Перевёрнутая страница

      Я слышу, как ключ поворачивается в замке. И это значит, что Элоиза вернулась.       Я подхожу к двери, чтобы увидеть её. Не очень высокая, с чёрными короткими волосами — как зола, пожалуй — и красивыми глазами, серыми, даже дымчатыми… Именно такой я её знал, и именно такой я её любил.       — Элоиза…       — Слушай, на пельмени у меня не хватило денег. Я не очень много с собой обычно ношу, а карту забыла. Сейчас уже поздно идти, но я купила макарон. Можешь сварить?       — Без проблем. Элоиза, я люблю тебя.       Она улыбнулась, а затем насмешливо посмотрела мне в глаза и сказала:       — Спасибо. Я знаю.       — Нет, ты не понимаешь! Просто… когда я увидел, что ты плачешь, я почувствовал, что нам надо поговорить. Почему ты ничего мне не рассказываешь?       — Не надо мной манипулировать. Пожалуйста.       Я вздохнул. Что ж, видимо, ей и правда удобнее держать всё в себе. Видимо, ей так хорошо. Она самодостаточна, и ей это нравится. Я думал, что ей будет легче, если она поделится… Что ж, нет — значит, нет. Всё будет так же, как прежде. Только вот… Я не смогу так же, как и прежде, бездумно ей восхищаться, не задумываясь о том, что кроется под обложкой, не смогу считать её идеальной, воспринимать её только как то, что меня вдохновляет. Я просто не смогу.       — Элоиза… Я знаю, что тебе тяжело. Ты всегда можешь рассказать всё мне, я постараюсь помочь.       — Спасибо, я в полном порядке. Мне кажется, вода закипает. Ты не можешь проверить?       — Могу. Да, сейчас кину макароны. Так всё-таки? Ты точно уверена?       — Да. К чему это ты?       — А то, что люди просто так не плачут рано утром в одиночестве. Я видел тебя сегодня. Я видел, как ты пишешь и рыдаешь. И в этот момент я понял, как эгоистично себя вёл всё это время. Я ведь считал тебя идеальной, видел в тебе только образ, а тебе так хотелось побыть живым человеком, а не вдохновителем и не кораблём, который везёт на себе благосостояние других людей. Тебе хотелось забыться, отдохнуть, а я просто вешал на тебя ярлыки и не понимал, до чего это тебя доводит. Прости меня, Элоиза, я люблю тебя.       Она долго смотрела на меня, а потом, заминая руки, произнесла:       — Слушай… Я никогда об этом не задумывалась, но теперь понимаю, что всё это действительно так, ты правильно подметил… Ты очень проницателен. Я… Я правда хочу отдохнуть. И для этого у меня есть… есть… Сейчас покажу.       Она встала и пошла в комнату. Я смотрел на неё в упор. Её шаг был медленным, даже усталым… Ей, наверное, очень досталось по жизни. Она не заслужила этого. И мне хотелось помочь ей. Всегда. Просто именно в тот момент я почувствовал это сильнее всего.       Когда она вернулась, в руках у неё была тетрадь. Та самая тетрадь в чёрном кожаном переплёте. Если присмотреться, ей очень подходил этот предмет… В самом деле. К чёрным волосам и серым глазам это было очень кстати.       Я посмотрел на её лицо. Оно тоже было усталым, измождённым. Я сравнивал её с ураганом и часто думал о том, как это явление ей подходит… А сейчас она была подобна утихшему ветру, вечернему порыву с океана — или облегчению после разрушительной бури.       Она открыла тетрадь и начала быстро перелистывать желтоватые страницы — так, что я не успевал следить за её движениями. Они шуршали, а я сидел, пытаясь прочитать, что там было написано. Но она так и не дала разобрать ни слова. Да и почерк её — с первого раза не прочитаешь. Наконец она, видимо, дошла до места, которое искала — она перестала листать и, немного прищурившись, прочитала:       — «Я не знаю, зачем я сегодня вернулась домой, я хотела переночевать в комнате Яны. Но, видимо, я не могу не вернуться. Меня там не понимают. Мама снова кричала, отчим кричал, профессор кричал, все кричали, даже я сорвалась в итоге. Бедные прохожие. Они, оказывается, всё это слышали. Прекрасно понимаю отношение ко мне ребят, вполне справедливо. Господи, скорее бы всё это закончилось. Доучусь и уеду ко всем чертям в Германию, к отцу. Он, наверное, поймёт».       Я вздохнул. Видимо, тот день, когда я увидел её, оказался для неё нелёгким. А она тем временем продолжила листать — я видел, как слёзы наворачиваются ей на глаза.       — «Ryan war zu freundlich heute. Das ist sehr interessant — er kann nicht sein so freundlich ohne dem Grund. Нет, серьёзно — всё это слишком подозрительно. Он слушает, разговаривает, даже относится более-менее нормально. И я не понимаю, какого чёрта. Хотя не мне жаловаться. По крайней мере, я не так сильно напряжена, когда разговариваю с ним. Что ж, значит, так и надо».       Я встал со стула и медленно, заламывая пальцы, прошёлся по комнате. Я не мог поверить, что всё это писала она. В самом деле — та Элоиза, которую я знал, которой я восхищался, не думала так, не считала, что это странно — то, что её уважают и относятся «по-человечески». Та Элоиза была идеальной. Но ненастоящей.       Я смотрел, с каким трепетом она держала в руках эту тетрадь, как она вглядывалась в страницы, как аккуратно их переворачивала. Наверное, эти записи очень много для неё значили. То, что она читает их мне, значит, что она безоговорочно мне доверяет. И я не могу обмануть её доверие.       Я обошёл вокруг стула, на котором она сидела, обнял одной рукой и сказал:       — Я понимаю, тебе тяжело. И если понадобится, ты можешь рассказать мне всё, что у тебя на душе. Я выслушаю, не бойся.       Она посмотрела на меня с недоверием, но довольно быстро смягчилась.       — Ты всё равно поймёшь, не так ли? Да и, в любом случае… Но всё равно спасибо, я рада, что есть хоть кто-то, кто способен мне посочувствовать.       — А лучше всего тебе обратиться к психологу. Звучит странно, знаю, но, согласись, это может помочь.       Элоиза кивнула и улыбнулась.       — В самом деле.       Она подошла к окну и уселась на подоконник, держа тетрадь в одной руке и мечтательно глядя в окно, на тёмно-синее октябрьское небо, осеннюю луну, на фонари, которые горят внизу, на всё это… А я пошёл за ней. Так мы долго смотрели бы на улицу, и небо, и воздух, если бы Элоиза снова не открыла тетрадь и жестом не пригласила бы меня посмотреть и прочитать.       — Вот. На этой странице я писала утром. Я не буду сейчас зачитывать, но, думаю, смысл ясен: как всегда, о том, как мне некому доверять и как нет тех, кто хотя бы спросил, всё до со мной в порядке.       Она замолчала на пару секунд, а затем продолжила.       — Знаешь, иногда люди говорят, что начали жизнь с чистого листа, перевернули страницу своей жизни, ещё много есть таких выражений. Смысл у них, в общем-то, один. Так вот, они говорят, говорят… А почему бы мне не сделать так же? Или… Или, может, страницу перевернёшь ты?       — Не надо. Всё-таки ты не меняешь свою жизнь кардинально. Мы можем начать жить по-другому с завтрашнего дня. Пойдём куда-нибудь, поговорим, отдохнём… Ты расслабишься, и всё будет прекрасно.       Она встала с подоконника, подошла ко мне и, усмехнувшись, сказала:       — Кажется, макароны сварились. Ты… Не мог бы ты их снять?       — Конечно, — улыбнулся я.       Когда-нибудь я переверну страницу её жизни. И своей тоже. Она наконец-то сможет мне доверять. А я перестану идеализировать её, как глупый мальчишка-романтик. Когда-нибудь… Но точно не сегодня. Я хочу, чтобы она немного побыла идеальной чуть-чуть… Совсем чуть-чуть… Когда-нибудь я переверну страницу. Но точно не сегодня. Я немного подожду. До восхода солнца. Совсем немного…