Чувство прекрасного (из цикла "Игра теней" - 11)

Бригада краснолюдов, благоухая халявным винищем, заканчивает ремонт дома через седмицу — все комнаты отштукатурены и выкрашены, мебель расставлена, портьеры и картины повешены, полы вымыты, и все готово к визиту хозяев. Лютик, восхищенно присвистывая, обходит свои владения в сопровождении Рона и Леноры. — Ну красота же, разве нет? — Ну… — осторожно говорит Рон. — С одной стороны… наверное. А с другой… — Что не так? — хмурится Лютик. Все идеально подобрано по цветам и стилю. От романтики в спальне до стимулирующего аппетит антуража столовой. Каждая деталь — на своем месте. Да, возможно, немного вычурно, но простоты этой сельской Лютик наелся по уши, и ему хочется сделать красиво. Изысканно. Чтобы как в лучших домах Новиграда и Боклера. Как в его таверне, которую он преобразил до неузнаваемости. — Все так, — восторженно говорит Ленора, с восхищением озираясь. — Все так, милсдарь Лютик. Очень красиво. Так бы и жила здесь. — Твои покои мы тоже отделаем, со временем, — милостиво говорит Лютик. — Не дай Мелитэле, — бормочет Рон, поотстав на полшага. — Не бухти. Тебе дай волю — вообще на конюшне бы жил. У тебя женщина, красивая, между прочим, — Ленора заливается румянцем. — Она достойна большего, чем затянутый паутиной угол. Они стоят в дверях гостиной. Темно-бордовые стены с золотыми трафаретными росписями соперничают по шикарности с обитыми черной кожей креслами и диваном. Полированный стол отражает лучи солнца. На стенах висят картины со сценами охоты, натюрморты с огромными роскошными фруктами в золоченых рамах, окна закрывают тяжелые бархатные портьеры с медным отливом. Гордость Лютика — бронзовая статуя оленя и пикантная картина над камином — вносят завершающие штрихи в идеальный интерьер. — Кто скажет, что это некрасиво, пусть плюнет мне в глаза, — говорит Лютик. — Я молчу, — говорит Рон. — Я считаю, что это великолепно, — говорит Ленора. Они переходят в хозяйскую спальню. Здесь все выдержано в пурпурных тонах с мягким переливом в фуксию. На золотое шитье Лютик не поскупился, как и на игривые статуэтки из бронзы. В изголовье монументальной кровати — два канделябра в виде обнаженных мужчин с задорно вздернутыми фаллосами, на которые так удобно вешать одежду. Лютик обнаружил их в лавке скульптора в Боклере, покрытыми пылью и паутиной. Видимо, даже для жителей столицы они выглядели слишком вызывающими, но Лютик счел, что это очень ценное и уместное приобретение. Ленора слегка краснеет, когда ее взгляд цепляется за красноречивые выступы на телах бронзовых атлетов. — Как тебе? — доброжелательно спрашивает Лютик. — Срамота, — бурчит Рон. — Сам ты срамота. Это искусство! — Это очень… красиво, — шепчет Ленора. — Я тоже так считаю, — удовлетворенно кивает Лютик. — Стимулирует воображение, придает пикантности постельным утехам. — На голых мужиков пялиться? — уточняет Рон. — Не на голых мужиков, а на обнаженные статуи. Голый мужик — это ты, когда разденешься. Не уверен, что ты кого-то вдохновишь на эксперименты в постели. — Ну знаете ли… — Рон от возмущения теряет дар речи. — Да я… Да мы с Ленорой… — Избавьте меня от подробностей. Уверен, что у вас все настолько хорошо, что вы обойдетесь без изысканных стимулов. Гостевая спальня отделана чуть скромнее, в голубых и зеленых оттенках. Кровать с малахитовыми набалдашниками в виде фаллосов, в изножье — сундучок с затейливыми неприличными картинками, над которыми Рон и Ленора невольно залипают, пока Лютик не выдергивает их из состояния восхищенного созерцания. Они переходят в холл, где на деревянных, идеально выточенных телах манекенов висят доспехи ведьмаков, словно бравые воины выстроились в ряд. Там же стоит Геральтов сундук — отчищенный от ржавчины, покрытый благородной бронзовой краской, с отполированными до блеска скобами и оковкой. Завершает все это великолепие картина с изображением василиска — с горящими глазами и мощными крыльями — которого повергает наземь обнаженная дева. У девы белые волосы, упругая задница и литые мускулы рук, в которых она сжимает обоюдоострый сияющий меч. — Ну вот, — удовлетворенно говорит Лютик. — Пора звать милсдарей ведьмаков. Рон шумно сглатывает. — Знаете, я передумал, — сообщает Лютик. — Хотел сам за ними в «Василиск» отправиться, но лучше я встречу хозяев на пороге. А ты, Рон, если не ослеп еще от красоты, то седлай-ка лошадь и пиздуй на постоялый двор, сообщи милсдарям, что можно возвращаться. Ленора, с тебя ужин и хорошее вино из погреба, бери то, что в дальних бочках. А я пока тут… — он неопределенно крутит рукой. — Подготовлюсь. Пока Рон отсутствует, Лютик не находит себе места от волнения. То и дело прикладывается к бутылке боклерского красного, бродит из комнаты в комнату, красуется перед зеркалом, расправляя кружевные манжеты. Когда во дворе раздается грохот копыт, Лютик, стараясь сохранить самообладание, выходит на порог и распахивает двери. Геральт и Ламберт спешиваются и замирают, подозрительно глядя на Лютика. — Давненько не виделись, — ослепительно улыбается тот. — Добро пожаловать домой. — Я чего-то очкую, — вполголоса сообщает Ламберт Геральту. — Есть маленько, — отзывается тот. Лютик отступает, распахивая дверь шире. — Проходите. Да, ноги лучше вытереть, там вон коврик… — Ноги? — таращит глаза Ламберт. — Вытереть? — Ну, или разуться. Полы, знаете ли, грязи не терпят. — Пресвятая Мелитэле, — бормочет Геральт, неловко шаркая ногами по плюшевому коврику, превращая его в грязную тряпку. — Ты там что устроил? Баню, что ли? — Баня на очереди, пристроим со временем. Ламберт, тебе лучше разуться, Геральт затоптал весь коврик. Сапоги поставь тут, Рон вымоет. И вообще — чем вы там занимались, пока я тут быт обустраивал? — Лютик морщится. — Одежда не стирана, морды заросли… — Трахались и охотились, — любезно сообщает Ламберт, со стуком скидывая сапоги. И входит в дом. За ним следует Геральт. Лютик остается у дверей и, затаив дыхание, прислушивается. Из-за угла высовываются физиономии Рона и Леноры, которые тоже ждут реакции. — Ебать тебя лопатой! — доносится из холла, и Лютик вприпрыжку мчит на помощь. Ведьмаки стоят в окружении манекенов и пялятся на картину с героической блондинкой. Увидев Лютика, Геральт рычит: — Это еще что за хрень? — Пресвятая Мелитэле, — Лютик закатывает глаза. — Это искусство, Геральт. — Ты посмотри, как она меч держит! — вопит Ламберт. — Художнику нужно руки оторвать за такую мазню! А василиск? Это какой-то ослизг недобитый, а не василиск! — Точно! — кивает Геральт. — И вообще… Других баб на картинах не было? Почему именно с таким цветом волос?! — Потому что! — парирует Лютик. — Я так понимаю, к остальному претензий нет? — Где ты нашел такие болванки для доспехов? — Ламберт тычет пальцами в мускулистый торс манекена. — Башку нацепи — и вылитый я. — Где нашел, там уже нет! Ну хоть что-то порадовало, я ж старался… Идемте в спальню уже, там тоже есть на что посмотреть… Ведьмаки глумливо ухмыляются, когда Лютик, вильнув бедрами, огибает их и гостеприимно распахивает дверь. Ухмылки тут же сползают с лиц хозяев, когда они видят все это пурпурно-золотое великолепие. Лютик плашмя валится на кровать, раскинув руки, и говорит: — Ну не шик ли? — Лютик, — осторожно говорит Геральт. — Ты, видать, все свободное время без нас по борделям шастал, признавайся. Так сказать, вдохновлялся. — Ничего вы не понимаете в роскоши! — возмущенно вскидывается Лютик. — Между прочим, нынче во всех богатых домах такое. — А у нас богатый дом? — язвит Ламберт. — Не знал, не знал… — У нас поместье вообще-то. Винодельня. Куда уж богаче? — А эти, — Геральт подходит к канделябру с фаллосом, — тоже обязательный признак роскошной жизни? — Их еще и два! — вопит Ламберт. — Лютик, ты рехнулся? Мне живых хуев тут хватает выше крыши, еще на железные любоваться! — Можешь завесить их портянками и любоваться на дырки! — Где мой сундук?! — Геральт, твой сундук в холле под картиной, глаза разуй! — Там какая-то блестящая херовина, а мой сундук был деревянный! — Его покрасили, не ори. — Покрасили?! Блядь, я ж просил не трогать! — В том виде его можно было только на конюшне ставить! — И поставил бы! — Пошел ты в жопу, Геральт! — Так, — говорит Ламберт. — Лютик, ты, как по мне, перебрал тут с… эээ… картинками. Куда ни глянь, везде ебутся. Мне от этого неспокойно делается. — Это вдохновляет на что-то новенькое, — кокетливо говорит Лютик. — Это вдохновляет на то, чтобы выкинуть половину этой дребедени к хуям собачьим, — рычит Геральт. — Только попробуй! — тут же взвивается Лютик. — Я столько денег угрохал на то, чтобы привести вашу халупу в приличный вид, а вместо этого получаю только оскорбления! Не нравится тут жить — валите в «Василиск» или куда там еще… Он осекается, поняв, что сморозил лишнее. Ламберт нехорошо прищуривается. — Вообще-то это наш дом, Лютик. — Поэтому я вложил в него столько сил, — на ходу переобувается бард. — Чтобы вам угодить! Геральт закатывает глаза. — Пресвятая Мелитэле, — говорит он. — Давайте уже закругляться с экскурсией. Потом решим, что делать со всем этим роскошеством. Лютик, показывай, что еще осталось, да и жрать пойдем, сил нет никаких… Лютик, просияв, вприпрыжку мчит в гостиную. Ведьмаки тяжелой поступью следуют за ним. Когда они оказываются перед камином, Лютик замирает в торжественной позе и простирает руку к картине, которую очень кстати заливают лучи солнца. — Даёптвою. — выдыхает Геральт, а Ламберт начинает неконтролируемо хихикать. Лютик понимает, что это была последняя капля, но кураж уже не спрячешь. Как и картину, которую он приобрел в Боклере у того художника, будучи пьяным в очко. Тогда она ему нравилась. Да дьявол подери, она и сейчас ему нравится. Непонятно почему у Геральта такое лицо, как будто он… — Лютик, — говорит Геральт, не поворачивая головы. — Ты мне вот что скажи. Где ты это нашел и нахуя купил?! — Монсьер художник, — откашливается Лютик, — вспоминал тебя, кстати, добрым словом. Сказал, что лучшей модели у него не было. — Склонен согласиться, — отзывается Ламберт. — Ты тут в лучшей своей форме. Правда, неясно, причем тут кот. — Кот? — Лютик близоруко щурится, склонившись к левому углу полотна. — О, натурально кот. Даже не заметил сначала… — Неудивительно… — Заткнитесь оба! — рычит Геральт. — Лютик, чтобы от этой мазни завтра избавился, а то, клянусь, я избавлюсь от тебя! И вообще! — Он раздраженно машет рукой. — Выкинь половину этого хлама и верни как было. Устроил, блядь, музей какой-то… — Ну, Геральт, — примирительно говорит Ламберт. — Лютик старался. Очень старался, вон, хуев сколько нашел, и картину раздобыл — заглядение. Привыкнем. Наверное… — Не хочу я привыкать! — рявкает Геральт. — Мне без этой твоей роскоши ебучей тут неплохо жилось. — А будет еще лучше, — Лютик аккуратно кладет ему руку на плечо. — Хочешь, проверим? Геральт, тяжело сопя от ярости, смотрит на него своими желтыми глазами, но Лютик чувствует, как ритм его дыхания неуловимо меняется. Ламберт тут как тут — хватает Лютика за талию, развязно подмигивает Геральту. — А что, парень дело говорит, — ухмыляется он. — Пойдем-ка в этот бордель, который он там наворотил, и проверим, насколько там все крепко. Что сломается — Лютик завтра выкинет. Да, Лютик? — Да-а-а, — выдыхает тот, откидывая голову на плечо Ламберта. Ему уже плевать, пусть хоть весь дом придется разобрать и собрать заново. — Хм, — говорит Геральт, цепко обнимая Лютика с другой стороны. — Звучит заманчиво. — Его ладонь спускается на ягодицу барда и сжимает так крепко, что Лютик охает и улыбается про себя. — Ты же ручаешься за качество кровати? — Я готов лично проверить… — Вот и славно, — глаза Геральта темнеют, наливаются горячим янтарным золотом. Ламберт прижимается губами к шее Лютика, и они волокут его, обессилевшего от удовольствия, в пурпурно-золотые недра спальни. В конце концов, он действительно старался. А ведьмаки, спустя столько лет, так и не научились говорить «спасибо» словами через рот.