Закрывая глаза

Ощущение мятости всего тела – единственное, что просыпается со мной, обнимая мои плечи. Сегодня опять была отвратительная ночь, пропитанная своей банальностью и привычным отвращением. Открыв глаза, я вновь ощущала весь груз нового дня, навалившейся на меня всей своей массой проблем, дел и переживаний. За дверью вновь слышалась ссора родителей, содержащая ругательства и оскорбления, как аргументы. Жалкие попытки доказать что-то друг другу... Хотя я сомневаюсь, что их целью является именно переубеждение... Надев на себя серую одежду, типичную для всех, кто привык отсиживаться на задней парте, прибывая в своем отреченном мире, я безразлично смотрела на свое отражение: худая туша, покрытая толстым слоем мешков, скрывающими ее костлявые плечи; бледное лицо с хроническими покраснениями глаз от частых слез и недосыпаний и, подчеркивающие их выразительность, темные круги всей жалостности этого отродья. В этом было даже что-то забавное... Словно романтический герой современной драмы – вечно задумчивый, больной персонаж. Я спустилась по лестнице, пробравшись через кухню, ставшей из-за родителей минным полем. Закрыв дверь серого дома, я наконец могла дышать: свежий, холодящий воздух после дождя так нежно старался пробить мои легкие. Однако, казалось, этого недостаточно для полноценного вдоха... Школьные коридоры, как всегда были пропитаны мятыми лицами перегара, пошлыми шутками, несчастными короткими юбками, тупыми грудами мышц и скользкими взглядами, текущими по гендерным отличиям друг друга... Жалкие души, стремящиеся изобразить из себя что-то большее, чем они из себя представляют в сущности. – Мне всегда страшно, когда у тебя такое выражение лица, – послышалось возле уха. – Ты продумываешь план массового убийства? – Как ты угадала? – усмехнулась я. – Но не переживай, тебя оставлю напоследок. – Какое облегчение! – Кира слегка приобняла меня за плечи. – Ты с вечеринки не брала трубку. Все нормально? – Прости. Телефон сел еще тогда, и я все забывала его зарядить. Слишком много дел было. Конечно, я видела, что она звонила. Телефон буквально разрывался от уведомлений и пропущенных... Мне правда было не до этого. Не с точки зрения времени – нет, его было предостаточно, – я морально не смогла бы вытерпеть ее расспросы, "забавные" истории, предложения прогуляться, выпить кофе или сходить на шоппинг. Я была с Уиллом... Да, всего лишь с ощущением прошлого, но какое это имеет для меня значение?.. Ветхий деревянный домик, висевший на добром слове на самом верху кривого дерева, прорастающего в лесу. Он стоял недалеко от поляны, поэтому добраться до этого места не составляло огромного труда. Другой вопрос в привлекательности ведущей туда тропинки: узкая, едва заметная полоса помятой травы, густая колючая стена из острых веток кустов и несколько старых деревьев, переплетенных между собой кроной. Пробравшись до того самого дуба, путь становится куда проще: небольшой освобожденный от ненужной зелени участок земли, где, по-видимому, ранее стоял чей-то дом, оставивший о себе память в виде скелета из деревянных досок. Мы забрели сюда еще детьми, когда пытались воплотить наш план побега. Скрипящий домик внутри стал весьма уютным после нашего частого пребывания в нем. Мы натаскали сюда всего, что могло превратить его в убежище: небольшой матрас от детской кровати, которую мои родители решили заменить новой; старые стулья, которые Уилл откопал в гараже своего отца; одеяла и подушки; небольшая тумбочка с покосившейся дверцей, с которой мы провозились не менее часа, чтобы поднять наверх... Мы украсили старые доски стен ненужными дисками, переливающимися в лучах солнца радугой, плакатами наших любимых групп и исполнителей, своими рисунками, в которых совместно запечатлели какие-то особенные для обоих моменты. Это был наш маленький мир, который навсегда останется пропитанным нами. В городе мне некуда скрыться, кроме как сюда, чтобы ощущать его рядом... Каждая щепочка, упавшая с потолка на пол, несла в себе все его существование. Подушка, на которой Уилли всегда лежал рядом со мной, все еще дышала сладким ароматом его черных кудрей. Торчащий гвоздь, расположившийся возле выхода, своим металлическим прикосновением отдавал нежными пальцами Миллера, пытающегося разогнать боль в моей неловкой руке. Скрипучая дверца тумбочки говорила его шепотом, обнимающим мое дрожащее от слез тело... Я ощущала всего его во всей этой обнадеживающей пустоте. Я сидела за обеденным столом. Перед глазами опять лежал блокнот с изображением моей ночной жизни... Темный зал и миллионы меня, освещаемые тонким светом в зеркальных блоках этих стен. Копии меня, отражающие всю жалость моего облика. Кроме этого существа... Оно стояло напротив меня, удерживая мои глаза в своих, повторяя мои мельчайшие движения. Это был человек с половиной лица и дырой в груди, где у людей должно биться сердце, от которой отходили ясные вены, разветвлявшиеся до самой шеи. Он был полностью обнаженным: его тело было в порезах и шрамах, которые казались воспаленными. Не смотря на всю безобразность его внешнего облика, я не хотела отвернуться или хотя бы сморщиться от неприязни. Я смотрела на него с таким же спокойствием, как и он на меня, словно я смотрелась... в отражение – Красиво. Я подняла голову и встретилась с океанической чистотой. – Ты не ошибся столиком? – процедила я, закрывая блокнот. – Я никогда не ошибаюсь. Я возмущенно отвела взгляд, пытаясь обозначить, что его компания совсем не интересна. – Что это означает? Я вопросительно вернула взгляд. – Рисунок, – уточнил Себастиан. – Почему он должен что-то значить? – А это не так? – Нет. – раздраженно выдохнула я. – Это всего лишь набросок, родившийся на почве моей больной фантазии и скуки. – У него нет сердца. Сомневаюсь, что художник так выражает свою скуку, – он посмотрел на меня с печальной улыбкой, ощущая свою правоту. Я бы могла придумать красноречивые контраргументы, но я просто потупила на него глаза, вероятно, считаясь со своим реальным осознаем данного образа. Парень усмехнулся и опустил глаза: – Ладно, я не настаиваю на ответе. Но не веди себя, словно меня не знаешь. –А я тебя знаю? – иронично уточнила я, отразив эту усмешку в своем изменении взгляда. – А ты всегда проводишь с человеком ночь, а потом говоришь, что вы чужие? – он лукаво улыбнулся и вышел из-за стола. Если бы я знала, что в ту ночь повстречаюсь с ним, дав повод для шуток надо мной, то точно отказалась идти на ту вечеринку. Какой смысл в помощи, если потом постоянно напоминаешь о ней и о неловкости дальнейшей ситуации?