Хвостатое родство

Песок - невъебуче доставучая штука. Лезет в кожу, лезет в зубы, лезет в душу, всё собою засыпая, шелестом с ума сводит, аж извилины от него в мозгу чешутся. Лиза скребёт руками (когтями?) голову, воет, мечется из стороны в сторону. Хочется бошку самой себе оторвать, лишь бы эту шелестящую дрянь из неё вытряхнуть! Но с каждым движением его всё больше и больше становится, и вот уже из черепа волнами частички пересыпаются в глотку, с кожи - под руки, топя в себе. Лиза ворочается как может, пока не начинает ощущать, как куда-то катится по нему, летит... вверх. Да, именно так, катится вверх, пока не чувствует, как лопатки приземляются на землю, захлёбываясь в кашле. - Кха! Кха..кхакого... - она пытается подняться, но на груди стотонным грузом встаёт копыто, а в лицо вкрадчиво рычит черная звериная морда. Лизке бы отползти - да и сил нет, и тяжело слишком, и песок этот дурацкий при каждом ёрзанье только глубже в трусы засыпается. Морда мурлычет, издевательски-нежно, а затем... Последнее, что видит Лизка перед тем, как зажмурится от страха, так это тёмную кошачью лапу, дающую ей охуенную оплеуху, заново выбивая из тела дух.

***

Тварь смотрит насмешливо, уже не скрывая человеческий ум звериным обликом, лишь ускоряя бег. Эля поджимает губы, чувствуя желание выбросить пистолет к чертям - против ешапа оружие всё равно бесполезно, но... Слышится трест стекла и в тушку ешапа сбоку, разбив в осколки, в пыль, вдребезги оконную раму, врезался ещё один зверь, начиная с отчётливым хищным ворчанием его кромсать. Эля, зажмурившись, чтобы сор и летящая во все стороны, исчещающая, не долетая до пола, шерсть не попала в глаза, на полусогнутых ногах отползает подальше от живого куля, к которому, ещё пару секунд спустя присоединяется кто-то ещё. Не проходит и минуты, как ешап исчезает, распадаясь после ещё одного укуса, перегрызшего третью глотку, уже знакомым до ужаса сверкающим пеплом, оставляя её наедине уже не с одним, а двумя чудовищами. С последним легче: большой, с шерстью цвета горького шоколада и шикарным воротом волкособ с умными, такими жё тёмно-горючими, как мех, глазами, фыркает, заметив наведённый на него пистолет, но деликатно отступает на пару шагов. Мусаева сомневается, что пуля и ему навредить сможет, слишком уж умные, человеческие глаза, настороженные и сосредоточенные, но это - Топи. Здесь если возможно не всё, то многое, больше, чем в мире обычном. Второй же спаситель... Похож на рысь: ало-рыжую, с мандариновыми пятнышками по телу и золотистыми глазами. Всё бы ничего, красиво даже, если бы не хищно-пакостная ухмылка и тяжёлые, в той же золото-апельсиновой гамме огромные крылья, как у гарпии. Ну, и ещё рыжая с золотом, голубоглазая змея вместо хвоста. Не, это уже не психоделика... Рысь скалится, мурлычет, походит ближе, распушая шерсть и крылья, отбрасывая вперёд, почти на неё, тень - невозможно-большую и тёмную, тоже угрожающе крылатую, пока, секунду спустя, наперерез не рвётся кобра, возмущённо шипя. Ещё с минуту Эля, удивленно переглядываясь с волкособом, наблюдает, как две головы одного тела клокоча, шипя, мурлыча и рыча (причем, кажется, оба!) переругиваются, пока кошачья, возмущённо взмахнув крыльями, не закатывает глаза буквально поворачиваясь к ней задом, и кобра, оказавшись ближе, довольно ведёт языком в воздухе, явно собираясь подобраться ещё ближе и... - Стоять! - Эля поднимает руку перед дружелюбной мордой, выдыхая. - Я на трезвую голову с вами общаться не буду, просто не пойму. Выпить есть? Откуда-то с другой стороны существа слышится сдавленный мявк и хлопки большой лапой по полу. Волкособ по-человечески вздыхает, закатывая глаза так, что Мусаева начинает бояться, не вывалятся ли они. Кобра на секунду замирает, а затем её капюшон торжественно раскрывается шире прежнего, и она начинает шустро-шустро кивать. А затем скрывается и шуршит где-то под крылом, возвращаясь уже с зажатой в пасти банкой, аккуратно складывая ту в руку Эли. Мусаева что-то, почти как беркут, клокочет горлом, вчитываясь в этикетку, бормоча. - Ну вы совсем... Кто вы и что совсем, она, конечно же, не уточняет. Не, это уже не психоделика, она всё же на основе психики строится. А у Эли для стольких деталей и существ фантазии точно нет.

***

Катя снова и снова пытается пригладить руками, точнее, лапками, шерсть, но привести мех в порядок это не помогает. Успокоится - да, грумминг с этим помогает отлично, поэтому, махнув хвостом на свой внешний облик, Катя решает продолжить путь. Знакомые уже каменные стены монастыря с новой точки зрения становятся гротескно-высокими, недостижимыми, но сводчатые, сколотые до обожённого краснотой нутра, рёбра потолков заземляют, как громоотводы, душу обратно в тело. Катя слышит, как шуршат под её лапками и по углам тени, как скребут камень натянутые цепи, как Эля зовёт её назад, умоляет обернуться и вернуться. Катя, вообще-то, иногда бывает дурой, но не полной же идиоткой! Вперёд, Катюша, вперёд! Не смотри по сторонам, не обращай внимание ни на что: ни на целующую Макса Соню, обнимающую его паучьими лапами чёрной вдовы, ни на марианеточно дёргающегося в петле батюшку, ни на обрастающий на ходу плотью собачий скелет, гавкающий матом. А главное - ни за что не оборачивайся. Лапки вязнут, словно в речном иле, в груде гниющих водорослей, в бесконечных катакомбах, где каждая ступенька - больше её ростом. Катя чувствует, как эти мерзкие влажные, сливающиеся воедино песчинки проникают в её мех, в её душу, силясь побороть, поглотить, присвоить, но поздно - себе она уже не принадлежит, не только себе. Катя бежит. Старается, стремится, скребётся, поднимаясь всё выше и выше. На звук птичьего клёкота, звериного воя и капающей воды, пока не добирается до себя. До другой себя, изломанной, пустой, механически поглаживающей живого мертвеца по лежащей на её шарнирных кукольных коленях головой с приоткрытым от боли ртом. Она добирается до шубы, начиная подниматься по розовому меху, как по мягко горе всё выше и выше, не чувствуя, как движется в дыхании тело, но ощущая его: неприятно горячее, лихорадочное, сладковато-гнилое, точно из гроба убитого сахаром диабетика. Катя добирается до лица - пустого, но точного, измученного с тонкой ниточной слюны из пересохших, обкусанных губ, опирается лапкой в щёку, ведя мордочкой. Здесь. Оно. За чередой зубов, за смрадом, слышится речная прохлада и капель. Крохотные коготки цепляются за липкую от испарины кожу, карабкаясь выше, наступая на нижнюю губу, заставляя рот открыться шире, пока черное пушистое тельце не оказывается полностью внутри, после чего губы смыкаются. Катя остается одна в крохотной, давящей, готовой поглотить её тесноте. Она чувствует, что ещё немного, и рот срастётся, скрадывая вопль, и её поглотит клокочущая кислота нутра, поэтому нужно спешить. Катя поднимается на задние лапки, упирая верхние в сухое и тонкое, точно пергамент, нёбо, погружая в него резцы. Кровь - тоже гнилая, слишком сладкая, приторная, как самая химозная газировка или сироп от простуды, забивает глотку и шерсть, но надо, надо. Катя не помнит, но знает, чует, что так - надо. Череп, неожиданно огромный, гулкий, с низко нависшими багровыми тучами мозговых извилин встречает её чавканьем и хитиновым цокотом. Белёсая и полупрозрачная, точно из ожившего жира, личинка опарыша отрывается от пожирания, поворачиваясь к ней мордой - обрюзгшей, покрытой неровной щетиной, с щербатыми хелицерами, лаково-лысой, и совершенно точно - человеческой, хоть и всё человеческое давно потерявшее. Катя пригибается на лапках, упруго отталкивается, боевито щебечет, в прыжке хватая опарыша коготками, и, не давая ему завизжать, споро откусывает ему голову, расплёскивая тёмно-бурую гемолимфу. Тьфу. Гадость! Но надо, надо... Хрум. Хрум-хрум-хрум. Хрум.

***

- Чёёё?! Аккуратные, но цепкие, того и глядишь, сквозь рёбра до желудка доберутся и наружу кишечник вытащат, чтобы им же и придушить, пальцы Денчика хватают за жилет, пригибая Макса к себе. - Ты - женат?! - шипит тот ему в лицо, взбудораженно и зло, даже как-то обиженно. Точно за живое, точнее, за мёртвое задело. - Разведён. Полгода уже. И очень этим счастлив! - торопливо, не давая этому поехавшему ещё больше повода для злости, бормочет Макс, а у самого лыба на мозги давит идиотизмом в клинической степени. Титов ревнует настолько очевидно, что это охуительно и умилительно в равной степени. Божечки-кошечки, дайте два! - Юльку Пчёлкину знаешь? Ну, она меня на себе уломала жениться. Сначала ради прописки, затем для дела, а потом, как на квартиру накопила, подала на развод. И это после двух лет счастливого фиктивного брака! - Фиктивного? - с ещё большим подозрением тянет Денис, и Макс всё же улыбается. Руки тянутся этого кошака по голове погладить, успокоить, но он достаточно хорошо Багира знает, чтобы знать - руку тогда в лучшем случае укусят, в худшем - сожрут до плеча в один заглот. И если какая-то его часть и хочет оказаться в горле у Титова, то точно не отгрызенной под корень. - Денчик, ты, конечно, считаешь меня редкостным идиотом, но не настолько же, чтобы Пчелу злить! - аж передёрнулся Кольцов от воспоминаний. - Она мне ещё в первый раз сказала, чтобы я к ней не лез, иначе кастрирует. Титов щурится, смотрит внимательно несколько секунд в его лицо, а после фыркает, отпуская: - Так я тебе и поверил, что ты её послушался! - Нет, конечно. - почесал подбородок Максим, кивая. - Но после третьего раза струёй перцового баллончика в лицо и двух ушибов паховой области и одного укуса туда же, условный рефлекс всё же появился. Денис опустил взгляд ниже, задержал пару секунд, после чего вернулся к его лицу, спрашивая: - Не встаёт? - Даже если встаёт - скукоживается. - снова передёрнулся Максим. В память о Пчёлкиной, кроме прочего, у него осталось ещё и шрам на четыре шва и жуткая чесотка от одного упоминания игуан. Врач сказал, что ещё повезло, что кусал не настоящий зверь, а соулмейт, а то бы пришлось и курс антибиотиков прокалывать, и с десяток выпавших у ящерицы зубов из укуса вытаскивать. Конечно же, Денис после этого заржал. Блять, да над Максом весь травмпункт ржал, когда Пчёлкина его с висящей из трусов ящерицей за ухо в него затаскивала, и две недели ещё после того, как её соулмейт соизволил разжать челюсти. И при этом - к самой Юльке у него претензий не было, она предупреждала, да и её соула понимал: сам бы морду полез бить тому, кто к его девушке полез. Но блин, всё равно обидно! И пока Титов чуть ли не хрюкал, удяряя кулачком в мостки, Макс повернулся, почувствовав рябь сбоку, и наткнулся на садящуюся рядом с ним по-турецки Элю - взлохмаченную, взъерошенную, как воробушек, но живую. Та, слепо смотря на расходящиеся от истерически хохочущего Дениски волны, задумчиво хлебнула что-то из голубо-черной банки, молча передала её ему, и выдохнула, впиваясь разграбленными пальцами в волосы, зачёсывая их назад: - Полный пиздец. Макс поболтал банкой, на слух определяя, сколько там ещё на слух, словно невзначай произнося: - Сонечкиного чая мало было? - Да пофиг. Нам сейчас что вода, что чай, что чистый спирт - как мертвому припарки. Буквально. - размеренно, слишком размеренно дыша, произнесла она. Макс замер, чем и воспользовался Денис, забирая у него банку и делая глоток, пока Кольцов спрашивал: - Ты тоже думаешь, что мы - мертвы. Эля повернулась к нему настолько резко, что Макс чуть не упал от неожиданности, как и от её гремучего, как от гадюки, тона вкупе с горящим взглядом: - Меня сейчас собака пыталась загрызть. О девяти глазах и трёх головах, никого не напоминает? - Цербер. - вместо журналиста, шумно хлюпая банкой, произнёс Титов. - Блять, и ни монет, ни медовых лепёшек. Как отмахалась? - Помогли. - чуть спокойнее произнесла Эля. - какой-то пёс и мантикора. - Мантикора? - уточнил Денис, и Кольцов, тяжело сглотнув, ответил вместо девушки, сам вырывая банку у него из рук, пока всё не выпил. - Кошак крылатый с ядовитым жалом вместо хвоста, юниты шестого уровня, покупаются в Логове мантикор, улучшаются до скорпикор. - А, из третьих героев? - щёлкнул пальцами, вспоминая Денис. - Я просто больше по Замку, чем по Темнице. - Ой, да по тебе и так понятно, что ты - задрот! - махнул рукой Макс, едва не расплескав банку, из-за чего её забрала Эля, снова не дав попробовать даже. - Некры рулят! Мусаева покосилась на них, даже как-то успокоено выдыхая: - Придурки. В принципе, да, похож.- И сделав глоток, добавила: - Только у этого вместо жала была змея, живая, он с ней ругался. - Какая змея? - снова почувствовав дрожь по копчику, спросил Кольцов, откуда-то зная уже ответ. - Какая-то кобра, с капюшоном. - начала вспомнать Эля. - Вроде добрая, золотисто-рыжая такая, почему-то с голубыми глазами. - Царевна. Кобра-царевна. Только этого Рики-Тики-Тави хренова здесь не хватало... - очумело пробормотал Макс, сам ныряя пальцами в кудряшки. Денис с Элей переглянулись, и та начала передавать ему банку снова, и Кольцов взвыл. - Заразы, мне хоть попробовать оставьте! - Да пробуй, кто ж против? - фыркнул Денис, всучивая ему банку. И Максу бы насторожиться, заметить излишнюю щедрость Титова, да злорадные искры в прищуренных глазах, да куда там! - ужас от возможности того, что в Топях ещё и брат оказался, был слишком ярким. Однако, вкус ненароком проглоченной дряни оказался ещё ярче: пузыристый, как перебродившее шампанское, ядерный в танинности, с лёгкой фруктовой сладостью, которая никак не могла справиться с кислотой, что чуть не выжгла ему и так онемевший язык. И при всём этом ужасе, эта дрянь ещё и была безалкогольной!!! - Твою мать! Что это за выкидыш Ягуара?! - Макс замахнулся, чтобы выкинуть эту дрянь куда подальше, но Денис и Эля вцепились ему в руку, из-за чего все трое чуть не полетели в воду, сохранив равновесие только чудом. - Не нравится - нам отдай! - прошипела Мусаева, дёргая банку на себя. - Эта штука пятихатку стоит! - вторил ей Денис. - Пятьсот рублей за эту дрянь?! - изумился Кольцов, оседая под их напором. - Каких рублей - евро! - воспользовавшись неожиданностью, Денис завладел банкой, одним глотком её допивая и явственно кайфуя. - Это ж "Mont Cenders"! Один из самых редких и крутых энергетиков в мире! - Его что, из самих энергетиков делают? Голые девственницы исполняя танцы Болливуда собирают пипетками слёзы сотрудников энергетической промышленности? - качая головой пробормотал про себя Макс. Не, он всегда знал, что Денис - ебанько, но чтобы бабки полностью мозги вынесли... Денис самодовольно хмыкнул, подняв выше нос, открыл было рот, чтобы ответить, но тут же прижал к нему ладонь, сгибаясь в кашле. - Дениска! - Макс тут же схватил его за плечи, не давая упасть в воду, удерживая на месте. - Вот так и знал, что эту дрянь пить невозможно! Титов поднял свободную руку, показывая ему средний палец, и, после очередного спазма, замер. А затем, отнял ладонь от рта, показывая лежащий в лодочке металлический ключ. Пару раз моргнув, Максим повернулся к Мусаевой и хрипло, но ровно спросил: - Эль, а откуда у тебя вообще эта банка? - Мантикора дал. - также мертвенно-спокойно ответила она. - Из-под крыла. - А точно не из-под хвоста? - нервно хохотнул Кольцов, но локоть Дениса в печень истерику оборвал. - А ключик-то знакомый... - вертя его перед глазами, пропел программист, после чего вскочил, залихвастки свистнул и с широкой улыбкой сообщил: - Вставай, шабаш! Работать пора!

***

Куцый, чуточку помятый, с царапинами и щербинками ключик как родной подошёл к двери в комнату бабы Нюры, открывая её с тихим скрипом. Парни переглянулись между собой, подняли кулаки, и после короткого беззвучного "цу-е-фа" выставивший ножницы против камня Макс толкнул дверь сильнее, открывая её целиком. - Дениска, знаешь, что самое страшное в этой хероборе? - тихо произнёс он, первым шагая внутрь. - То, что мы, как минимум в коме, а как максимум - на том свете? - шмыгая следом за ним, ответил Титов. Какой бы гнидой он не был, но позволять Эле первой ступать в неизвестность он не мог, не после того, что она, что все они, пережили. - И это, конечно, тоже, но... - Кольцов грустно почесал нос. - Но ещё страшнее то, что чем безумнее всё вокруг становится, тем легче понять логику. Понимаешь? Денис и хотел бы пожать плечами, да вспомнил всё происходящее и кивнул: - Как сеанс у психотерапевта по Юнгу под ЛСД. Максим шало раздвинул губы в печальной усмешке. - Ебануться и не жить. Буквально. - Ой, да иди ты нахрен со своим пессимизмом, Макс! - снова фыркнул Денис, его подзуживая. - И так в трабблах по уши, ещё и ты на шею со своим негативом давишь хуже любой жабы! - Которой у тебя и нет! Пятьсот евро за банку пиздатой газировки! - снова взвыл тот, однако ж, ободряясь. - Ребят, может, вы хоть немного перестанете флиртовать? - позвала их Эля. - Кажется, я нашла... Парни тут же подошли ближе, как и она замирая перед клеткой, накрытой тканью. А именно - желтым Катиным платком. - Хочешь, я сам... - предложил шёпотом Макс, но Эля отмахнулась, сдёргивая ткань. Тут же раздалось ласковое чириканье, подхваченное Мусаевой взволнованным: - Кара! - хлипкую дверцу клетки Эля практически выломала, спешно запуская руку внутрь, чтобы не дать своей шиншилле свалиться с раскачивающейся птичьей жердочки, начиная её осматривать и сюсюкаться. Денис, парой секунд спустя снова толкнул Кольцова в бок, кивая на сброшенную на пол желтую ткань. - Эль... - Макс, поняв его мысль, поднял платок и передал его девушке. - повяжи ей его. На шею. Эля, словно не сразу различила его слова, покосилась на ткань, на шиншиллу, кивнула и послушалась. Даже толком узелок завязать не успела, как ей пришлось ловить прыгнувшую ей на шею Катю, что тут же начала её пылко целовать. Денис, под шипение вытащившись озирающегося Кольцова из комнаты, всё же заставил мозги Макса работать, и тот спросил: - Как ты догадался? Ну, про платок? Тот пожал плечами, задумываясь. - Ты же сам сказал, и про царевну, и про жабу, вот и вспомнил Царевну-Лягушку с её съёмной шкуркой. Это ж хренов лимб, считай, миф, она же сказка. - И чё, нам теперь живую и мёртвую воду искать? - почесав в затылке, спросил Макс. - Это терпит. Нам сначала кое-что другое нужно отыскать... - отозвалась у них из-за спин Катя, на ходу застёгивающая на себе лифчик, и натягивающая блузку. Эля, горячо сверкая на парней глазами, чтоб не пялились, её поддержала. - Тела. - В смысле? Мусаева прищурилась: - В сказке Волк царевича оживлял так: сначала ошмётки, на которые его братья порубили, собрал и мертвой водой соединил, потом живой воскресил. И раз мы мертвы, то... -...То чтобы ожить, нужно найти тела, в которые мы должны вернуться. - закончил за неё Денис, уже с минуту, яростно чещущий голову. - Блять, у меня уже в мозгах щёкотно от всей этой мифологической хренотени в стиле "пойди туда, не зная куда, найди то, не знаю что!" Нашли Иванушку-дурачка! - Динь, тише, тише... - заметив, что на лбу уже розовые полосы от ногтей появились, Макс перехватил его руки, прикасаясь спешно губами к кончикам пальцев по очереди. - Ну, мы уже знаем и что, и куда, ты же сам вчера на кладбище был, помнишь? Тот вскинулся, смотря на него со звериной, золотистой мукой в глазах, но после этого повесил голову и кивнул, упираясь лбом ему в грудь, сипло, с надломом, выдыхая. Макс воздохнул, аккуратно поглаживая крупными ладонями его по спине. Миг единения и их самих спугнул внезапный стук в дверь, заставив Дениса отпрыгнуть от него, как испуганного кота. Макс на секунду покосился на ладонь, которой ещё секунду назад гладил рубленные лопатки, после чего выдохнул тихое незлое слово под нос, подходя к двери и открывая её. Осмотрел тревожно перебирающего ногами на крыльце и хмыкнул: - О, а вот и наш психопомп пожаловал! Ну, заходи. Максим отступил в сторону, позволяя пока невидимому другим пройти внутрь. С тихим, робким цокотом, взволнованно трепеща заплаткой носа, в домик зашла золотистая, точно светлый песок под ласковым солнышком на речном берегу, газель.