Люми-Люмичурл

- …свежие компрессы надо будет потом вынуть, отжать, положить на ожоги, настойки из-под них не сливать... так, дорогой мой, вы — живо спать, а не то напою чем-нибудь таким, что вы на неделю вырубитесь. В мою вахту три дня подряд не спать вы не будете, и мне все равно, какой у вас там, рыцарей, крепкий организм! Вы все еще человек, сон вам необходим, и господин Рагнвиндр не скажет вам спасибо за то, что вы сломали себе режим! Спать, кому говорю, кыш! Открывать глаза не хотелось. Тело казалось свинцовым, неподъемным. Люмин поежилась — холодный воздух, пахнувший разнотравьем и водой, ласково погладил ее по лбу, убрав прядки челки с переносицы, забрался под тонкие рукава, коснувшись плеч… Стойте. У нее никогда не было рукавов. И куда подевались украшения с ее головы? Где цветы? Где перышки? Где маска? Она же не разбила ее во время боя, да? Нет, то есть, разбить ее было проще простого, особенно учитывая то, сколько раз Люмин тогда падала, бегала и снова падала, но все равно — где все остальное? Глаза все-таки пришлось открыть — и уставиться в черно-зеленое небо над головой. Так, стоять, подумала Люмин, это не может быть небом, не бывает в Тейвате у неба такого цвета, это, наверно, дерево — вот только где могло расти такое дерево? Где она? В раю? В чистилище? В аду? В каком-то внешнем мире? Она… она же только что была на поле боя, на перекрестке у моста, ее только что убило. Почему у ее одежды есть рукава? Она попала в загробный мир, в котором все души автоматически переодеваются в те самые пресловутые белые робы? Но если она в загробном мире, то чьем именно — тейватском, своем родном, если он каким-то чудом остался, чьем-то еще? Что это за дерево? Почему здесь пахнет лугом, а не лесом? Что, Бездна ее поглоти, происходило? Она поморгала и попыталась привстать на локтях. Ключевое слово — попыталась: включившийся организм, окончательно загрузив все программы, понял, что сейчас у него работал фоновый процесс «болеть», и на движение отозвался слабостью, гудением в голове и занывшими мышцами. Люмин, впрочем, славилась своим упорством, проявлявшимся в ненужные моменты, а потому возмущения своего тела успешно проигнорировала и кое-как с грехом пополам все-таки приподнялась, чтобы оглядеться. Она сперва не поверила своим глазам. Она находилась у Дерева Веннессы, и, судя по густой темноте на земле и полупрозрачному светлому мареву на горизонте, проснулась она на заре. Рассвет еще только-только занимался, и свежо пахло росой — а еще насыщенным терпким запахом отваров, совершенно особенным, таким, какой ни с чем не спутаешь, и Люмин ли было его не знать. Кто-то варил травяные настои, причем несколько сразу; девушка принюхалась, пытаясь понять, какие именно, но быстро сдалась. Слишком много всего было намешано. Неподалеку от травницы — чуть в отдалении от края кроны дерева, на открытой местности — действительно стояли котлы. И между ними кто-то носился. Этот кто-то — девушка различила, что у него были длинные распущенные волосы, достававшие до поясницы — на полпути к одному из котелков вдруг остановился, упер руки в бока и принялся задумчиво топать ногой, затем снял крышку с одного из котлов — Люмин даже отсюда увидела, как оттуда повалил пар, словно из проснувшегося вулкана — и голыми руками зачерпнул варево. Травница в молчаливом ошалении наблюдала за тем, как незнакомец, не дернувшись и не закричав от боли в ошпаренных кипятком ладонях, отпил жидкость, замер, видимо, размышляя, потом кивнул сам себе, отряхнул руки и закрыл крышку. Он выпрямился, прогнулся в спине, разминая плечи, перебросил несколько длинных прядей с груди на спину и развернулся к Люмин лицом. Люмин тут же шлепнулась обратно на спину в попытке изобразить, что она послушная девочка, которая спит, но стукнувшаяся об землю, прикрытую пусть плотной и толстой, но все же одной-единственной подстилкой, голова спасибо ей не сказала, и травнице пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать в голос. По черепу словно ударили кувалдой, из-за чего внутри загудело, как будто вместо черепа и мозга голова девушка была тяжелым бронзовым колоколом. Может, так оно и было на самом деле. Люмин обессиленно вытянула руки вдоль тела, уставившись на крону дерева над собой. Листья осуждающе шелестели, не одобряя резких телодвижений раненой. Раненой… Раненой. Не мертвой. Живой. Но прежде, чем эта мысль успела закрепиться в голове девушки и привести к закономерному радостному шоку, рядом с Люмин на корточки плюхнулся тот самый незнакомец — как он умудрился подойти так, что девушка не услышала даже шороха травы? - и шаманка наконец-то сумела рассмотреть его как следует. Стоило начать с того, что он зачем-то жевал — или просто зажал в губах — свои волосы. Одну тонкую прядку, точнее. Остальная шевелюра белоснежным каскадом спадала по бокам и плечам, будто тускло светясь в предрассветной темноте. У юноши — или молодого мужчины, Люмин не могла сказать точно, на вид незнакомцу можно было дать от семнадцати до двадцати трех — были действительно красивые черты лица, лишенные любой жесткости, и его внешность не уродовала даже простецкая повязка из грубой ткани, закрывшая глаза. Слепой?.. Но Люмин могла поклясться, что он на нее смотрел, пристально, изучающе, как ученый глядит на подопытного — или как врач на интересного пациента. Он без предупреждения положил ей ладонь на лоб, полсекунды перед этим поводив ею по воздуху в нерешительности — нет, все-таки действительно не видел. Просто каким-то образом так легко ориентировался в пространстве. Настолько часто бывал в этих краях, что вызубрил каждое дерево? - Жара нет… - выпустив прядку и заправив ее за ухо, шепнул себе под нос парень и, недолго думая, коротко коснулся губами лба травницы — от лекаря терпко пахло травяными настоями, - точно, нет. Удивительно. Я думал, он такими темпами заживления продержится еще неделю, а ты уже очнулась. Просто расчудесно. Как себя чувствуем, героическая моя? - Отвратительно, - созналась Люмин, - слабость. А еще я головой долбанулась. - Последнее — зря, - констатировал незнакомый врачеватель, - биться головой в твоем состоянии — последнее дело. Пожалей мои нервы, солнце, я семь часов вытаскивал тебя с того света и еще три дня с тобой маялся, потому что все вокруг так и норовят вытянуть из тебя энергию! Жадины и эгоисты. - Вытянуть энергию? - недопоняла девушка, - что из меня вообще можно вытянуть?.. - Твою целительную силу, - лекарь ткнул ее пальцем в грудную клетку, - хотя, может, и не тянут. Может, ты сама ее неосознанно отдаешь. Я пока не изучил твой феномен достаточно досконально. Нужно столько исследований провести, столько факторов проверить! Влияние твоего отношения к исцеляемому на скорость его лечения от тебя и будет ли вообще это лечение, влияние внешних токов энергии на скорость исцеления, скорость, эффективность и энергозатратность лечения на разных ядах, потому что у нас не только Порча есть, у нас тут мно-ого чем потравиться можно! Парень весело фыркнул и шлепнулся на траву, скрестив ноги и чуть сгорбившись. Забавный он был, этот слепой болтун. Между ними повисла тишина; Люмин, изможденная и все еще чувствовавшая себя выжатой половой тряпочкой, валялась на кем-то — может, этим безымянным целителем — постеленном толстом пледе и, повернув голову, изучала своего собеседника. Глаза слипались, а мысли как будто плавали в густой жиже, вяло перетекавшей туда-сюда. Уютный травяной запах, исходивший от ее нового знакомого, только усиливал сонливость. Странно, но Люмин, проведя рядом с этим парнем едва ли пару минут, уже чувствовала себя рядом с ним в безопасности, как будто он мог укрыть ее от всего пологом из изумрудных крон, и никакое зло тогда бы до нее не добралось. Она даже не знала его имени, не знала, откуда он тут взялся — за все время жизни в Мондштадте она не заметила никого даже близко похожего на него ни разу, - но уже готова была доверить ему свою жизнь. Жизнь… От пришедшего во второй раз осознания девушке будто дали под дых. Она была жива. Необъяснимое чувство огненной бабочкой вспыхнуло где-то в груди и взорвалось дрожью по всему телу, расплылось несдержанной улыбкой по лицу и выпорхнуло полувыдохом-полусмешком. Глаза обожгло; Люмин бездумно уставилась на шелестевшую над ней крону тысячелетнего древа и, всхлипнув, оскалилась. Смех рвался из груди дрожью — может, она выглядела, как сумасшедшая, но девушке было абсолютно плевать. И она задушенно и тихо, боясь разбудить людей — шестое чувство и тот факт, что слепец явно с кем-то говорил, подсказывали ей, что она валялась тут не одна — в этот бесчеловечно ранний час, рассмеялась. Хотя это и смехом назвать было нельзя — сдавленные сипящие смешки, перемежавшиеся всхлипами и частым-частым морганием; Люмин зажмурилась и протяжно выдохнула, но потом все равно сорвалась на смех. Она была жива. Она была жива! Выкусите, Вестники и Чтецы! Она не подохла! И позвоночник у нее заживет, и ходить она заново научится! И этот ваш Его Высочество пусть тоже обломится, потому что если жива она, то, значит, и Мондштадт не пал, потому что если бы рухнул город, то кто бы ее вытащил? Значит, и город не сдан! Обломись, Бездна! Иди в топку, Его Высочество! Идите в топку все, кто желал им зла, кто пытался взять город, кто хотел разрушить только-только начавшийся выстраиваться мир между людьми и ее сородичами! Она была жива! Она была жива! Она- ...да. Ее спасли. ...а остальных?.. Дыханье перехватило, и Люмин так же резко, как до этого начала смеяться, замолчала, незряче уставившись вверх. Перед мысленным взором пронеслись смазанные картинки боя. Остальные… ...Великие Семь Стихий, пожалуйста, кто-нибудь, скажите ей, что остальные не погибли, что остальных тоже спасли, что Дилюк жив, что леди Джин, Эула и Розария живы, что… что Кли жива. Боги, пожалуйста, только скажите, что Кли спасли. Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста- Ее висков коснулось что-то теплое и сухое, и Люмин вздрогнула, замерев с приоткрытым ртом. Уголки глаз как будто горели, и Путешественница все свои немногочисленные сбережения местной валюты могла поставить на то, что лицо у нее сейчас было красное-красное — прямо как… как шапка Кли. Как огонь, который пожрал Дилюка у всех на глазах. Пожалуйста… - Ч-ч-ч, все хорошо, - раздалось тихое откуда-то сзади — до Люмин вдруг дошло, что она не засекла тот момент, как безымянный лекарь успел пересесть ей за голову и теперь мягко массировал ее виски, - ты жива. Все остальные тоже живы. Вас успели спасти. Ты лежишь отдельно от других раненых потому, что, как я говорил, они тянут из тебя силы, что не способствует твоему скорейшему выздоровлению. Все живы. Они у статуи, за ними приглядывает та девчушка, Барбара, когда окрепнешь — доползем дотуда вдвоем, я дам этим обалдуям героическим тебя затискать. Все хорошо. Дыши. Все живы. Все-все-все. - Кли… - наконец-то сумела выдохнуть Люмин, - Кли?.. - Жива, - незнакомая сила, мягкая, нежная и ласковая, заструилась по телу, убаюкивая своим мерным течением, - с ней и маленькой феечкой, а еще с тем огненным мечником, который чуть было не повторил подвиг одной крайне интересной личности, став причиной инфаркта Мураты, мне пришлось тяжелее всего, но я и их вытащил. Они все в порядке. Когда ты окрепнешь, я отнесу тебя к ним — там раны с заражением Бездны, ты с ними справишься куда быстрее нас… но пока что — спи. Баиньки, Люмин. Все будет хорошо. ...живы. Они были живы. Кли была жива. И- Погодите, «маленькая феечка»?! Паймон?! Что случилось с Паймон?! Что с Софьей? Ни о каком сне речи больше не шло, Люмин срочно должна была встать и найти Софью и Паймон, потому что если что-то случилось с феечкой, то что-то стряслось и с гусляркой, и- - Я же сказал — спать, - вздохнул целитель, и Люмин почувствовала легкий сладковатый аромат, вдруг наполнивший воздух, - что за буйные пациенты. Баиньки, героическая моя. Спать. И Люмин как по щелчку отключилась. *** Во второй раз ее разбудил тычок под бок. Открывать глаза сразу Люмин поленилась. Постепенно включавшееся осязание сообщило ей, что толстый плед исчез — теперь девушка лежала на голой траве, коловшей ноги, легонько, совсем не больно, разве что щекотно чуть-чуть. Сквозь медленно сходившую пелену сна слышалось щебетание птиц и шелест листьев, а еще — веселый человеческий гомон, хоть и приглушенный чем-то, но оттого не менее живой, бурлящий, многоголосый, как будто Путешественница шаталась неподалеку от торговой площади, а не дремала под тысячелетним древом посреди степей. Похоже, в их импровизированном полевом госпитале собралось немало людей. Под боком кто-то завозился, и только сейчас Люмин почувствовала, как неприятно ныла затекшая левая рука, неудобно лежавшая отведенной в сторону. Неизвестная личность недовольно засопела, не сумев сразу устроиться поудобнее, потом, подумав, со всей осторожностью, чтобы ненароком не задеть отодвинутую руку, поднялась с належенного места, обошла девушку и уселась на траву справа от нее. Путешественница с блаженным выдохом подтянула затекшую конечность к телу. - Ты кем будешь, неизвестный зверек? - пробормотала она сквозь зевок и все-таки открыла глаза. В этот раз над ее головой была уже не просто крона дерева, а полноценный полог, сплетенный из лиан. Солнечный свет причудливыми пятнышками просачивался сквозь дырочки в плотной травяной сетке, каплями ложился на нежные бело-розово-синие вьюнки, трепетал вместе с листьями под порывами теплого летнего ветра; сладко и мирно пахло цветами, откуда-то даже доносился аромат выпечки. У Люмин потекли слюнки и заурчал требовательно живот, напоминая, что девушка, вообще-то, несколько дней не ела ничего, кроме, возможно, целебных отваров, которыми ее поили в полубессознательном состоянии для скорого выздоровления. Еда… черт, она начала понимать Паймон с ее желанием вечно что-то жевать. Послышался всхлип. За ним еще один. И еще. Люмин повернула голову на звук — и, не сдержавшись, ахнула. На нее глядела, быстро-быстро моргая мокро блестевшими красными глазенками, Кли. Кли. О Великие Семь Стихий. Это была Кли. Одно дело — знать от постороннего человека, что она жива, но совсем другое — видеть ее, пусть плачущую, но дышащую, смотрящую на нее, живую. Кли была жива. Люмин не поняла, почему глаза обожгло, а зрение размылось, не поняла, почему так резко сдавило в груди — Люмин только инстинктивно протянула к всхлипывавшей и прижимавшей к себе Додоко девочке руки, и малютка тут же рухнула на нее, уткнувшись лицом в шею и разрыдавшись в голос. Путешественница задрожала и, зажмурившись, обняла ее в ответ, и Кли стиснула ее что было силенок. О Семеро. Кли. Кли!!! - Прости-и!!! - захныкала девочка, - Кли больше так не будет! Никогда больше так не будет!!! Кли больше не будет кидаться бомбами, никогда и ни за что! Кли больше никого не ранит! Кли, Кли, Кли — о, Семеро, это же была Кли, это правда была Кли, это правда была Кли! - Кли- о Бездна, Кли, ты живая! - радостный смех перемешался со всхлипами, - Кли, я- Кли, прости меня, мы должны были тебя защитить, о Семеро, ты живая, ты живая, ты правда живая, я- я думала, что все, что мы тебя потеряли, что- - Кли больше так не будет!!! Кли больше никогда не сбежит от братика и не будет кидаться бомбами! Бомбы плохие, они чуть не убили сестренку Люмин! Кли хотела прогнать гадкого монстра и кинула в него бомбочку, и он отлетел, а потом- а потом Кли увидела Люмин, и Люмин лежала и не двигалась, и Кли испугалась, что… что Люмин… Люмин только расхохоталась в голос, прижала Кли покрепче и поцеловала ее в макушку. Девочку под руками трясло, и Путешественницу тоже разбирала дрожь, и она не могла ни перестать смеяться, ни остановить лившиеся слезы, из-за которых то и дело приходилось утирать нос — а в голове все билась одна-единственная мысль: жива. Жива! Кли жива! От радости хотелось не просто петь — хотелось кричать во всю глотку, визжать и носиться туда-сюда, наплевав на то, что тело из-за слабости казалось набитой ватой тряпичной куклой, а тот беловолосый юноша запретил вставать самой. Даже нет, к черту бег, к черту ноги — хотелось летать, хоть на крыльях, хоть просто кружиться в урагане, как оторванный с дерева листик. Боги, Кли жива! Все остальные тоже наверняка живы, и господин Дилюк, и леди Джин, и Эула, и Розария, потому что лекарь сказал, что он их спас, а значит, так оно и было! О Семеро. Люмин не знала, кто он был такой — хоть и догадывалась, все больше склоняясь к своей версии — но она была обязана потом хоть как-то отблагодарить его. Шебутной целитель спас их всех. Спас Кли. Спас Паймон, хоть девушка и не знала пока что, от чего. Они все были живы благодаря ему. Живы… Как же хорошо было быть живой! В какой-то момент Кли оторвалась от плеча Люмин и непонимающе уставилась в ее раскрасневшееся от слез и безудержного смеха, на зубастый оскал от уха до уха — и, шмыгнув носом, заулыбалась в ответ. Первый смешок, второй — и девочка, рыдавшая еще минуту назад, утерла глаза кулачком и рассмеялась, солнечно жмурясь; Путешественница, только-только успевшая продышаться после разобравшего ее приступа безудержного хохота, не удержалась и захихикала вновь, то и дело смаргивая слезинки. Кли снова уткнулась лицом в сгиб чужого плеча, и обеих девчонок все еще колотило, но в этот раз только от нервно-радостного хохота, словно с ним из тела выходило все напряжение, вся злость, страх и боль пережитого боя. Люмин хотелось прыгать, кричать и бегать босиком. Люмин хотелось заобнимать до смерти рыцарей и выходившего их целителя, хотелось заорать во всю глотку — спасибо, мир, что дал им время дождаться помощи, спасибо, что не отдал их смерти, спасибо! Спасибо за все! И за внезапное спасение, и за то, что никто не умер, спасибо, черт тебя, Тейват, дери, спасибо! Пахло цветами, водой, лугом, слышался журчавший рядом ручей и человеческий гомон, как будто неподалеку раскинулся целый город, а Люмин и Кли валялись на траве под вьюнковым пологом и смеялись-смеялись-смеялись, как обезумевшие. Может, так оно и было. Может, Люмин уже сошла с ума от пережитого испуга за излишне деятельную и храбрую девочку, только еще не успела это понять. Было бы глупо поехать крышей из-за чего-то столь… обыденного после всех тех ужасов, что она встретила в своих путешествиях — уж сколько она видела чудовищ, один облик которых мог заставить простого неподготовленного смертного свихнуться! - но это же была Люмин. Законы мироздания на нее действовали не всегда. Только бы Кли ничего не было, подумала она, Кли и без того натерпелась от травнической дурости. Все. Впредь она будет думать, прежде чем действовать. Думать, Люмин! Думать! Думание спасает от последствий! Как же хорошо, что это самое «впредь» у нее вообще будет… Наконец, Люмин протяжно выдохнула, широко улыбаясь, и потрепала фыркнувшую Кли по голове. Скулы и живот немного болели от долгого смеха, но это была хорошая боль — совсем не то, что быть проткнутой насквозь клинком или выжатой до последней внезапным выбросом силы. Давно ее так не продирало на хохот… Был бы тут Итер — они бы смеялись еще дольше, они смеялись бы до тех пор, пока оба не начали бы задыхаться и сдавленно сипеть, хватаясь за животы и ближайшие горизонтальные поверхности, и Итер наверняка бы сполз на пол и запрокинул бы голову в попытке вдохнуть. В конце концов, они бы все-таки успокоились, потом бы переглянулись — и кто-нибудь из них точно бы зафырчал, вспоминая, почему их так прорвало на смех, и все пошло бы по новой… Ничего. У них еще будет время наверстать упущенное. У них всегда было время. - Ага, лежим, прохлаждаемся в теньке, да? - под их полог, отодвинув занавеску из лиан, забрался беловолосый целитель — в этот раз его шевелюра была убрана в низкий хвост и не свисала прядями по плечам, - с добрым утром, солнышки. Кли, как ты? - Очень хорошо! - девочка тут же отлипла от Люмин и села прямо, вытянувшись в струнку, - Кли гораздо лучше! - Не знобит? - парень дотронулся ладонью до лба маленькой эльфийки, проверяя температуру. - Ничуть! Не знобит и ничего не болит! - Чудненько, - тепло фыркнул целитель и уселся на коленки перед Люмин; девушка попыталась приподняться на локтях ради соблюдения хоть каких-то приличий и сохранения остатков гордости, но ее тут же мягко, но непреклонно прижали за плечо к земле, - не-не-не, а вот ты как тряпочкой лежала, так и лежи. Тебе полезно лежать. - Хочу бегать, - в шутку буркнула девушка. - Хотеть не вредно, - лекарь потуже затянул повязку на глазах, и только сейчас, наблюдая безымянного юношу в профиль, Люмин разглядела, что сзади кусок белой ткани был утыкан самыми разными цветами, - хотеть разрешается. Бегать нельзя. Люмин нарочито громко вздохнула. Целитель хмыкнул. - Нет, серьезно, тебе не то что бегать — тебе даже вставать, мягко говоря, не стоит, - на этот раз он звучал серьезнее, - дело в том, что… в общем, после твоего первого пробуждения прошло еще два дня. Ты бы проснулась в тот же день, если бы не резкое ухудшение состояния у Кли и Дилюка. Я ожидал чего-то такого, на самом деле, правда я думал, что им их… как бы помягче выразиться-то, дети же рядом… о, вот, придумал - их подвиги, - на этих словах он легонько потрепал эльфийку по голове, и та виновато насупилась, - аукнутся раньше. У Кли организм детский, неокрепший, а Дилюк себя буквально сжег, превратившись в чистое пламя и потом обратно в человека. Такие выбросы силы, да еще и раны с заражением Порчей… ну, не могло выздоровление идти гладко. Возвращаясь к нашим баранам: им резко поплохело, мы с Барбарой и Беннетом их откачали — мне даже не пришлось снова лезть на грань, что просто великолепно, потому что это такое себе место, чтоб ты знала — а потом я положил их рядом с тобой, потому что осложнение было вызвано резко начавшей расползаться по организму Порчей. Они от тебя вылечились, зато закономерным образом поплохело тебе. А еще начали приходить один за другим мондштадтцы, поэтому я отнес тебя на другую сторону дерева, чтобы тебя не тревожили. Они тут целый фестиваль устроили в честь героев, отбивших нападение Бездны! Чудеснейший народ. Нет повода не выпить, так сказать. Люмин бросила взволнованный взгляд на Кли, почувствовав, как неприятно сжало сердце. Это она была виновата в том, что господину Дилюку вообще пришлось идти на такие жертвы. Если бы она крепче держала меч, если бы она не подставила спину, когда побежала забрать оружие, то ему не пришлось бы бросаться наперерез «колесу», чтобы защитить отвлекшихся Люмин и Джин. Это было хотя бы справедливо, что ее силу использовали для его исцеления. Хоть как-то она смогла ему отплатить за доброту. Джин… Путешественницу затопила теплая благодарность от понимания, что леди Грандмастер защитила их. Мало того, что защитила — скорее всего, именно ее печати удерживали их в мире живых, пока не прибыла подмога. Больше было просто некому. Спасибо, леди Джин. Спасибо. - Тебе принести что-нибудь из еды? - вопрос целителя выдернул Люмин из размышлений, - там народ устроил чуть ли не кулинарные соревнования. Я, кажется, даже легенду кулинарии из Ли Юэ видел! Та девочка, гуляющая с божеством очага как с домашним питомцем. Чудеснейшее дитя. Как ее звали… как же… Сян Лин! Точно, Сян Лин! Так вот, хочешь попробовать ее стряпню? Она комбинирует дикие вещи, но получается вкуснейше. - А можно я сама дотуда доползу? - Путешественница состроила жалобные котячьи глазки, пытаясь вспомнить, как это делал один бард. У девушки от упоминания еды засосало под ложечкой. Организм решил вспомнить, что его вообще-то… пять? Черт подери, пять дней его не кормили ничем нормальным! Это нужно было срочно исправлять. Правда, ее попытки самостоятельного перемещения в пространстве тут же оказались прерваны. - Сама — нет, - категорично помотал головой парень, - могу принести еду сюда. Могу принести тебя туда. Выбирай. О-о-о, пока не забыл! Обязательно попробуй карри, это жемчужина нашей кухни. И не позволяй никому переубедить тебя и заставить думать, что это еда бедняков! Карри — это лучшее, что придумало человечество! Могу есть его дни напролет. Правда, когда меня ловят с тарелкой на дереве, то начинаются лекции о неподобающем поведении и всем таком. Но карри того стоит. - ...вашей кухни? - переспросила невпопад Люмин, ухватившись за фразу. Только сейчас она обратила внимание на одежду до сих пор не представившегося целителя. То, что он был не из Мондштадта, ей стало понятно давно — местные не носили черные рубахи с коротким рукавом с серебряной узорчатой каймой и серебристо-белые штаны. А еще у местных не было верхних свободных туник с одним рукавом — или двумя, просто кое-кто носил один спущенным — из полупрозрачных, как лунный свет, тканей, которые на вид стоили больше, чем жизнь Люмин. И ногти в черный они не красили — ладно, вот лак для ногтей девушка ни от кого в этом мире не ожидала, если быть совсем честной. И столько разных сережек из черного металла — причем только в одном ухе! - мондштадтцы тоже не носили. И браслеты в таких количествах на одну руку тоже не надевали. И не ходили босиком, вместо обуви нацепив на ноги тонкие цепочки. И не заплетали длиннющие белые волосы зелеными шнурками, на поверку оказавшимися ничем иным, как оторванными откуда-то лианами, на которых каким-то чудом не завяли цветы. Догадаться, откуда был этот юноша родом и кем он являлся, было, как оказывается, совсем несложно. Стоило всего-то разглядеть его при свете дня. - Да ладно, только не говори, что ты не догадалась сто лет назад, кто я такой и откуда я такой хороший взялся! - махнул рукой, рассмеявшись, целитель и поправил щекотавшие кончик носа длинные пряди густой челки, - но да, нашей. Сумерийской. Еще карри есть в Инадзуме, но у нас вкуснее. Я, правда, не умею его готовить, я в этом плане криворукий. Зато я могу фруктовый салатик настругать. И ананас в какую-нибудь фигурку вырезать наощупь. Нет, половые органы вырезать не проси, меня на этом однажды уже поймали, и больше выслушивать о неподобающе похабном и распутном поведении мне не хочется! Так, про салат сказал, про ананас сказал… ну, собственно, да. На этом мое умение обращаться с холодным оружием заканчивается. Однажды мне, конечно, попытались дать в руки меч, но быстро отобрали, поняв, что я им себя быстрее проткну, чем манекен. - Значит, ты тогда каталист? Колдуешь по книгам? - понимающе уточнила Люмин. - Лучше! - фыркнул парень, - сейчас покажу! Он вынул из карманного измерения палочку, в которой девушка с удивлением узнала стилизованную перьевую ручку — Тейват дошел до перьевых ручек? Хотя, у них же были Фатуи с их супер-броней и влажными салфетками, тут даже обнаружился лак для ногтей, почему у них не должно было быть перьевых ручек? - и подбросил ее в воздух. Люмин испуганно моргнула, когда над ее головой резко возник полноценный посох. Сбоку восторженно ахнула Кли. - Представляю вашему вниманию: палка-копалка! - гордо хмыкнул юноша, - катализатор, деревяшка от копья, трость и инструмент для копания в одном лице! Умеет копать. Умеет не копать. Еще умеет больно бить по голове, по хребту, по ногам и в целом по всему, по чему попадет. Но вообще, я с ней хожу только в городах, где много камня, типа тех же Мондштадта или Ли Юэ. Я слепну, если вокруг мало травы и деревьев. - Так ты на самом деле видишь?! - кажется, восторгу маленькой эльфийки не было предела, - даже сквозь повязку? - Не вижу. Ощущаю — как летучая мышка, но только не по звуку, а по всему, что имеет стихию дендро. У меня забрали глаза, но не забрали осязание! - целитель вернул посох в его форму ручки и выкинул в пространственный карман, - природа расскажет мне все, что я захочу знать об окружающем меня мире, и донесет всему мою волю. Я не вижу цвета, но форму я осязаю вполне легко. Этого достаточно. Он был такой… человеческий. От Барбатоса и Мураты чувствовалось, что они были архонтами — энергия огня и ветра, исходившая от них, едва ли не ощущалась физически, грея лицо и растрепывая волосы. Его же сила… нет, она тоже чувствовалась — правда, если сосредоточиться: его истинная мощь скромно пряталась в том, как травы по его повелению тянулись к Люмин, в том, как двумя днями ранее по телу текло необъяснимо-живое тепло, в том, как не вяли лианы, которыми парень подхватил низкий хвост. Но он все равно был до ужаса человеческим. От него не чувствовалось величия и давящей силы, как от Мураты, или спокойной мудрости кого-то древнего, как ветер, изредка проскальзывавшей на дне ясных глаз Барбатоса. По меркам остальной семерки он, должно быть, казался таким хрупким со своей слепотой и человеческостью, не вымывшейся за пять веков. - Я хоть и не вижу, но буквально чувствую, как ты прожигаешь меня взглядом, - усмехнулся архонт и ткнул девушку в кончик носа, - да-да, я — это тот самый Некромант, но вообще-то меня можно звать просто Подснежник. Оно как-то, не знаю, не так зловеще звучит. Я не кусаюсь. Вроде. Не уверен. - Подснежник? - удивилась Люмин, - почему именно этот цветок? - Потому что подснежники — символ надежды! - целитель, открывший было рот, оказался бесцеремонно перебит Кли, - Подснежник рассказывал, что это имя ему дал человек, который для него дороже, чем Альбедо, мама и Додоко вместе взятые для Кли! - Эй, - фыркнул целитель, смущенно улыбнувшись, - я просто сказал, что этот человек мне очень-очень дорог. Я так сильно не утрировал. - Ты взял имя, которое он тебе дал, и теперь никому не называешь свое настоящее, - парировала малышка, - Кли кажется, что ты ценишь этого человека больше, чем просто «очень-очень». Вот если бы мама сказала Кли, что ее теперь зовут не Кли, то Кли бы стала называть себя новым именем, потому что Кли очень любит маму и имя, которое она дала Кли. Если ты принял имя от того человека, то ты точно сильно-сильно его любишь! Как Кли маму! Или даже сильнее! О-о-о, Кли знает, Кли знает! Ты любишь того человека, как мисс Лиза любит леди Грандмастер Джин! Лиза однажды сказала, что сколько бы ей ни осталось, она все хочет провести с Джин. Кли думает, что это очень много времени, а значит, Лиза очень любит Джин! Как ты любишь того, кто дал тебе имя! Подснежник только отвернулся с наиглупейшей на свете улыбкой, прижав ладони к заполыхавшим щекам и пробурчав что-то о слишком умных детях. ...только не говорите, что Люмин выглядела так же, когда речь заходила о Венти. Путешественница с уважением и восхищением взглянула на недоуменно пялившуюся на бурную реакцию целителя девочку. Устами младенцев глаголила истина, Люмин усвоила это давным-давно, но все равно не уставала поражаться до глубины души каждый раз, когда дети изрекали какие-то глубинные общечеловеческие мудрости с присущей им простотой. Имена всегда значили так много. Даже если их нельзя было использовать в заклинаниях, они все еще были чертовски важны морально. Имя было привязкой к роду, выражением надежд родителей на хорошую жизнь для их ребенка, знаком взросления или принятия новой роли в обществе. Кли была права. Кем бы ни был тот, кто дал Подснежнику его новое имя, целитель его точно как минимум ценил. Да ладно, кому Люмин врала. Подснежник в этого человека был влюблен по уши. Ну или не человека. Должно быть, архонту было бы больно влюбиться в смертного — хотя кто его, этого ребячливого бога мудрости, знает... - А все-таки, - задумалась Люмин, - как тебя реально звать? - Шива, - убрав руки от лица и выпрямившись, фыркнул целитель. - Врешь. - Вру, - честно сознался Подснежник. - Но все-таки, как? Или совсем не скажешь? - Совсем не скажу! - он сложил руки на груди и с детской ехидностью ухмыльнулся, - это тайные знания, за которые люди расплачиваются половиной своей жизни. Шутка. Я просто не очень люблю, когда меня зовут по имени. Подснежник-Некромант как-то, по-моему, лучше отражает то, кто я такое. Выбирай, кто я для тебя, да не ошибись. Люмин поглядела на него в упор — и хмыкнула. - Будешь всем сразу. Я не возьму только часть тебя, потому что тогда это будешь уже не ты. Подснежник удивленно приоткрыл рот. И улыбнулся. А потом Люмин насторожилась. Сумеру — нация мудрецов и ученых, как рассказывала ей Софья, и их архонта наверняка не за красивые глазки назвали Богом Мудрости. Он только что загадал ей загадку, которую она разгадала? Или она слишком много выдумывает, и он просто ляпнул это красоты ради? Или все же это был вопрос с подвохом? Скрытая проверка? Она же прошла ее, да? ...а вообще, это точно был Бог Мудрости? А то вдруг это просто случайный сумериец, решивший подурачиться и разыграть плохо знакомую с этим миром девушку. Но он говорил про ее исцеляющую силу, которую именно что чувствовали только архонты, и про то, как он ходил на грань жизни и смерти, чтобы вытянуть оттуда всех раненых… но мало ли Люмин встречала в жизни шутников и откровенных лгунов. Но это тогда не объяснило бы тогда то, что она чувствовала теплую энергию, текшую по телу, когда целитель убаюкивал ее, и то, как парень буквально за секунду заставил ее уснуть. И то, что у дерева внезапно вырос полноценный травяной навес из цветов, которые в Мондштадте отродясь не водились. Ладно, это правда был Дендро Архонт. Человечный, ребячливый — и на самом деле невероятно опасный одновременно, потому что если Люмин что-то и усвоила за тысячелетия жизни, так это то, что стоило быть максимально осторожной рядом с богами, которым начинаешь доверять с первых секунд. Это легко могло оказаться их механизмом завлечения добычи. Большинство богов, как ни крути, было хищниками. - Возвращаясь к нашим баранам: принести еду к тебе или тебя к еде? - вопрос парня застал ее, задумавшуюся, врасплох, - у меня, кстати, есть сменная одежда для тебя, потому что выходить к людям в простенькой сорочке, конечно, можно на правах раненой, но вряд ли ты захочешь. Одежда не твоя, потому что твою надевать с малодвижными ногами немножко сложновато, но все равно приличная. Люмин не думала. - Меня к еде, - тут же выпалила она, загораясь предвкушающей взволнованной радостью, - хочу всех увидеть! Кли уже увидела, теперь надо убедиться, что остальные целы! - Целы, целы, - фыркнул архонт, - я замурызался их от тебя гонять. Некоторые — в лице Беннета, Лизы, Кайи и Джин — очнулись и поправились быстро, я их запряг работать, ибо все, кто здоров, должны работать. Кроме Джин, потому что удар молнией Чтеца в спину — это не то же самое, что случайно попасть под тычок электро-слайма. Потом пришли в себя Розария и Эула. Они ломанулись мне помогать, но я отправил их к Джин, чтобы отдыхали и не саботировали собственное выздоровление. Потом ожила — не без терапии твоей магией, потому что ее отравление было просто что-то с чем-то — Паймон. Эта мелочь тут же к тебе ринулась, я ее еле оттащил! Софья тоже постоянно ошивалась около того места, где ты лежала, но не подходила ближе положенного. Умнейшая девочка. Она мне очень много помогала. Кайя тоже помогал. Первые пару часов, правда, он сидел в полнейшей прострации около Дилюка и не шевелился — я даже на секунду подумал, что он тоже откинулся, даже потрогал пульс на шее, но нет, сердце билось — а потом ожил и развел бурную деятельность. А потом сюда стали сползаться Фатуи, организовали тут свой лагерь, выставили охрану по всем правилам, наладили сообщение со своей полевой базой… затем сюда уже стали стекаться мондштадтцы и остальной народ. И теперь тут целый фестиваль нарисовался. Вывод: люди естественным образом собираются в месте, где можно поесть и ничего не делать. Люмин усмехнулась. Сбоку хихикнула Кли. - Так, разговоры разговорами, а обед по расписанию, - хлопнул в ладоши юноша, - Кли, солнышко, подожди снаружи немного, ладно? Люмин переоденется, и мы пойдем к остальным. - Хорошо! - кивнула девочка и, резво вскочив на ноги, выбежала из-под полога. Люмин проводила ее взглядом. Подснежник, тем временем, поднялся с насиженного места, вытащил из карманного измерения тонкую стопку чего-то, оказавшегося при ближайшем рассмотрении аккуратно сложенной одеждой, взялся пальцами за воротник одеяния и встряхнул. Сложенная вещь развернулась, превратившись из квадратика ткани во вполне сносное простенькое платье — на вид оно должно было бы доставать Люмин где-то до колен. Оно, конечно, ни в какое сравнение не шло с платьем Путешественницы, будучи едва ли сложнее подхваченного поясом мешка с прорезью для шеи, но его определенно было бы проще надеть, тут целитель не соврал. Представив, как бы она мучилась с надеванием своего обычного наряда с его сложной юбкой, перчатками, которые нужно было завязывать на середине плеча, и с треклятыми высокими сапогами, Люмин возблагодарила стихии за то, что Подснежник где-то раздобыл для нее одежду попроще. Парень сел рядом с ней на коленки, положил себе на ноги платье и помог девушке сесть, придержав ладонью под спину. Голова от подобных телодвижений протестующе заболела, как будто кто-то ударил по черепу изнутри — Люмин пришлось зажмуриться и медленно вдохнуть носом, чтобы унять боль. Вдох, выдох… дышать. У нее бывали дни и похуже. Лютая слабость, покалывание в ватных ногах и тошнота ее не сломят. Люмин взялась за края больничной сорочки, в которую была одета, и вытянула из-под себя. Трава тут же защекотала оголившуюся кожу, и девушка непроизвольно сжалась. Нет, не потому, что ей приходилось раздеваться перед едва знакомым человеком — он, в конце концов, был доктором, и стесняться ей перед доктором было нечего, да и вообще он был слепой и пялиться, даже если бы захотел, в чем Люмин о-очень сильно сомневалась, чисто физически бы не смог, просто… Просто на нее вдруг накатило тошнотворное ощущение собственной слабости. Она настолько обессилела, что ей потребовалась помощь в том, чтобы банально сесть и переодеться. Она едва не осталась без ног. Она могла перестать ходить, если бы не волшебство дендро, которое, должно быть, как-то сумело в рекордные сроки восстановить перебитые нервные узлы. У нее были все шансы остаться никчемным куском желе, прикованным к постели — и это после какой-то битвы с четырьмя монстрами. Не с богами. Не с хтоническими чудовищами размером с остров. С жалкими монстрами, которых в Бездне водились, наверно, сотни. Что с ней стало?.. - Люмин? - тихо окликнул ее Подснежник, положив ладонь на плечо, и только тогда Люмин заметила, как судорожно смяла ткань сорочки в кулаках, - если чувствуешь себя плохо, я могу помочь- - Нет, - слишком резко ответила девушка — собственный голос вышел дрожащим сипом, от которого стало только хуже, - нет, я… все хорошо. Я сама. Она одним движением сдернула с себя одежду и выпрямилась. Воздух обдал голую спину и грудь прохладой, и Путешественница зябко передернула плечами; рефлекторно захотелось сгорбиться, закрыться, обнять себя руками, но Люмин усилием воли заставила себя сидеть прямо. Не горбись. Сиди ровно. Не поддавайся слабости. Сохраняй те остатки гордости, что у тебя еще были. Она забрала платье у лекаря и надела через верх, в какой-то момент чуть не запутавшись в том, куда просовывать руки, а куда — голову. Ткань оказалась грубой на ощупь, и девушка даже затосковала: ее собственный наряд был настолько мягким и удобным, что почти не ощущался, становясь чуть ли не второй кожей. Ее платье… что теперь с ее платьем? Оно выдерживало огонь, воду, заклятия и сотни боев, но клинки Вестника разрезали его, как старую тряпку. Нет, то есть, его наверняка можно зашить, но… Но это будет уже не то. Почему-то мысль о том, что Люмин отныне предстояло ходить в штопаном платье, осела на сердце горячим горьким пеплом, заставив поджать губы и сглотнуть. Нет, она не была привередой, она могла носить все, что угодно, и еще один шов на одежде не бил по ее гордости, просто… просто это платье было одной из тех вещей, что оставались неизменными из мира в мир. Как меч. Как крылья. Как Итер, который не вещь, но тоже всегда рядом. Крылья и меч забрали. Итера похитили, и Люмин до сих пор не знала, жив ли он вообще, где его искать и не покинул ли он Тейват вовсе. Теперь порвали платье. Только это почему-то ощущалось так, как будто порвали последнюю ниточку, связывавшую ее с погибшей родиной. С самого бегства из их умершего родного мира они искали себе новый дом, и в их худшие дни, когда Люмин теряла надежду на то, что они его когда-либо найдут, Итер говорил ей: наш дом там, где мы. Люмин знала, что ее брат был влюблен в свободу, в постоянный поиск чего-то нового — и она тоже это любила, обожала всей душой; но ей думалось, что даже таким, как они, путешественникам все-таки нужен был мир, который они могли бы назвать домом. Мир, в который они могли бы вернуться и точно знать, что он их ждал. Быть совсем ни к чему не привязанной иногда казалось чем-то очень одиноким. Платье, сшитое из той же зачарованной от всех бед ткани, что и одежда брата, было чем-то вроде моральной ниточки, до сих пор соединявшей ее и Итера — как крылья, как парные мечи, как божественная кровь, текшая в венах близнецов. И оно порвалось. Ткань, которую не жег огонь, которую не могли разрезать даже выкованные богами мечи, которую не пробивали пули, разорвал клинок Вестника. И именно тогда, когда рядом с Люмин не было Итера. Ощущение, что именно сейчас она стала по-настоящему бездомной, вышибло воздух из легких. Ни Итера, ни меча, ни крыльев, и даже заклятие на ткани истончилось настолько, что ее разрезала сталь — нити, соединявшие Люмин с ее родиной, порвались одна за другой. Дом был там, где близнецы были вдвоем — потому что они просто были последними, кто остался от их народа, как их одежда и оружие от реликвий их мира. А теперь не осталось ничего. Только Люмин. Сама по себе посреди океана миров без единого островка суши, на котором можно было бы передохнуть. Только Люмин и осталась… - Люмин, посмотри на меня. Она вздрогнула. Повернула голову на Подснежника — парень как будто глядел на нее в упор. Даже сквозь повязку и знание о том, что он слеп, девушка не могла избавиться от ощущения, что он ее все-таки видел. Именно ее, а не ее примерные очертания. - Ты смотришь на меня? - он положил обе ладони ей на плечи и мягко, но настойчиво повернул к себе, после чего невесомо провел пальцами по рукам (не хотел прерывать тактильный контакт, чтобы потом не искать ее руки заново?) и взял ее кисти, - смотри на меня. Знаю, не очень вовремя, наверно, но… хочешь, расскажу о себе еще одну небольшую историю? Люмин отрывисто кивнула — и, спохватившись, ответила: - Давай. Дендро Архонт слегка улыбнулся. - Я ослеп, когда мне было двадцать два, - он принялся аккуратно массировать большими пальцами костяшки девушки, постепенно переходя к фалангам, - это произошло в джунглях. Тогда бушевал Катаклизм, и в захолустной деревушке, в которой я жил, было много раненых и заболевших. Я был местным травником и целителем, а потому выбрался в лес за травами для них. И там я натолкнулся на юношу. Я сперва подумал, что он жив. У него были полностью черные глаза, без радужки, без зрачков, без блеска, просто поглощающая все чернота, и посеревшая кожа; я тут же понял, что он заразился той же болезнью, что и люди моей деревни. Я хотел вытащить его из леса и принести в деревню, чтобы там выходить, но стоило мне приблизиться, как над его грудью возникла светящаяся черная фигурка. Шахматная, как я узнал потом — тогда я еще просто не знал, что такое шахматы. Эта фигурка подлетела ко мне — и перед тем, как она слилась со мной, я успел заметить редкие зеленые прожилки в ней. Я ослеп в ту же секунду. Это было больно. Страшно. Мне казалось, что если бы мне выдрали глаза, то было бы не так больно. Мне как будто заливали в глаза лаву. Это быстро прекратилось, буквально за пару минут прошло, но с тех пор я больше не видел свет. Первую минуту я думал, что умру. Последующие дни, которые я шатался по джунглям, не находя пути назад и не зная, где я и ищет ли меня хоть кто-нибудь — тоже. Потом я понял, что мне больше не нужно было ни есть, ни пить, ни спать, но эта мысль не принесла облегчения. Деревенские жители не знали толком про архонтов, про гнозисы, я думал, что меня прокляли и я попал в ад, по которому теперь буду скитаться до скончания времен. Каким-то чудом я дни спустя вышел из джунглей — земля сменилась, густой подлесок превратился в хвойный ковер. Там меня и нашли. Я ушел от родной деревни на северную границу, представляешь? Сначала я думал, что умру. Потом молился, чтобы меня что-нибудь все-таки убило. До этого злополучного похода в джунгли я надеялся однажды вырваться из деревни, накопить денег, поступить в Академию, выучиться, стать известным ученым — а теперь я не мог даже читать. Я хотел стать народным доктором, я хотел стать тем, кто принесет образование в такие закоулки мира, как моя деревня, но теперь путь ко всему этому был закрыт. Я был слеп. Я не мог читать. Я не мог учиться, не мог писать, не мог ничего. Я тогда думал, что лучше бы умер. Пару раз я пытался… скажем так, взять и претворить свои желания в жизнь, как бы противоречиво это ни звучало в данном контексте, но меня находили раньше, чем со мной могло случиться что-то непоправимое. - Но, как видишь, я здесь, - выдохнул, чуть опустив голову, архонт, - я преподаю в Академии. Я выпустил в мир огромное количество гениальных, старательных, разносторонних людей с жаждой знаний и желанием делать мир вокруг нас лучше, которыми гордился и горжусь. Я и сам сделал немало открытий. Да, я все еще никудышный правитель и Кусанали гоняет меня тряпками от политики, потому что я в ней как слон в посудной лавке, но эй, я крутой ученый! И у меня есть палка-копалка, которую я сделал сам с нуля! Он фыркнул, чуть кривовато улыбнувшись краем рта. - Я хочу сказать, что если ты не умер, то все заживет и вернется на круги своя. Жизнь всепобеждающая, наши тела сделаны природой так, чтобы восстанавливаться рано или поздно. Я поставлю тебя на ноги. Сила вернется к мышцам, крепость — костям, и руки не будут дрожать, когда ты держишь меч. Ты восстановишься. Ноги на месте — значит, будешь ходить. Главные раны я уже залечил, а остальное — дело тренировок, разминок, терпения и времени. Да-да, я знаю, что ты скажешь, что у тебя нет времени, но послушай: Двалин подождет. Он жил до тебя, так что он явно не помрет, если ты придешь спасать его на недельку позже. Все одно лучше, чем если ты не придешь никогда, верно? Все наладится, Люмин. Поверь слепому полуграмотному мальчишке из глуши, который нагнул систему и вместе с Кусанали состряпал и популяризировал шрифт для незрячих, потому что очень хотел читать. Все наладится. Дай себе время. Дай себе время… - Ты так легко говоришь о своей слепоте, - Люмин невесело улыбнулась, затягивая потуже простенький пояс-шнурок на талии и завязывая бантик на спине. - Я живой, а остальное я смогу наладить, - пожал плечами Подснежник, - к тому же, я уже давно наловчился «видеть» ощущениями природы, и мое осязание отлично развито. Да и вообще, я лишился зрения пятьсот лет назад, ни одна боль столько не живет! Если бы я все это время проводил в тоске по утраченному, как кое-кто — не будем показывать пальцем, но это был слоненок — то какой во мне был бы смысл? Я был бы мертв. Не взаимодействуешь ни с чем в настоящем — все, ты пережиток прошлого, по которому ты так тоскуешь. Прошлое забывать нельзя, да, но позволь ему остаться прошлым. Помни о нем, но не живи им. Вот и все. Что за очаровательный болтун, подумала Люмин, поняв, что не могла сдержать искренней улыбки. Подснежник действительно до сих пор был человеком — даже пятьсот лет и ослепившее его проклятие спустя. Проклятие… подождите. Он сказал что-то про черноту, заражавшую как богов, так и людей? - Так, ты что-то затеяла, - целитель осторожно подложил ладони под ее спину и коленки и плавно поднялся на ноги; конечности тут же прострелило болью, и Люмин зашипела сквозь стиснутые зубы, моментально позабыв все предыдущие мысли, - ч-ч-ч, терпи, героическая моя. Если болит — значит, хотя бы чувствуется, потому что если бы ты ничего не чувствовала совсем, то это означало бы либо полное заживление, либо наоборот — откат к самому началу и паралич ног; первое невозможно, потому что свои целительские способности я знаю и уверенно могу сказать, что к нынешнему моменту я тебя вылечить до конца не мог, а второе как-то совсем обидно, так что придется немного потерпеть. Я постараюсь идти как можно мягче и быстрее, чтобы поскорее добраться до места. Возвращаясь к началу, что ты задумала? - Ты что-то говорил про то, что ты заражен, да? - ноги болели так, как будто мышцы кто-то резал и растягивал одновременно, и Люмин решила сосредоточиться на дыхании и разговоре; завешивавшие вход лианы мягко провели по коже, когда лекарь вынес ее из-под полога, - я могу вылечить тебя потом, ты знаешь? - Нет, - неожиданно жестко отрезал Подснежник, и девушка даже коротко вздрогнула, - не дамся. Ты ведь не думаешь, что остальные не пытались меня исцелить? Особенно Аделаида усердствовала. Она все не могла принять, что ее гидро, чуть ли не главная стихия целителей, не могла вымыть из меня заразу. Даже архонтам не хватило сил вылечить Порчу. - Я как бы почти вылечила Двалина в прошлый раз! - Люмин, то количество Порчи, которое содержится в моем гнозисе, в прошлый раз буквально убило Бога Лесов — ладно, немалая часть находилась и в самом его теле тоже, но и в Сердце Бога эта дрянь осталась в огромной концентрации, настолько огромной, что гнозис был черный с зелеными прожилками, а не наоборот, - с нажимом произнес Подснежник, аккуратно переступая через торчавшие из земли огромные корни древа — шел он и вправду плавно и бесшумно, как будто плыл по воздуху, - учитывая то, в каком ты состоянии, тебя эта пакость прикончит еще быстрее. Не умирай за что-то бесполезное, хорошо? «Не давай мне ложных надежд». Люмин промолчала, концентрируясь на звуках окружающего мира; каким-то чудом их, шедших у самого ствола, до сих пор никто не заметил. Может, это была магия архонта — прятаться на фоне своей стихии, а может, они просто были такие незаметные. Но она сделала себе мысленную пометку — когда она окрепнет и полностью вернет свою былую мощь, она обязательно вылечит Подснежника. Это не обсуждалось. Они обогнули дерево, выйдя к обращенной на статую стороне, и Люмин обернулась на человеческий гомон — и ахнула. Там, где в прошлый раз расстилался на километры во все стороны луг, теперь раскинулся целый палаточный городок. Подснежник явно не наврал, когда сказал, что у великого древа собрался весь Мондштадт: палаток стояло столь много, что Путешественница даже не взялась пытаться их пересчитать. Палатки, палатки, палатки и флаги, дымившиеся котлы с готовившимися в них самыми разными блюдам, покрывала на траве с разложенными на ними безделушками на продажу; тут и там носилась детвора с бумажными вертушками-астрами, и- о, Семеро, да ладно! Глаза Люмин ее точно не обманули? Точно ведь? Ей ведь не показалось — она точно увидела среди бегавших детей несколько своих соплеменников, игравших с человеческой малышней в догонялки? Ей не показалось же, да? Хиличурлы, играющие с мондштадтскими детьми. Это был рай. Люмин точно умерла и попала в рай, потому что в увиденное верилось с трудом. Но один из ребятишек — шаманка помнила его, он любил забираться на башню и стрелять оттуда в орлов из рогатки — вдруг остановился посреди погони, обернулся на нее и выронил палочку, которую до этого сжимал в кулачке. Остальные дети, увидев его замешательство, тут же остановили игру и всей толпой уставились на травницу, которую дядя лекарь уносил куда-то в неизвестном направлении. Люмин заулыбалась от уха до уха, чувствуя, как счастье заискрилось в груди, и помахала детворе. - [ЛЮМИЧУРЛ ОЧНУЛАСЬ!!!] - Смотрите, это мисс Люмин!!! Это же мисс Люмин!!! И разномастная толпа тут же сорвалась с места и с радостным многоголосым визгом и ором понеслась за ней. - Ат-тя-тя, мелочь, с ног меня собьете, и я вашу любимую травницу уроню! - засмеялся Подснежник, остановившись, когда орда малышей взяла его в окружение, хаотично голося на двух языках сразу и протягивая ручки к подрагивавшей от счастливых смешков шаманке, - так, пропустите меня. Пропустите, кому говорю! Люмин больно вот так висеть, я ее положу на траву, и тогда вы ее затискаете. Да пропустите же дядю архонта, мелочи мои славные! Хиличурльи дети, впрочем, его нагло проигнорировали. - [Люмин!!!] - девушка радостно ахнула, увидев подпрыгивавшую на месте от нетерпения Тари — без единого бинтика, выздоровевшую! - [Люмин, ты очнулась! Ты живая! Ама за тебя все пять дней Семи Стихиям молилась, и остальные шаманы тоже! Они говорили, что ты борешься со страшным проклятием, и мы должны в тебя верить. Я знала, что ты будешь сильнее этого проклятия! Ты победила его, ура!] - [А как иначе,] - самодовольно хмыкнула Люмин, улыбаясь еще шире — хотя казалось, что шире просто невозможно — от мысли, что ее соплеменники пришли сюда, переживая за нее, и остались, чтобы дождаться ее пробуждения, в груди разлилось солнечное золотое тепло, - [я же Люмичурл. Какое-то там проклятие мне не страшно. Но все-таки пропустите Подснежника, чтобы он положил меня, ладно? На руках лежать не так удобно, а еще у меня так немного ноги болят.] Тари серьезно кивнула — и крикнула неотрывно пялившейся на ожившую шаманку детворе: - [А ну, расступились все! Пропустите Подснежника, чтобы он мог положить Люмин!] Человеческая часть детской орды разбежалась в стороны еще после слов самого целителя — у них благоговение перед архонтами впитывалось с молоком матери, и наверняка все здесь знали, что за необыкновенная личность пришла Мондштадту на помощь, а потому ослушаться просьб Подснежника малышня не решилась. Юноша благодарно кивнул, мягко улыбнувшись ребятишкам, и поспешил к тому месту, где, по-видимому, сидели все остальные герои обороны Мондштадта. Сердце безумно билось пойманной в клетку птицей. Люмин вот-вот увидит остальных. Паймон. Софью. Дилюка. Леди Джин. Всех-всех-всех!!! Наконец-то, наконец-то, наконе- - ЛЮМИ!!! Белая вспышка, мелькнув звездочкой, влетела прямо в нее, стукнувшись лбом об плечо и заставив Люмин коротко охнуть. Цепкие ручки тут же стиснули девушку в капкан объятий. - Люми-и-и-ин!!! - заверещали ей прямо в самое ухо, отчего девушка непроизвольно втянула голову в плечи, - ты живая!!! Паймон боялась, что ты не очнешься! Подснежник говорил, что тебе нужно время, и Софья говорила, что ты справишься, но… но Паймон все равно боялась!!! Очень сильно!!! Нельзя так пугать, Паймон была готова съесть все запасы медового мяса с морковкой от переживаний!!! Паймон. О, Семеро. Паймон! Люмин, шмыгнув носом, стиснула хныкавшую феечку в ответ, чувствуя, как бешено колотилось сердце. Паймон. Паймон, которая тоже пострадала. Которая отравилась так, что даже Подснежник сказал, что это было «что-то с чем-то», что даже понадобилось намеренно тянуть силу из не восстановившейся к тому времени Путешественницы. Паймон, это была Паймон! Бездна ее сожри, Люмин даже подумать не могла, что она могла быть настолько рада видеть летающую малышку снова. - Стоя-ать! - внезапно рявкнул Подснежник, из-за чего Люмин и Паймон обе вздрогнули и обернулись, - куда встал, огонек?! Лежать! Лежать, кому сказал! Хочешь знать, чем последний раз кончились для человека подвиги по самосожжению? Нет? Вот и молодец, потому что ничем хорошим. Лежи, я тебя не для этого с того света вытаскивал! Розария, положи самоубийцу на место! Дилюк!!! Люмин чуть прижала голову Паймон к своему плечу, чтобы та не мешала обзору, и расплылась в зубастой улыбке от уха до уха — у нее таким темпом вот-вот должны были начать болеть скулы, но Люмин не была против. Там впереди, у корней, сидели рыцари и приключенцы. Живые. Не совсем целые, но живые! Джин уже пыталась привстать, опираясь на спешно поданную Лизой руку, Беннет вскочил на ноги, открыв рот в изумлении, Барбара отвлеклась от перевязки встрепенувшейся Эулы, а Дилюк уже стоял, перекинув руку через плечо Розарии, на которую он опирался. Кли, до этого, судя по всему, не дождавшаяся конца переодеваний и убежавшая отвлекать Альбедо от рисования, понеслась с радостным воплем к Люмин и замерла на полпути, когда Подснежник прикрикнул на излишне деятельного Рагнвиндра. Кайя тоже был рядом — как и Софья: эти двое замерли на середине исполнения какого-то заклятия, которое показывали незнакомому Люмин молодому мужчине с золотившимися на солнце пшеничными волосами. А сзади за Подснежником все еще топала орава детей. Какое у Люмин, однако, красивое возвращение в мир живых вышло… Девушка окинула взглядом таращившихся на нее людей и неловко помахала, скалясь и чувствуя, как тепло расцветало в груди и рвалось наружу смехом. - Так, господа хорошие, сели на места, - скомандовал Подснежник, и повскакивавшие было люди тут же расселись у корней древа, - вот, теперь нормально. Вот сейчас положу Люмин, тогда и затискаете. Только осторожно, ноги и поясницу не трогайте! Я совсем недавно снял ее с колючек! - Колючек?.. - усмехнулась непонимающе Люмин. - Мое личное изобретение! - гордо сообщил архонт, плавно опустившись в траву и осторожно, словно хрусталь, положив девушку перед собой в полусидячее положение, - лианы, содержащие в шипах особые вещества, стимулирующие восстановление нервного волокна. Отлично подходят для заживления и восстановления подвижности после протыкания спины клинком. Упражнения не заменяют, но все равно хороши! - И этот огрызок кактуса не придумал ничего лучше, кроме как назвать это «колючками»! Лицо обдало знакомым сухим жаром, от которого сердце радостно заколотилось об грудную клетку. Сбоку послышалось нестройное тихое аханье; из травы вырвались, плюясь искрами, огненные жгуты. Они сплелись, гудя и треща, в воронку, которая тут же схлопнулась в человеческий силуэт — из «головы» выплеснулся поток лавы, стекая на землю тяжелыми раскаленными каплями, а пламенные сполохи очертили рельеф мощных мышц и широкий размах плеч. Паймон, до этого удобно разлегшаяся на Люмин, развернулась к действу лицом и восхищенно взвизгнула. - Позерша, - Подснежник, впрочем, устроенным огненным шоу не проникся нисколечки, судя по его скептическому тону, - то, что ты настолько не контролируешь свою силу, что она берет над тобой контроль, как над какой-то смертной, чести тебе, как архонту, не делает. Угомонись и прекрати жечь мою траву! - В каком месте это твоя трава, шкет? - огонь погас, являя миру упершую кулаки в бока Мурату и ее веселый боевой оскал, - забыл, на чьей территории находишься? - Вся трава — моя трава, - в подтверждение парень раскинул руки, словно стремясь загрести все растения мира себе, - и вон та трава, и вот эта трава, и даже та трава, которую ты только что сожгла ради дешевой демонстрации силы, дорогая моя. Я через траву осязаю, если ты забыла, и мне не нравится, что ты жжешь ее почем зря. - Летучая мышь сумерийского разлива, - фыркнула Мурата. - Летучие мыши ориентируются на звук, а не на стихию дендро, стыдно не знать! - Кактус, чтоб тебе засухой прилетело, не беси. - Но-но-но, позвольте! Я не кактус! Я олеандр, ядовитый и прекрасный! Белладонна! Анчар! - Ты борщевик, растешь где попало и хера с два выкорчевываешься, - Леди Огня в пару шагов оказалась перед Люмин, но путь тут же загородила выставленная рука Подснежника, - пусти, верблюжья ты колючка, а то я тебе твою палку в жопу засуну. - Язык, Мурата! - возмущенно воскликнул целитель, - тут дети! Я прекрасно знаю, что рыцарская мелкодежь знает ругательств больше, чем мы все вместе взятые, но не подавай пример! - Моя детвора, какой пример хочу, такой и подаю! Пусти меня, я хочу прописать целительный подзатыльник! Ой-й… Люмин с опаской глянула на руки богини. Выглядели они мощными. А учитывая то, как у нее до сих пор немного гудела чумная голова… О-ой-й… - Подзатыльники запрещаю! - категорически возразил Подснежник, - и вообще, пламенная моя, в очередь встаем, в очередь! Ты пришла последняя, так что будешь после всех людей, к которым я Люмин, вообще-то, изначально и нес. - Я архонт, какая к херам собачьим очередь? - Вот поэтому люди и не любят высший класс, - пробурчал Дендро Архонт, - я тоже архонт, а еще я врач, и ты в моем лазарете, так что давай-давай, в очередь! Пропусти людей на их законную сессию объятий по поводу воссоединения с выздоравливающей подругой! - Подснежни-ик. - Мурата. - Подснежник! - Мурата! - Кактус! - Подснежники относятся к амариллисовым, а не к кактусовым, необразованная ты неуч! - Херориллисовым! Пусти меня, кому говорю! - Кто ругается, тот Его Величество! Оба архонта тут же заткнулись и обернулись на окрикнувшую их девушку. Люмин, выдохнув, убрала сложенные рупором руки от лица и легонько похлопала по плечу вздрогнувшую от ее громкого окрика Паймон. Стоп. Там в титуле точно величество было? - Или Его Высочество, - поправила себя Путешественница, задумчиво поджав губы, - или все-таки величество? Или высочество? Кто он там по титулу был, я немного забыла… - Высочество, - несмело подсказала оказавшаяся рядышком Джин, - Чтецы называли его «Его Высочество». - Спасибо! - благодарно кивнула Люмин и тут же вернулась к пялившимся на нее богам, - так вот, кто ругается, тот Его Высочество! Не ругайтесь, не будьте бяками. И вообще, я тут больная, последнее слово о посещении за мной при отсутствии запретов врача. Хочу обняться со всеми разом! Я всех пять дней не видела, а Мурату и того больше! Повисла тишина. Люмин неуверенно моргнула. - Я имела в виду, ну, буквально со всеми сразу, - повторила она чуть менее смело, - кучу-малу хочу. И раскрыла руки. - Ну обнимите меня, ну? Я только что из мира мертвых вернулась! Я вас своей энергией кормила, а вы меня даже не обни- Она успела только сдавленно крякнуть перед тем, как оказаться задушенной и задавленной целой толпой людей сразу. Ее обнимали спереди, сбоку, сзади; запах костра, исходивший от растрепанных алых лохм Мураты, перебивался сладким призрачным ароматом одуванчиков Джин, грубую ткань простецкого платья смяли кулачки Кли, а на плечо лег щекотным холодом металл перчаток-когтей Розарии. Люмин рассмеялась в голос, когда к нагромождению присоединился случайно врезавшийся лбом ей в затылок и рассыпавшийся в извинениях Беннет. Пахло розами и старыми книгами от поставившей подбородок девушке на темечко Лизы, одуванчиками от мелко подрагивавшей леди Джин, морем от Эулы, пеплом от Мураты, пахло мелом и чем-то еще химическим от Альбедо, чем-то острым и съедобным от Беннета, а от Розарии несло куревом; целая какофония запахов смешалась воедино, и Люмин без раздумий нырнула в эту мешанину с головой. Кайя осторожно потрепал Путешественницу по голове, взъерошив и без того непричесанные волосы, Барбара облегченно шепнула благодарность Барбатосу, а тепло, исходившее от Дилюка, окутало мягким коконом, закрывая от всего. У Люмин встал комок в горле. До сих пор не верилось, что все обошлось. Что все каким-то чудом обошлось. Что Дилюк, сжегший себя на их глазах, не погиб. Что Кли не погибла. Что Розария, Эула, леди Джин и все остальные выжили. Живые. Они были живые. И она тоже. Живые! Сквозь обнимающуюся кучу пробрался еще один человек, и в многоголосие ароматов вплелся колючий запах морозного ельника, и Люмин сама потянулась к нему; холодный бархат лег снегом на спину. Путешественница сглотнула. Зажмурилась. И все-таки снова расплакалась. Она чувствовала, как испуганно, облегченно и счастливо колотилось чужое сердце, и ее собственное гулко билось об грудную клетку, словно стремясь вырваться навстречу. Софья уткнулась лицом в ее плечо и так застыла, и Путешественнице казалось, что снежнянка шептала едва-едва слышно что-то торопливо на родном языке — а может, это просто было ее дрожавшее дыхание; остальной народ постепенно отпустил травницу, и сказительница, немного подвинувшись, прижалась к девушке еще крепче. Оказавшаяся между ними Паймон сползла со всхлипывавшей Люмин и обняла обеих подруг. И Путешественница почувствовала себя по-настоящему вернувшейся. Домой. В мир живых. К своим друзьям, к дорогим ей людям, к своим маленьким соплеменникам, топтавшимся неподалеку в ожидании своей очереди на обнимашки; она правда вернулась, она правда была жива — и это осознание весело и искристо жглось и грело внутри, зацветая надеждой на лучшее. Она была жива, она была дома. И она чувствовала себя всесильной. Но одна мысль вдруг забилась бабочкой в голове, не давая покоя. Люмин ждала, что Софья что-то скажет. Что она упрекнет ее в безалаберности, в беспечности, в том, что она, как всегда, лезет на рожон и будто намеренно ищет смерти — но Софья молчала. Молчала и мелко-мелко подрагивала, стиснув Путешественницу в судорожных объятиях, словно она боялась, что девушка вдруг исчезнет. Может, и правда боялась. - Прости, - зашептала сдавленно Люмин, не выдержав, - пожалуйста, прости, я не хотела тебя пугать, я и умирать не хотела, просто- просто Вестники оказались сильнее, и я отвлеклась, и… и из-за меня чуть не убили Дилюка, а потом и меня саму, я знаю, что мне нужно было быть внимательнее, прости, пожалуйста, я правда не хотела- Софья только положила ладонь на затылок Путешественницы и невесомо коснулась губами ее виска. - Знаю, - выдохнула она, - знаю, девочка моя. Не твоя вина. Напугалась я, вот и все. - Паймон тоже испугалась! - И за тебя я тоже боялась, - слабо усмехнулась Софья, отстранившись от Люмин, и Путешественница увидела, как мокро поблескивали черно-ежевичные глаза, - за всех. Слава Семерым, что вы живы. - В буквальном смысле слава Семерым, - фыркнула, широко улыбнувшись, травница, - нас же буквально архонты спасли... Снежнянка только хмыкнула, прикрыв на секунду глаза, и выпустила Люмин из объятий, плавно сев на колени. Спустя секунду Путешественница снова оказалась атакована и взята в окружение, но на этот раз уже толпой детей. Хиличурлская малышня под заливистый хохот травницы облепила ее со всех сторон, урча и шевеля острыми вытянутыми ушами, и Люмин, согнувшись, обхватила их всех разом, как смогла. Человеческие ребятишки, включая Кли, не упустили свой шанс и затесались в рядах обнимавших девушку хиличурлов. Чистое счастье горело внутри маленьким солнцем. - Хиличурлы пришли почти сразу же, как лорд Дендро перенес нас всех сюда, - на лице Джин, наблюдавшей за детской атакой, светилась мягкая улыбка, - я не застала это лично, мне рассказал лорд Дендро, когда я очнулась. - Я не лорд, я Подснежник! - отозвался уже собравшийся куда-то уйти целитель, - лорд тут только Кусанали, но она не тут, так что лордов в пределах досягаемости не наблюдается! Несколько рыцарей тихо захихикали. - Так, пока не забыла, - Люмин не глядя почесала кого-то из детей за ушком, и малыш довольно заурчал — зато остальная малышня тут же требовательно уставилась на шаманку, и та, коротко рассмеявшись, принялась по очереди чесать каждого, - кто такая Кусанали? А то ее уже несколько раз упоминали, а я вообще без понятия, кто она такая. - Правительница Сумеру, - пояснила включившаяся в разговор Софья, - Богиня Цветов. Помнишь ведь, как я тебе рассказывала, что у нас тут не только архонты водятся? Люмин задумалась, напрягая память. Потом кивнула. Что-то такое действительно было — кажется, когда Софья рассказывала ей о Войне Архонтов, она упоминала, что до воцарения Семерых по Тейвату бродило бесчисленное количество божеств. - Так вот, - продолжила снежнянка, - Кусанали — регентша при Подснежнике. Кем она была для Бога Лесов — мне неведомо, но кем-то близким, не иначе. Многие удивлялись, что новым архонтом стала не она. А в итоге она все одно что архонт: сильна как волшебница и своей страной правит, пока настоящий Дендро Архонт преподает в Академии Сумеру. Поговаривают, будто не все там гладко с мудрецами, мол, занимаются ересью и предаются безумству, но… Она коротко фыркнула. - Но закостенелому уму всякий прогресс — ересь, - пожала она плечами, слегка улыбнувшись, - хотя, не мне судить. Не я там училась. - Зато училась я, - подхватила Лиза, переплетая низкий хвост, - обучение обучению рознь. В Академии есть — были, по крайней мере, когда я училась там — толковые преподаватели, обожающие свой предмет и заражающие своей любовью всех вокруг. Как Подснежник — он вел у нас биологическую элементалистику, многие потом писали диплом именно у него. Но основная масса — как раз те самые закостенелые умы, мусолящие знания столетней давности, отрицающие свежий взгляд на вещи и не готовые изменять свое мировоззрение. Тон Лизы, обычно бархатный и игривый, стал внезапно колким — даже Люмин, общавшаяся с ней раза три, ощутила эту перемену. Тут же вспомнилась инквизиция, которую они с Итером видели во множестве миров. Даже не столько инквизиция, сколько в целом сопутствовавшая ей система образования, когда ты мог изучать только то, что одобрялось правящей верхушкой, и делать лишь те выводы, которые ей были нужны. Наука в таких реалиях процветать не могла. В каком-то мире один ребенок сказал Люмин — изучая Вселенную, ты не должен пытаться доказать свои убеждения, ты должен их проверять и при их неправильности без сожалений отбрасывать их, не держась; изучая мир, ты идешь и смотришь, не переставая удивляться тому, как он прекрасен и сложен. Все, что может быть разрушено правдой, должно быть разрушено; все, что может быть подтверждено правдой, должно расцветать. Может быть, именно этой простой истины не хватало ученым из Академии. Люмин однажды наведается туда. Обязательно. Хотелось бы, конечно, прийти туда не одной, а уже вместе с братом — но тут уж как выйдет. - Раз уж мы заговорили про эту верблюжью колючку, - Мурата шлепнулась на землю рядом с Путешественницей и улеглась головой на огромный корень, выпиравший из земли, - сейчас будет эпичная повесть о том, как все вообще было. Короче, сначала меня позвал Барбатос — кричит мне это нечто пернатое, мол, Мурата, тащи свою задницу сюда, у меня- Женщина кинула быстрый взгляд на наивно хлопавшую глазенками Кли. - ...жесть, короче говоря, - выкрутилась она в последний момент, - ладно, прихожу, а тут не просто жесть, тут вообще жесточайшее мясо! Перед главными воротами шесть трупов, половина из которых — моя детвора, весь город под гео-щитами этих фатуйцев, все смердит Бездной так, что дышать невозможно! Ну, я такая — Барбатос, курица ты ощипанная, ты какого хера меня раньше не позвал?! Ты моих детей угробил почем зря! А потом…. Она вдруг помрачнела. Люмин напряглась. - ...не знаю, как вы выжили, - произнесла богиня тише, - я сначала думала, что это Джин смогла удержать вас тут до прихода помощи, но на вас были еще какие-то магические плетения, которые, собственно, и не дали всем подохнуть. Какие-то незнакомые. Нечеловеческие, даже не то, что нечеловеческие — я вообще понять не могла, что это за магия была. И такие же были на Фишль и Эмбер, которых приложило об зубья стены, и на рыцарях, которые с ними стояли у боковых ворот — там-то Джин вообще не было. Понятия не имею, кто вас спас. У Барбатоса была мысль, но там тоже не выгорело, то божество как бы откинулось из-за Порчи во время Катаклизма. У Люмин сердце пропустило удар. Эмбер и Фишль тоже чуть не умерли. Подснежник их вообще не упоминал! Или он просто забыл о них, потому что раненых и почти-убитых было слишком много, чтобы помнить всех по именам? В конце концов, это были носительницы не его стихии, просто какие-то две лучницы с ворот… Укол обиды на Подснежника, не рассказавшего Люмин о девочках сразу, впрочем, быстро прошел. Путешественница знала, что полевые лекари редко запоминают солдат по именам — через их руки проходит столько раненых, что, если будешь помнить всех, то рано или поздно сойдешь с ума. Да и к тому же — какая разница, упоминал он девчонок или нет, если он их все равно вытащил с грани и спас? Это было главным. А остальное — так, детали. Хорошо, что лучницы были живы. - В общем-то, - Мурата согнула левую ногу и потянулась, - Барбатос сказал тащить всех раненых к дереву Веннессы, потому что тут какая-то особая магическая точка и целительная магия работает лучше всего. А потом приперся Подснежник, наорал на Барбатоса, мол, какой Бездны он такой безалаберный и на что Мондштадту вообще такой архонт, который приходит в самый последний момент, сгреб ваши полутрупики в охапку, сложил у дерева и свалил на грань, то есть сел медитировать. К утру всех вытащил, был выжат в ноль, но отдыхать напрочь отказался и принялся разводить целительскую деятельность, то есть сцапал Беннета, Софью, Барбару и Диону и заставил пахать вместе с ним. Они там варили какие-то странные пакости, которыми пичкали всех подряд. Потихоньку начали просыпаться раненые. Первой очнулась Джин. Дальше ничего интересного, кроме того, что в какой-то момент тут собрался весь Мондштадт вместе с Фатуи и хиличурлами, которые пришлепали, потому что их шаманка почуяла, что с ее ученицей — то есть, с тобой — что-то не так. Люмин улыбнулась. Наставница привела соплеменников только потому, что ощутила, что с травницей что-то стряслось… В груди потеплело. Ама всегда была проницательной. - Мондштадтцы так удивлялись, видя хиличурлов, спокойно находившихся рядом с людьми, - хмыкнула Джин, - но они быстро привыкли друг к другу. - Не все, конечно, - недовольно поджала губы Эула, - моим родственникам это пришлось не по нраву. Они даже пошли жаловаться Джин на «распоясавшихся монстров», требуя восстановить вселенскую справедливость. Джин их закономерно не послушала, и теперь они сидят отдельной сердитой кучкой где-то в отдалении от фестиваля. Может, отсюда их даже будет видно. Впрочем, мои родственники в счет не идут. Им никогда ничего не нравится. - Вы просто замечательного мнения о своей родне, - заметил с едва прикрытой иронией Дилюк. - О, - разведчица заправила прядку за ухо, - это взаимно. Мы самая дружная семья в округе, разве вы не знали? Сбоку синхронно фыркнули Альбедо, Лиза и Кайя. Люмин, не сдерживая широкой улыбки, переводила взгляд с одного рыцаря на другого. Они сидели всей толпой рядышком, нежась в теплой летней тени великого древа, а впереди на равнине, от которой их отделяла статуя и ведшие к ней ступеньки, заросшие травой, раскинулся целый палаточный городок с флагами, лотками, сновавшими туда-сюда детьми, а где-то в центре, судя по всему, даже проводилось соревнование кулинаров или что-то похожее на него. Альбедо зарисовывал происходящее, отдыхавшие рыцари издалека наблюдали за горожанами, Беннет жевал сухой стебелек. Как будто и не было страшной ночи, когда они все полегли один за другим. Будто Его Высочество никогда не нападал на Мондштадт, грозясь уничтожить его. Как будто ничего не произошло. Но битва отзывалась деталями — тем, как Джин непроизвольно опиралась на здоровое плечо Лизы, тем, как Барбара прижималась к старшей сестре, наплевав на свою привычку не афишировать их родство на публике, тем, как слабо и бледно выглядел Дилюк, тем, как из-под одежды Розарии проглядывались свежие бинты, тем, как Софья то и дело кидала на Люмин и Паймон взгляды, в которых мелькал задавленный в самую глубь удушающий страх. Тем, как каждое неосторожное движение отзывалось болью в ногах и пояснице, и тем, что Подснежник запретил ей ходить самой — впрочем, Путешественница не была уверена, что сейчас она сумела бы самостоятельно встать как факт. Но они были живы. А остальное лечится — тем более, с ними же был Дендро Архонт, Подснежник-Некромант. С ними была целая куча толковых целителей! Все лечится. Они живы. Они отбили Мондштадт. ...стоп, а кто отдал приказ Фатуи накрывать все щитами? - О-о! - кажется, последний вопрос Люмин произнесла вслух, потому что Софья тут же оживилась, вскочила на ноги и замахала рукой, - Виктор, иди сюда, голубчик! Сейчас чествовать тебя будем! Виктор? Это еще кто такой? Почему Люмин о нем ничего раньше не слышала? - А может, не надо… - обреченно вздохнул тот самый русоволосый мужчина, которого ранее заметила за наблюдением за тренировкой Кайи и Софьи девушка. - Надо, сокол мой ясный, надо! - гуслярка сцапала его под локоть и, чуть ли не светясь от гордости, приволокла его к недоуменно моргнувшей Путешественнице, - вот он, наш герой. Витя ценой себя защитил меня, Паймон, Барбару и Лили от Чтеца, когда мы укрылись в Соборе. Долгая история, как мы там оказались… но не в том суть — а в том она, что Витя выхватил у твари из-под самого носа Святую Лиру и убежал с ней, чтобы увести Чтеца от нас. - А потом он меня в фонтан кинул, хорошо, что хоть хребет не сломал, - хмыкнул невесело Виктор, - такая себе сказка. Я ничего не сделал, на самом деле. Люстру разве что уронил. Люмин уставилась на мужчину в полном непонимании — и постепенно нараставшем восхищении. И благодарности. - Не преуменьшай свои заслуги! - тут же воскликнула Барбара, - если бы не ты, то Бездна забрала бы Святую Лиру, и Мондштадту бы настал конец! Виктор, стушевавшись, отвел взгляд и почесал затылок. - Ребята все равно больше моего сделали, - покачал он головой, - они защищали город, пока я с переломанными ребрами валялся в «Кошкином хвосте». - Если бы не Фатуи, мы бы сдали боковые ворота, - кивнул Кайя, - те два крио-бомбардира буквально спасли нас. Но ты, Виктор, спас весь город. Не недооценивай Лиру. Она — наш козырь в борьбе с Ужасом Бури. - То же самое сделал бы любой рыцарь… - Но рыцарей всех вынес Чтец, и спасти Лиру мог только ты, - отрезала Розария, - Барбара рассказала мне. Твоя правительница наградила тебя за то, что ты сделал, и ты до сих пор думаешь, что не заслужил? - Верно! - подхватила Софья, - государыня кого ни попадя силой не одаряет. Хоть ее мнения послушай! Виктор только неопределенно хмыкнул. - Дядьфатуй молодец! - заявила решительно одна из детей, до сих пор кучковавшихся около Люмин, - он отбил нас от противного Чтеца, когда Чтец хотел убить нас на площади! И защитил в подвале! И, и… и вообще! Он хорлоший! Он рлассказывает мне сказки и играет со мной, когда мама с папой рлаботают! Виктор прикрыл лицо ладонью и что-то пробурчал. Кажется, всеобщая похвала до сих пор заставляла его смущаться до состояния помидора. Этот мужчина нравился Люмин все больше и больше. - Не тушуйся, хороший мой, - Софья, ласково улыбаясь, покачала головой, - заслужил же славу свою. Кого попало люди не чествуют. - Да просто… - цокнул он, - вся эта моя самодеятельность чуть не стоила товарищу Заменгоффу свободы. Я не справился с Чтецом, и поэтому агенту пришлось поднимать ребят, чтобы те завешивали город щитами. Его чуть за это не уволили. - А в итоге — приставили к награде, - пожала плечами снежнянка, - матушка-государыня за подвиги не карает. Орден Бездны — враг всему живому, и за помощь в борьбе с ним наказать не могут. Выдохни, Витя. Вы всех спасли. Виктор ничего не ответил, только потер шею. Краем глаза Люмин заметила, как Джин кивнула на свободное место неподалеку от нее, глядя на, как предположила Путешественница, фатуйца; мужчина поначалу недоуменно вскинул брови — только сейчас девушка, присмотревшись, различила, какие у него были пронзительно-серые глаза — а потом, поняв, что леди Грандмастер не шутила, подошел и, источая чуть ли не физически ощутимую неловкость, уселся на траву, сложив руки на коленях. - Это был самый удивительный бой в моей жизни, - усмехнулась по-доброму Джин, - вся эта неделя, на самом деле, самая удивительная в моей жизни. То, что я предполагала, как битву с тремя-четырьмя магами Бездны, обернулось полноценной обороной города. Нас спасли Фатуи — солдаты, вышедшие по приказу агента ставить щиты, сам агент, в одиночку убивший двух новоприбывших, как я поняла из рассказов, Вестников, и ассистент дипломата, чуть не пожертвовавший собой ради спасения людей и защиты божественного артефакта. А теперь вместе с мондштадтцами празднуют хиличурлы, и хиличурлские дети играют с человеческими — и это при том, что ни те, ни другие не знают языка друг дружки. А вместе со всеми на фестивале веселятся фатуйцы, сменяя караулы, охраняющие палаточный городок. - Леди действующий Грандмастер, мы не могли не охранять мирных людей, - ответил Виктор, - наше благополучие напрямую зависит от благополучия города. Так как весь боевой состав рыцарей сейчас неспособен выполнять свои функции, охрану жителей мы взяли на себя. - Виктор, мы же не на работе! - коротко рассмеялась леди Грандмастер. - ...простите, - неловко откашлялся мужчина, - профессиональная деформация. Несколько рыцарей нестройным хором фыркнуло. - Выражаясь человеческим языком, - продолжил Виктор, - мы все-таки фатуйцы, а не звери. Да и ребятам стоять на свежем воздухе, наверно, интереснее, чем заниматься ничегонеделанием на базах — а учитывая то, что стоять надо не дни напролет, а только по одной смене, после чего тебя отпускают гулять до твоего следующего раза… это все равно что отпуск. Особенно для меня. Я так задолбался стоять в Соборе, вы бы знали. Стоишь, стоишь, сестры на тебя пялятся — не в обиду вам, сестра Розария, и не в обиду твоей маме, Лили, но сестры меня явно недолюбливают за мой род деятельности — и делать тебе абсолютно нечего! И ты так стоишь день за днем, потому что начальство тебя просто забыло! Он замученно выдохнул. - Матушка-государыня, если меня за такие слова леди Синьора съест, то я даже не против, - в его тоне сквозила такая скука и усталость, что Люмин стало его искренне жаль, - простите, что жалуюсь на начальство, но я за все время пребывания в Мондштадте самого Мондштадта, считай, и не видел. Зато столько молитв Барбатосу наслушался… мне кажется, такими темпами я бы даже уверовал. Правда, судя по тому, как количество молящихся не уменьшается, он либо слышит абсолютно все просьбы, либо не слышит ни одной, и первый вариант мне кажется не сильно вероятным... - Не, чисто гипотетически он слышит все разы, когда его зовут, - почесала голову Мурата, - я, по крайней мере, слышу. Если не мыслями, а вслух. Мысли не слышу. И он так же. Он слышит и даже отвечает, он, на самом деле, не такой лентяй, каким кажется, но в этот раз он конкретно облажался, будем честны. - А чем он занимался? - встрепенулась Люмин. Сердце неприятно кольнуло. То, что Мурата любила подкалывать Барбатоса, Люмин поняла сразу — но сейчас тон богини был отнюдь не шуточный. Сейчас она говорила совершенно серьезно — и говорила о том, что Барбатос налажал. Люмин не очень нравилось, когда кто-то плохо отзывался о людях, которые были ей дороги. Да, Барбатос не пришел спасти их, когда они явно проигрывали серьезному противнику, но ведь большинство богов не приходит на помощь героям. Герои справляются сами, а боги либо направляют их, либо помогают залечить раны после битвы. Большинство богов… От этого словосочетания Люмин стало не очень хорошо. Она не считала Барбатоса таким, как большинство. Он был — хотя бы для нее — совершенно особенным, более человечным, более простым и открытым, неспособным на интриги и решение проблем чужими руками. И уж тем более он не мог их намеренно бросить. Нет, у него обязана была быть причина не приходить им на помощь. Обязана была быть! - Ставил защитные печати, - Мурата передернула плечами, - теперь вся округа, не считая старой столицы, недоступна для Бездны. Софья, Виктор, вы наверняка застали — было же что-то вроде взрыва, да? Когда все на секунду выбеливается и невозможно дышать? Да? Вот, это оно. Включение печатей. Теперь над всеми плоскогорьями божественная защита такой силы висит, что ни одна тварь не пролезет. Старый город он не трогал, потому что там что-то на силе храмов завязано было — энергию он из них тянул, что ли — а драконье лежбище само заражено, и к нему черта с два подключишься. Это хорошее дело, ничего не хочу сказать, но… - Но? - переспросила Люмин. - Но его можно было отложить, - цыкнула богиня, - мог прийти и помочь своим воинам вместо того, чтобы шататься не пойми где! Печати могли подождать. Он банально недооценил Бездну, вот и все. Он очень верит в людей, чтоб ты знала. Сильнее него в людей верит разве что Царица, но она сама бывший человек, ей эта дурость и самонадеянность положена — но Барбатос! Он же древний, как воздух! Он еще фей застал, он Имунлаукра застал, он же тут был, когда Ирминсул на Сал Виндагнире был совсем тонюсеньким ростком! Какой Бездны он до сих пор не выучил, что люди иногда могут не справляться?! Что с Урсой, что сейчас… тьфу ты. Дебил пернатый. Мурата сердито шикнула. Ни один рыцарь не посмел возразить ей, встав на защиту своего архонта, а Люмин… А Люмин тоже не могла возразить. Потому что Мурата сказала то, что девушка изредка думала, не высказывая вслух — почему Барбатос не избавился от Урсы еще тысячу лет назад? Столько бы жертв можно было избежать, если бы он просто доделал дело до конца! Было неприятно понимать, что Анемо Архонт иногда вел себя… мягко говоря, по-странному для такого древнего существа безалаберно. - Ха, а он со мной согласен! - внезапно злорадно хохотнула Леди Огня, - раз до сих пор не скинул на меня ветку, значит, знает, что я правду говорю. Барбатос, я, конечно, очень уважаю твою любовь к свободе и самостоятельности и желание их людям, но об обязанностях иногда вспоминай! - Вообще-то, вспоминаю! Порыв ветра — и из воронки белых светящихся перьев возник крылатый юноша с бирюзовыми косичками. Люмин тут же вскинулась — Барбатос пришел! Она снова его увидит!!! - Ну, и в каком месте ты о них вспоминаешь? - Мурата ради такого даже поднялась одним движением на ноги и уперла руки в бока. - Вообще-то последние недели я только и занимался тем, что шатался по всему Мондштадту и собирал слезы Двалина! - Анемо Архонт выставил руку, и над ладонью плавно завертелись, источая до боли знакомое красное свечение, каплевидные кристаллы, - Лира сама по себе бесполезна. В ней не осталось ни капли энергии. Чтобы ею можно было призвать Двалина, ее нужно напитать силой снова — и источника энергии лучше, чем чистые элементальные кристаллы, не найти! - А сам ты зарядить ее не мог?! Это твой инструмент для труней массового поражения, как бы! Кто тут концентрированное существо из ветра, ты или твой дракон, который, между прочем, заражен Порчей?! Архонты, напрочь позабыв о шокированных массовым божественным пришествием смертных, принялись с жаром спорить о рациональности сбора зараженных слез, затем спор и вовсе перешел в раздел «делал ли Барбатос что-то полезное в своей жизни в целом и на кой черт он нужен, если нет»; и да, Люмин было немного обидно, что бог ветра не обратил на нее, такую обрадованную его визитом, ни капли внимания, но… Но в ее голове билась мысль, от которой становилось дурно. Кристаллы. Барбатос... Барбатос знал, что это были за кристаллы. «И тебе разве не надо было отнести какую-то штуку, которую оставил Двалин?» Он ведь… Знал. С самого начала знал, что это были за кристаллы. И вместо того, чтобы помочь ей лично, отправил ее в Мондштадт. Так сделали бы все остальные боги — столкнули бы нужных им смертных, пожертвовав временем и здоровьем одного существа ради будущей пользы для своей нации, которую можно было бы извлечь, если подружить чужую шаманку и своих людей. Так сделали бы все другие боги. Люмин искренне думала, что Барбатос был не таким… хладнокровно-расчетливым. Так легко жертвующим. Но он знал о кристаллах. Знал, что их оставил Двалин, что это были его слезы — слезы его дракона, его друга, и он все равно направил ее по длинному пути, отослал ее к мондштадтцам, чтобы Люмин была вынуждена работать сообща с ними. Он пожертвовал Двалином ради возможного примирения людей и хиличурлов. На словах это звучало благородно, но на языке все равно горчило ощущение, что Люмин просто-напросто воспользовались — причем решив, что уведомлять ее заранее было необязательно. Барбатос знал. Изначально все знал. И сделал то, что сделали бы все обыкновенные боги — разыграл маленькую партию человеческих шахмат. - ...Люмин? - вдруг встревоженно позвал он ее, и только сейчас до Путешественницы дошло, что она, кажется, настолько рассерженно сверлила его взглядом, что от нее поспешили отползти дети, решив, что попадаться под руку злой шаманке себе дороже, - почему ты на меня так смотришь? Вдох-выдох. Не говори на эмоциях. Не отключай мозги. Все может быть не так плохо. Дай ему объясниться. Думай вперед слов, Люмин. Думай! - ...ты знал, - медленно произнесла она, контролируя себя, - ты знал о кристаллах. Тогда, когда ты отправил меня с первой слезой Двалина в Мондштадт вместо того, чтобы помочь сразу — помнишь? Почему ты не помог мне сам? Кто, как не ты, мог помочь мне разобраться с вещью, оставленной воздушным драконом — твоим другом, прошу заметить? Почему ты заставил меня идти в Мондштадт вместо того, чтобы помочь самому, что было бы гораздо быстрее и эффективнее? Вдох-выдох. Все может быть не так плохо. Дай ему объясниться. У корней дерева повисла тяжелая тишина. - Люмин, - Барбатос, побледневший и напрягшийся, виновато поджал губы, - ты позволишь мне все объяснить? - Я очень этого жду, - яд все-таки просочился в ее голос. Барбатос все знал. Кое-кому предстоял очень интересный разговор.