Держи меня за руку, а?

Перед глазами тёмное полотно разбитой трассы и мелькающие в отсвете фар редкие дорожные знаки. До городка осталось около сорока минут езды: поднажать и будем ещё раньше. Влажный асфальт поблёскивает после дождя: такое чувство, что они на пару с солнцем сговорились и неустанно следуют за нами, чередуя своё появление. Сраная погода раздражает, дождевые капли лениво сползают по лобовому стеклу, рисуют кривые дорожки, отвлекая и так рассеянное внимание. Сегодня рано стемнело. На горизонте за тяжёлыми тучами резкий и короткий росчерк заката: такой невнятный и бледный, что хочется его стереть окончательно. Я открываю окно со своей стороны, впуская в салон свежий и влажный воздух, чтобы хоть как-то отогнать от себя липнущую сонливость и нервное покалывание в кончиках пальцев. Ветерок ласково щекочет шею приятной прохладой, задорно забегая под воротник футболки. Карл молчит, уставившись в одну точку, даже не обращая внимания на то, как седеющая прядь волос спадает ему прямо на глаза. Отмахиваюсь от навязчивого желания убрать этот непослушный локон пальцами, провести по щеке и вниз, задевая жёсткую щетину. В его задумчивости есть некое очарование, что незримо притягивает и вызывает неподдельный интерес разузнать, что же за буря царит внутри черепушки. С подобным выражением Карл рисует свои чертежи на пожелтевшей бумаге, выводя тонкие и чёткие линии одну за одной. В кармане брюк вибрирует телефон. Здесь на загородной трассе донельзя хреновая связь. Фокусирую взгляд на одной точке, сквозь мельтешащие на периферии зрения цветные пятна стараясь сложить буквы на экране в слова и прочесть, кому я умудрился понадобиться. На экране отображается короткое имя «Дора». Я и забыл её предупредить. Вот же кретин! Примерный, блять, отец, бросивший ребёнка на двое суток с чужим человеком. Дора — среднего возраста женщина, присматривающая за малышкой в моё отсутствие. Мы познакомились с ней в день нашего с Розой переезда в новое временное жильё. Женщина робко выглянула из-за ободранной двери, чтобы поприветствовать новых соседей по лестничной площадке и угостила меня домашней выпечкой: я потому и подсел на те вишнёвые булочки с кремом. У Доры был свой ребёнок, не вылезающий из больницы по причине частых недугов, и она отчаянно нуждалась в деньгах, хватаясь за первую попавшуюся работу в этом захолустье. Мы как-то разговорились, сидя у меня на кухне. Не знаю, зачем я вообще впустил её в своё скромное жилище. Может потому что смотрела она на меня устало, глупыми овечьими глазами и смущённо сжимала в пальцах тарелку с вишнёвым пирогом. Дора поведала о нелёгкой судьбе, семейных проблемах и бытовых трудностях. О тех самых вещах, что сейчас интересовали меня минимально, но я терпеливо выслушал, делая вид, что мне хотя бы немного интересен её трёп. Серая и невзрачная, с небрежным пучком на голове, Дора вызывала лишь жалость и в целом отлично сочеталась с этим местом: таким же серым, тихим и без единого намёка на краски. На самом деле мне было абсолютно поебать. Эгоистично? Возможно. Её личный Ад не ставал ни в какое сравнение с моим, из которого я выкарабкивался раз за разом, в прямом смысле разрываясь на части и ломая конечности себе и другим. Нож становился продолжением моей руки, а дробовик нежной любовницей, что заползала под бок, заботливо согревая рёбра всё ещё тёплым после выстрелов стволом. «Обычные люди стали раздражать, Итан?» «Стали», — мысленно отвечал самому же себе, осознавая, как отвергаю саму принадлежность к миру человеческому. Нынче я — лишь удачная мимикрия к другим двуногим особям. Дора продолжала болтать без устали, я же продолжал чувствовать жалость. Не сочувствие, не понимание, а жалость — низкое и паскудное чувство, отравляющее человека изнутри с каждой дозой, и я в ответ вгонял ей иглы этой жалости под кожу. Нарочно воспользовался моментом, сочинив сопливую историю про автоаварию, в которой и утратил два пальца на левой руке — очевидно, что про суку Миранду и её тварей я умолчал; отчаянный побег от всего мира в первую попавшуюся дыру и горечь потери возлюбленной жены. В последнем я почти не соврал. Дора проглотила приманку со взглядом бестолковой рыбки, словно болванчик, сокрушённо кивала головой в ответ и едва не пустила слезу на моменте об отце-одиночке, коим я теперь и являлся. И я попросил об услуге. Естественно, этой женщине я не доверял ни на грамм. Лишь рассмотрел в ней неприкрытое добродушие на пару со стремлением помогать отчаявшимся незнакомцам и заблудшим душам. А ещё понял, что она станет моей возможностью ненадолго вырываться с этого богом забытого места и сбежать в другое, давно и насквозь пропитанное забвением. Дора была довольна. Я платил ей чуть больше, чем она могла получить в этой дыре, давал установки по уходу за Розой и сваливал к Карлу. Непутёвый отец. Худший, которого можно было пожелать беззащитной крошке. Я тру ладонью слипающиеся глаза и принимаю звонок. — …да? — говорить с женщиной совсем не хочется. — Извините, замотался, — пережидаю поток ломаной и сумбурной речи по ту сторону. Дора бегло говорит на английском — ещё бы, работала на полставки преподавателем языка в местной школе, пока не уволили из-за пропусков, — но её акцент неприятно режет слух. В трубке высокий и мягкий голос, с нотками неуверенности и извинений: такой, словно это она мне что-то задолжала. — …связь не ловила…да-да, конечно. Я понимаю, — оправдываться не хочу, да и похер. — Я доплачу вам, спасибо. Да…хорошо… Я не знаю, может быть… До встречи. Сбрасываю звонок первым, лишь с третьего раза попадая по нужной иконке. Карл всё также неподвижно сидит рядом: нахохлившийся, словно мокрая птица. Нет, ну этот чёртов день окончится или нет?! Я прикрываю глаза на секунду, потому что ноющая в основании черепа боль растекается волнами и откровенно говоря раздражает. Темнота. Здравствуй, дорогая, давно не виделись. Даже приятно тебя вновь повстречать. «Ты липкая и холодная, и на деле меня мутит из-за тебя». «Но я побуду тут немного, ладно?» — …ан! — меня выдирают из темноты резко и грубо, рваным толчком куда-то в область солнечного сплетения. Машину заносит вбок, и шины пронзительно скрипят по мокрой трассе. Левой стороной тачка задевает отбойник и со скрежетом сцепляется с ним, отчего нас едва не откидывает в ближайшие кусты. — …лять! Плесень, ты нас угробить решил?! Я уснул, что ли? Запоздало жму на тормоза: уже после того, как Карл телекинезом останавливает бесконтрольное движение легковушки. Пальцы до побелевших костяшек стискивают оплётку руля, и Карл буквально силой отрывает мои трясущиеся руки от него. Шум крови в ушах заглушает голос Гейзенберга, и я понимаю, что меня накрыло. Я который раз переоценил собственную устойчивость. Психика не резиновая, а у меня она склеена-переклеена двадцатым слоем. Меж лопаток бежит холодок от одного только осознания своих действий. Картинка постоянно расплывается перед глазами, и я лишь улавливаю движение его губ, одновременно что-то требующих от меня и немых. — Уинтерс, ебать тебя, очнись! — Карл трясет меня за плечи, а я чувствую как лёгкие сдавливает беспокойство, постепенно перерастая в панику. — Выеби меня, — прошу едва слышно. Карл замирает, неотрывно вглядываясь в моё, наверняка донельзя перепуганное лицо. Мы в разбитой тачке, слишком близко друг другу. Я на взводе. Зажатый спусковой крючок — надави до конца и последует выстрел. Секс — простейший способ согнать напряжение. Мне сейчас нужно не больше, чем почти ничего. Просто и грубо, получить порцию болезненных жёстких касаний, избавится от напряжения, что пронизывает каждую клетку тела, сводя мышцы судорогой и заставляя меня болезненно вздрагивать. Тонкая струйка крови с моего разбитого носа несмело ползёт вниз, огибая уголок рта и сползая на подбородок. Медленно падает на футболку, расползаясь бурым пятном на светлой ткани. Спусковой крючок вжимается до упора, выпуская на свободу пулю в цельнометаллической оболочке моего нетерпения. Карл нарывается на выстрел, рывком припадает к моим губам, всё так же не выпуская из стального захвата плечи. Я податливо пропускаю в рот его язык, что незамедлительно принимается изучать каждый его уголок. Сцепляется с моим, толкается со звериной силой, буквально сминая своим напором. Язык слизывает с кожи алую кровь с голодной жадностью, и Карл довольно скалится, рычит с необузданной дикостью, покусывая и оттягивая мою нижнюю губу. Так и не доехали к новой жизни. Оставили её на полпути где-то там, в нескольких десятках милей езды от города, мрачного и побитого не менее, чем мы сами, но хранящего в мутных окнах живые огни. И происходящее — сумбурный и лихорадочный поток событий, в который я нырнул с головой и утащил самого Карла. Она будет. Эта жизнь. Мы просто притормозили на мгновение. Мне нужно. Нет. Просто чертовски необходимо окунуться в этот омут, подаваясь навстречу сильным рукам. Необходимо вжиматься в эти грубые и обветренные губы, что горчат от табака и стирают границы терпения, разгоняя волну желания по телу. Дрожащими пальцами я расстёгиваю ремень безопасности, всё ещё ощущая его фантомное давление при торможении. Перебираюсь через рычаг передач, заползая на колени к Карлу. Вдвоём нам тесно, небольшая серая легковушка не рассчитана на подобное, но выход находится, и я поддеваю пальцем кнопку под сидением, откидывая спинку назад: так хотя бы затылком в потолок не упираешься. Чёрт. Мне так неловко, я ведь последний раз трахался в машине — никогда. Во времена моей бурлящей молодости я упустил этот момент, а Мия не была приверженецей необычных мест для занятий сексом, предпочитая комфорт, романтичную обстановку и широкие кровати. Блять! Так надо вспоминать покойную жену именно сейчас? Итан, ты кретин, да? Карл следит взглядом за тем, как мои подрагивающие пальцы нервно комкают воротник рубашки и царапают его грудь через тонкую ткань майки. Я веду ладонь вверх, стискивая его горло и заставляя посмотреть на себя. Так обычно делает он сам, только грубее, поджимая сонную артерию и поглаживая большим пальцем кадык, словно демонстрируя превосходство в одном своём движении. — Сделай уже что-нибудь, — мысли блуждают собственными беспорядочными тропами, и я тщетно пытаюсь их словить, сформулировать более чёткую просьбу, но Карл и сам понимает. У меня меж ног всё окаменело настолько, что любое трение о ткань белья вызывает электрический разряд по телу. Где-то под ложечкой тянет, ввинчивается в живую плоть кривая игла самосомнения, что я торчу тут, а не спешу домой к своему чаду, бросив его на попечение чужого человека. Но если в голове шторм, а предо мной второй, не менее важный человек, как удержаться? — По-быстрому, — рычащий шёпот обжигает шею раскаленным железом, и ощущение, словно мне влили в вены жидкий металл. Я, опираясь на здоровую руку, нависаю над ним и суетливо пытаюсь справиться с ремнями на поясе. Блядские ремни. Как по-блядски сексуально они оплетают его талию. Карл помогает мне, высвобождая с одежды наполовину вставший член, а потом так же ловко проделывая это же и со мной. Подсветка на приборной панели нервно мигает алыми огнями, отражается в нечеловеческих глазах Карла, и я слежу за этим мерцанием: оно двоится, расслаивается, опасно сковывает меня. Карл осыпает мои скулы поцелуями, скользит губами вниз по линии челюсти, оставляя влажную дорожку и щекоча жёсткой щетиной кожу. Я инстинктивно откидываю голову, подставляя беззащитную шею и позволяя оставлять на ней багровые отметины. Укусы служат катализатором реакции, и мы незамедлительно впрыскиваем в вены эту химию. Я подаюсь чуть вперёд, прижимаясь своим органом к члену Карла и проводя пальцами по возбуждённой плоти. Движение выходит каким-то неуверенным и слабым, так что Карл укладывает свои пальцы поверх моих. Обхватывает два ствола сразу, с медленным садизмом двигая ладонью вверх-вниз и оттягивая нежную кожу. Размеренно, хоть и немного дёрганно, смазывая выступившие капли предэякулята и чуть надавливая пальцами у головки. Ощущения притупляют боль в затылке. Вышибают гнетущие мысли с головы. Я утыкаюсь лбом в плечо Карла. Мы оба пахнем палёной резиной, пылью и дешёвым куревом. Один запах на двоих: такой родной и будоражащий кровь, и я втягиваю его носом, пьянея пуще прежнего. Кровь вскипает в венах от каждого прикосновения: ломанного и быстрого. Два чёртовых наркомана, подсевших друг на друга достаточно, чтобы сойти с ума по щелчку пальцев. Время тормозит, огибает нас, оставляя абсолютно одних в моменте, где есть только два разгоряченных тела в сантиметрах друг от друга. Реальность рассыпается на ржавые детали, а вместо неё остаётся лишь пустота, тесная легковушка и наши рваные движения. Есть только сплетённые пальцы, что синхронно двигаются, задевая нервные окончания и принося желанную ласку. Есть только наслаждение, что оседает внизу живота, закручивается вихрем, словно сигарный дым в морозном воздухе. Карл вновь подхватывает мои губы, и после мы разрываем поцелуи только чтобы глотнуть кислорода и впиться в друг друга заново. Я слышу, как стучит его сердце за клеткой рёбер и моё вторит ему почти в унисон. — …я потом трахну… тебя так, — он прикусывает зубами кожу около уха, а после зализывает языком покрасневший участок, — …что ты и стоять не сможешь. Я надеюсь, что он выполнит обещание. Потому что уверен, мне будет чертовски мало. Пусть искусает меня до крови, выбьет весь дух и заполнит до краёв. — Дважды… — умоляюще отзываюсь я, и его пальцы в ответ задевают покрасневшую головку и донельзя чувствительную уздечку под ней. Наши движения становятся быстрее и порывестее, мы доводим друг друга до точки кипения: вот-вот и перельётся через край. — Ха-а-а, детка… Карл прокусывает мне губу и с сиплым выдохом кончает. Я следую за ним спустя несколько секунд, вздрагивая всем телом и ощущая как бежит по пальцам горячее семя. Почти синхронно. Рука, измазанная спермой, влажно поблескивает, и Карл подносит её к моим губам, пачкая их в белесую жидкость. Так пошло: я задерживаю дыхание и тянусь за этим смазанным касанием. Язык своим кончиком робко дотрагивается к мокрым пальцам, а Карл, чуть удивлённый, замирает на миг и прекращает дышать. Я становлюсь смелее, обхватывая губами шершавые костяшки и слегка посасывая их. Язык вылизывает кожу и ловит полупрозрачные капли, не давая им скатываться меж пальцев. Кажется, я тоже не дышу в этот момент. Мы грёбанные извращенцы. — Ит-а-ан… — он хрипло тянет моё имя, и тонкая нитка слюны липнет к подбородку, когда я выпускаю его пальцы изо рта. Время опять начинает идти, нажимает кнопку «плей» на проигрывателе нашей реальности. Пространство вновь наполняется окружающими звуками, но я их пропускаю мимо, оставляя для себя лишь звенящую пустоту в голове и наш общий вкус во рту: солоновато-горький, с металлическим привкусом и насквозь пропитанный сигаретной смолой. Вкус царапает горло и я сглатываю его вместе с вязкой слюной. Блять. Не хватает. Хочется быть ещё ближе, сплестись телами, выбивая друг с друга тоску на пару с хриплыми стонами. Уверен, он думает о том же. Я коротко и совсем по-дурацки улыбаюсь: — Сможешь что-то сделать с тачкой? Карл недовольно ухмыляется, чуть сжимая моё бедро влажной рукой, словно не желая отстараняться и попридержать строптивые секунды сладкой неги. Нужно ехать. Меня ждут, а мы и так подзадержались. Гейзенберг осматривает машину со скепсисом на лице. По левой стороне бежит глубокая борозда от столкновения с дорожной оградой и оканчивается внушительной вмятиной на капоте; бампер оторван, смят и валяется покорёженным куском чуть поодаль. Единственная уцелевшая фара спереди одиноко светит вдаль чуть подрагивающим желтоватым светом. Бампер Карл присобачивает телекинезом обратно, не особо заботясь о внешнем виде автомобиля. Таким же образом подправляет и вмятину на крыле. Многострадальная легковушка идеально дополняет нашу компанию недобитков. Впрочем до дома мы таки доползаем. Моя маленькая съёмная квартира встречает нас тишиной и тусклым светом ночника. Время позднее, наверняка Дора уже уложила малышку спать, и та видит десятый сон, мирно посапывая в детской кроватке. Я указываю Карлу не шуметь лишний раз, а сам почти беззвучно сбрасываю вещи на пол и прикрываю входную дверь. Прохожу в гостиную и застываю на месте от лёгкой неожиданности: на такую скорую встречу и вовсе не надеялся. Я-то знал, что он заявится, вот только предупредить — когда именно — неожиданный гость не додумался. Мужчина в кресле, укутав в одеяло, бережно и нежно баюкает на руках Розу. — А я уже вас заждался, — с лёгким недовольством шепчет он. — Здравствуй, Крис. Видок у меня, как у потасканной шлюшки, и сдаёт он меня с головой. Моя подозрительная регенерация успешно лечит раны, но оставляет предательские багровые следы на коже. Я уже спрашивал, когда этот день вообще закончится? Крис подгадал самый удачный момент для визита, словно знал, что я притащу Карла с собой. Потому что одно из условий того, что нас оставят в относительном покое — личная уверенность Редфилда в том, что тот не несёт угрозы для других людей. Карл ступает следом за мной в комнату и застывает, выпрямившись и подобравшись, словно зверь перед прыжком. Они с Редфилдом впериваются друг в друга глазами: настроженные, готовые вмиг сорваться с места, цепляясь клыками в глотки друг другу. Напряжение рассекает комнату натянутой струной, и лишь я не даю ей с треском порваться. Я и спящий на руках Криса рёбенок. — Карл, присядь вон в кресло, — приказываю я, чуть касаясь его руки. Жест не остаётся незамеченным Редфилдом, но мне настолько плевать, что я напрочь игнорирую его резкий колючий взгляд. — Крис, — устало обращаюсь к нему, — делай, что хотел и убирайся. Может грубо, но отношения наши с некоторых пор подпортились, хоть я и не ощущаю никакого сожаления по этому поводу. Как и не ощущаю необходимости их налаживать повторно, возможно, пока что. Крис считает иначе, раз за разом вламываясь в мою и так разбитую жизнь и тыча своей помощью прямо в лицо. Я тщетно надеялся скрыться от всех, и от него в том числе, но годы оперативной работы и врождённая проницательность сделали из Редфилда отличную ищейку. А я не какой-то там опытный беглый преступник, чтобы ускользать из цепких лап настолько успешно. И не всемогущий, чтобы по глупости отказываться от навязчивой помощи: моя дочь всю жизнь так и останется слишком лакомой мишенью в глазах наших общих врагов. Ничего, блять, не бывает просто. Малышка в руках Криса хнычет и недовольно сопит носом, разбуженная шумными взрослыми. — Давай, уложу ребёнка, — перенимаю с рук сонный ворочающийся комок и прижимаю к себе. Она так по-родному знакомо пахнет детским кремом и молоком, что я только сейчас понимаю, как сильно соскучился по дочери за прошедшие дни. Непутёвый папа рядом, Розмари Уинтерс. — Карл, будь паинькой и сделай всё, что он попросит. Мебель мне нужна целой, учти, — тихо предупреждаю я, покидая гостиную. Когда возвращаюсь обратно, Крис уже прячет пробирки с кровью в герметичный контейнер и стягивает с руки крайне недовольного Карла повязанный чуть выше локтя жгут. — Микробиологам передам, — комментирует он и добавляет: — Будь дома и не рыпайся никуда, в ближайшее время я свяжусь с тобой. Я лишь молча киваю. Дай волю Крису, и тот незамедлительно бы отдал Карла своим потрошителям из BSAA для более детального анализа. — Мудила, — разваливается в кресле Карл и бросает ядовито вслед, как только в прихожей хлопает входная дверь.