Белая Ночь

Сережа закрыл глаза, чего можно было не делать – окруживший его мрак снаружи был тем же кромешным мраком внутри. Движение век было инстинктивным, порожденным желанием отгородиться. Спрятаться. От себя самого в себе самом… «Хорошо, что он этого не сказал. Мне было бы слишком больно услышать это от него. Особенно от него, того, кто уничтожил все, что еще могло было быть, и меня самого заодно, полностью. Сергея Разумовского. Действительно смешно. Кого бы это мне захотелось поцеловать? Бреда Питта, Джастина Бибера, кого там еще? Волкова Олежку. Кого, если не его. Раз… этому чудовищу… понадобилось скрыться под маской моего друга детства. Такого друга, что никакого другого мне с ним было не нужно. Такого, который как семья, а родные друг другу – это навсегда. Такого лучшего друга, которому не светило оставаться в моей тени всю его жизнь. А я, как дурак, чуть ли не умолял позволить мне подтянуть его хотя бы по тем предметам, которые бы он завалил на вступительном наверняка. Но ему это было даром не надо и с армией он, уже тогда, решил для себя все. Стоило выясниться, насколько далеко могу пойти и непременно пойду я, а ему останется плестись за мной в кильватере, по жизни, мальчиком на побегушках. Никогда мне не забыть этих его, последних, слов. Образ был воссоздан с ювелирной точностью, как тут было заметить подвох. Откуда мне было знать, что он был убит, кто мы друг другу, чтобы государственному аппарату извещать об этом постороннего человека. Общих друзей у нас с ним, разумеется, никогда не было. Как было не дать работу внезапно появившемуся у меня на пороге старому другу, которому в жизни повезло гораздо меньше. Кем нужно быть, чтобы вспоминать в такой ситуации старые обиды? Как могло все не покатиться по инерции дальше, наезженной за годы тесного общения колеей, словно ничего не было. Как могло не захотеть поцеловаться с тем, у кого я оказался вынужден буквально валяться в ногах, после чего он почти буквально перешагнул через меня, не вняв мольбе? Мечта всей жизни каждого – поцеловать взасос шантажиста, угрожающего сдать тебя соучастником, посмей ты заявить на него, и доказывай потом, что все наглая ложь, не знал ты не о чем абсолютно! Я очень-очень сильно захотел его поцеловать… Только то остановило, что Игорь был без сознания, и это бы стало все равно, что насилием. Не важно, что он бы об этом никогда не узнал. Ведь знал бы я, никуда бы от этого не делся. Как же я обрадовался, когда он вдруг снова пришел ко мне, ночью… Я даже подумал, что Игорь…». Думать о том, что не сбылось и чему теперь было ни за что в жизни не сбыться, стало так мучительно больно, что Сережа распахнул веки, к которым предательски подкралась горькая влага слез. Открыл глаза, поскорей сбрасывая точно живые воспоминания, в которые погрузился с головой, поэтому даже сперва не понял, что изменилось. Потому что такого не могло быть по определению.