Срящ полуденный

      Жан устроился на диване рядом с Кривичем и Бредихиной и рассеяно наблюдал за происходящим. Бедный даос кричал и задыхался, и никто не мог ему объяснить, что с ним. Жан тяжко вздохнул. Невольно себя вспомнишь… Какой же это всё-таки ужас, обращение. Китайцу, правда, особо не повезло: пули, начиненные белым фосфором, нанесли ему ожоги, которые не сразу заживут и у вампира. Их даже доставать опасно, воспламенятся снова. Бедолага…       Генрих ввел несчастному еще дозу обезболивающего. «А не слишком?» — запоздало подумал Жан, а потом вспомнил, что китаец-то теперь тоже не человек. Выдержит. Жан зевнул. Суета и голоса вокруг раздражали, хотелось покоя. Но стоило закрыть глаза, как перед ними начинали плясать сцены из сегодняшнего дня: драка с неупокоицей, блуждания по лесу, Кривич, лиса… Укус.       Жан распахнул глаза. Скосил глаза на Кривича, приобнявшего Бредихину за плечи. Та, кажется, плакала…       Я его укусил. Взял и укусил. И до сих пор жив… — Жан! — возмутилась Аннушка, — так и будешь сидеть, сложа ручки, как барин, а?! — И впрямь, чего это я. — Жан неспеша встал. Хранители в форме «скоряков» под чутким руководством Генриха перекладывали стонущего даоса на носилки, фиксируя к ним противовампирским набором из запасов Генриха. — Пойду лучше к себе, полежу… Ген, куда вы его? — запоздало спохватился Жан, прежде чем Аннушка заклеймила его паразитом. — Как выяснилось, — Генрих бросил многообещающий взгляд на Бредихину, но той, кажется, было все равно, так она была поглощена своим горем, — никакого стационара для аномалов у вас в Смоленске нет вообще, только ветеринарка для оборотней. Так что повезем несчастного в одну частную вип-наркологичку с реанимацией. — М-м… — Жан потер лоб. — Слушай, а что Глеб… в Москве? — А Глеб как раз и договорился, — саркастически отозвался Генрих. — А то что-то у нас тут ни глава вампирского клана, ни его врач, ни Хранительница даже не почешутся! — Может… с ним поехать? — уныло предложил Жан. — Давай я… Оперировать ведь придется… — Ох, минхерц, не зли меня еще больше. Ты-то куда?! Отлежись после перитонита сначала! Без тебя справлюсь. — Да я дедовой крови хлебнул, вроде уже в порядке, — все так же вяло отозвался Жан. — Ну да. Оно и видно. Иди, Жан. Не отсвечивай.       Жан со вздохом пошел к себе. — А ты? — вернулся он с полпути. — Тебя надо на ночевку устроить… — Мне еще самому тут надо кое-что кое-кому устроить, — раздраженно ответил Генрих. — Иди, Жан. Сейчас «восьмушки» подъедут, поедем лису ловить. А то она натворит еще дел. — Потише! Не надо при деде, — понизил голос Жан, — он ведь в нее действительно влюбился… — Ах, какие амурные страсти. Брось ты, Жан, какая любовь после тысячи, тут уже и после трехсот секс надоел хуже горькой редьки. Нам потом с тобой надо будет еще показания записать, все подробненько зафиксировать, — потер лоб Генрих. — Не забыть! И про лису, и про даоса… Про всё. Такое непотребство! Каких-то триста километров от Москвы, а как дикие живёте!       Тут в прихожей раздался шум, и Жан поспешил и впрямь ретироваться в свою комнату. Очень своевременно, потому как это прибыли «восьмушки» и «обормот» — спец.уполномоченный по зооморфам, то бишь оборотням.       Бредихина утерла слезы и приготовилась к разборкам.       Жан с отвращением оглядел разгром в своем обиталище. Кривясь от гадливости, стянул всё с кровати, даже наматрасник, перевернул и сам матрас. Ногами запихал белье, подушку и одеяло в самый дальний угол, вытащил из шкафа пальто, и, накрывшись им, лег.       Идите вы все к черту! Где-то громко и отчаянно орал кот.       «Обормот» кричал на ни в чем не повинного Аркашу. На повышенных тонах отвечала ему Аннушка. Генрих о чем-то спорил с «восьмушками». Время от времени что-то подвякивала Бредихина. Проклятый вампирский слух… Жан истошно зевнул и протянул руку за восковыми берушами, не нащупал их на привычном месте, а потом вспомнил, что эти гады тут кувыркались и всё без него перелопатили. Стало очень обидно, и Жан свернулся клубком, натягивая пальто на голову.       Некоторое время он полежал, злясь, что не может отрешиться от всего. Подождал, пока все стихло, а потом встал и пошел искать кота. Потому что у даоса есть Глеб, у Аркаши — Аннушка, у Кривича — Бредихина, а о коте точно никто не позаботится.       Заглянул на кухню, где, все еще всхлипывая, сидел за столом Аркаша, одной рукой прижимая к себе дохлого Сайто, а другой — запихивая в рот роллы, которые они купили накануне с Аннушкой. Мрачно глянул на лисенка и обнимающую его за плечи Аннушку, покопался в рассыпанных по полу пакетах с продуктами, вытащил полкило телячьего азу и вышел во во двор.       Кота Жан нашел мечущимся по двору в искреннем беспокойстве и потратил изрядное количество времени на то, чтобы его подманить и немного успокоить. Спустя полкило съеденного мяса, кот сидел на лавке рядом с Жаном, позволял себя гладить и слушал Жановы посулы и объяснения, что даос теперь стал вампиром, и скорее всего, все-таки не умрет, переживет обращение, и тогда мы к нему поедем, и радостно встретимся, и снова будет дождь из куриных крыльев и славный запах китайских снадобий… — А пока пойдем, выроем могилу для лиса, — предложил Жан. И пошел в сарай за лопатой. Место выбрали в палисаднике, посовещавшись с котом. И впрямь, хорошее место! Жан, вздыхая, принялся за работу. Кот сидел рядом и подбадривал. — Жанчик… — Кривич подобрался незаметно. — Жанчик! — Дед?! — Ты что это тут, картошку чтоль сажаешь?! — Лиса хочу похоронить по-человечески, — вздохнул Жан. — Ага, ага… успеется… Жанчик… помоги дедушке. — С чем? — настороженно осведомился Жан, не выпуская лопаты из рук. — Жанчик, — дед приблизился вплотную, и уцепился за жанову майку, — Жанчик, сыночек… Помоги мне лисичку спасти!       Жан сопнул носом. — Дедуль. Она же… недобрая, — помолчав, сказал он. Кривич мелко покивал. — Жанчик… ты меня пойми… по-мужски меня пойми! Я ж ведь с ней… миловался-кувыркался… как и в молодости не бывало! Недобрая она, да… но и не злая. Дурная! Голова у нее пустая, легкая… Далеко не мыслит… Всё бы ей развлекаться, да миловаться, да озорничать! Что ж её за то… под нож?! Жан помолчал. — Лиса любит хорошо жить. За чужой счет, увы. Ты что, не видишь, дед, как она тебя высосала?! Кривич согласно покивал. — Так и что ж… Вернется всё… Восстановится. — Это к тебе вернется. А человек бы умер. И, поверь, люди умирали! — Ну так… соблазнились на сладенькое-то! Сами и виноваты, блудодеи. — А ты попробуй тут не соблазнись! — Жанчик! — жалобно воскликнул Кривич, и Жан увидел, что дед плачет, — Христом-богом прошу! Ну помоги ты мне охальницу вернуть!       Жан замер. Таким, горюющим, слабым, просящим, он его еще не видел, и сердце невольно сжалось. Воткнул лопату в землю и дрогнул. И обнял Кривича, прижимая к себе, от всего сердца.