Дети для детей

      — История эта берёт своё начало со злопамятных времён, когда прекрасная принцесса, чью красоту в последствии заметил гнусавый старик, а по совместительству и величайший колдун всех времён, появилась на белый свет…        В просторной колыбели, где хватило бы места даже ребёнку лет десяти, совсем не хватало пространства для манёвра. Ребёнок, для которого её купили, не мог и на секунду остаться на месте — не окрепшие ещё до конца ножки и ручки уже вовсю стремились помочь большим карим глазкам познать новый мир. Подъём, кувырок, крики старшего братика, в чью попу успели впиться молочные зубы малыша, и перепуганные крики мамочки — обычный день, мало ещё чего понимающего, Джисона.       Родители его жили с чувством выполненного долга — у них есть сын альфа и сын омега — что ещё в этом мире можно желать? Как оказалось — очень многое.       С детства болезненный Джисон грозился навсегда остаться без запаха, а как известно во всём мире, альфы связывают свою жизнь только с теми омегами, чьи запахи умеют завлекать, нравится, ну или хотя бы подходят под их собственные. Старому поколению всегда невдомёк, что любовь — это нечто большее, чем занюхивание друг другом все ссоры, переживания, обиды и прочее, поэтому для них альфы или омеги, что связывают свою судьбу с бетами крайне неприятные личности, наравне с чумными в веке так четырнадцатом.       Маленький мальчик был вынужден сидеть на стуле в приёмной, а потом лежать на кушетки у врача с самого детства:       — Здесь болит? А здесь? — докапывались врачи один за другим, все, как один, надавливали на определённые точки на животике мальчика, и у него болело всё и везде. Потому что они давили так, будто вспороть его своими длиннющими ногтями скрытыми за резиновыми перчатками пытались. У Джисона тряслись щёчки, и сам он каждый раз чуть ли не плакал навзрыд, но стоически терпел каждую новую выходку незнакомых лиц, лишь закусывая нижнюю губу.       Время шло, мальчик рос, и однажды яро затребовал выпустить его на улице, отвечая на расспросы родителей ёмким «нада» — будто бы взрослых можно этим убедить! Но в понимании Хана — да, можно, ведь это был самый убедительный аргумент в его жизни, и никто ничего не мог противопоставить ему. И мама сжалилась, отпустила без лишних вопросов, но попросила старшего сына проследить за ним.       А Джисон уже скакал в припрыжку вниз по лестнице, готовый выскользнуть в новый для себя мир других детей, которых он заметил играющих на площадке во дворе. И столько радости в глазах, столько надежд, что мальчик рванул только сильнее, услышав просьбу матери, слепо веря, что брат не догонит — тому только в джинсы впрыгнуть, да сандали на щиколотках застегнуть, и всё, пуститься в погоню.       Мальчик выбегает на площадку внутри своего двора и понимает, что та, в окне, была немного другой — там резвились ребята постарше, а тут одни молокососы, строящие из песка куличики, а после, из-за невнимательности своих нянек, отламывали кусок руками и тащили в рот — фу! Джисон ни за что и никогда бы так не сделал, и с малолетками играть бы не стал, ведь он уже не маленький, ему целых шесть лет! Он взрослый — именно с такими мыслями мальчик и завернул за угол дома, догадываясь, где находится то веселье, что он надеялся получить.       Дети, которые, по-видимому, были немногим старше самого Хана, пинали бело-чёрный мяч, и он забавно подпрыгивая отскакивал от одного к другому. Джисон видел, папа смотрел что-то похожее по телевизору с братом, но они твердили, что мальчику это не может быть интересно — он омега и должен интересоваться кулинарией, уборкой и прочей омежьей фигнёй. В такие минуты мальчику становилось от чего-то грустно, будто бы то, кем он родился, предопределило каким сыном и братом будет, а значит и отношение семьи к нему.       Мяч подскакивает слишком высоко, и низкий мальчик чисто физически не успевает его поймать. Тот катится к ногам Джисона.       — Хей! Друг, подкинь-ка мяч, — кричит мальчик, махая рукой так, будто в неё вцепились ужи и он пытался их смахнуть, и Джисон не сразу понимает, что обращаются к нему. — Ты такой медлительный, — мальчик по-доброму посмеивается, подбегая к нему и вытягивая руки, — как там раньше это было? О, вспомнил! Как тебя зовут, сколько лет, давай дружить на веки вечные, да? — а уже после принюхивается.       Говорят об альфах и омегах очень многое говорит их запах, и запах этого мальчику нравился, но…       — Эй, ребят! Хотите шоу? — те, что ранее играли уже с особым интересом осматривали Джисона. Ему не нравилось. — Тут бета — вылитый омежка!       Из-за спины раздались улюлюканья, дети окружали, точно стая волков нашедшая себе жертву.       — Без обид, но с бетами не водимся, смотреть на вас противно, отбросы!       У Джисона глаза на мокром месте, домофон пищащий на спиной и кажется какой-то взрослый, который заметил, какими жестокими могут быть дети. Всё потому что детские сказки, сериалы, фильмы — всё, что могут подсмотреть детишки учит, что у альфы омега, у омеги альфа — никак иначе. Для несчастных бет будто бы просто не находится места в этом мире. И Хану сказать нечего — да, он не бета, а омега, но омега без запаха — это же ещё больший смех. Ему просто хочется провалиться под землю, пусть кто-нибудь затащит его в ад, лишь бы он больше так не позорился, лишь бы он больше не хотел заплакать.       Дверь за спиной хлопает, будто бы её с разбегу пнули — ещё чуть-чуть и с петель слетит, дети потупили взгляд и отступили от омеги, разбредаясь по площадке. Джисон глядит, как мальчик, немногим старше его, засунув руки в карманы, вразвалочку бредёт до песочницы, присаживаясь там на корточки. И шестилетний любопытный Джисон не находит ничего более правильного чем плюхнуться на попу в песок рядом с гоповатым мальчиком, который прожигающие смотрит на омег и альф на площадке.       Джисон — мальчик умный, от него ни за что не скроется чей-то страх: дети боятся мальчишки, а если Джисон подружится с ним, то будут бояться и его, он станет мальчиком авторитетным, и больше никто не сможет нагрубить ему. Сам факт того, что мальчишке может быть неприятна его компания, в расчёт не принимается — Джисон лапочка, и все, кто узнают его поближе, хотят с ним дружить, а знать другим, что «узнают его поближе» лишь игрушки и образы во снах, совсем не обязательно.       Джисон не знает, что ему сказать, он никогда не ощущал себя так…странно? Ему казалось, что мозги зашевелились внутри в бешеном ритме, позволяя всё обдумать, как будто бы старый работник этой маленькой часовни сжалился и, несмотря на боль в пояснице, почапал заводить шестерёнки. От парня рядом не исходит никакого запаха, значит он бета. Но, такой же вывод делали все незнакомые люди смотря на Хана. А они были не правы, и Джисон быть не правым не хотел, поэтому заставил себя думать, что парень рядом с ним кто-то другой. Да, Джисон решил тыкнуть пальцем в небо, чтобы случайно отыскать облако в форме стога сена, в котором бы припряталась та самая игла, которую он ищет:       — Ты альфа?       Парень посмотрел на него с широко раскрытыми глазами и небольшом испуге в них.       — Чувствуешь запах? Какой? — допытывал он.       Джисон покачал головой из стороны в сторону «не чувствую», и посмотрел так заинтересовано, что мальчик рядом с ним как-то весь стушевался, заточённый между испугом альф и омег с площадки и интересом щекастого мальчика.       — Я тебя впервые вижу, откуда знаешь? — а Джисон не знает, он лишь догадывается: мама бы сказала — это была интуиция, Хан был уверен — дедукция. Омеге хотелось поднять свой авторитет, отражаться в этих глазах кем-то крутым, значимым, поэтому он и выдаёт следующее: «я экстрасенс, но за следующие гадания о тебе возьму плату», а альфа смеётся и как-то по простому тыкает указательным пальцем ему в лобик, — гадают гадалки, потому что тыкают наугад, а экстрасенсы просто знают, ну, может, покойник какой-нибудь им что-то рассказывает, — омега погрустнел, представляя сразу, как старичок-рабочий, что крутил его, Джисона, шестерёнки, — это лишь фантомное, дымчатое отражение уже умершего старичка, к которому Джисон ещё ни разу не сходил на могилку, общался, как с живым, равным, поэтому призрак, наверное, и помогал.       — Всё равно: всё одно и всё едино, — как-то философски заключает он, играет хорошо, точно самый настоящий актёр, наверное, можно даже подумать, что он действительно понимает смысл слов, которые просто когда-то однажды услышал в мультике.       Мальчик фырчит и прячет улыбку в воротнике куртки, отворачивается от ребёнка. Джисон чувствует, что тот совсем не против его компании, поэтому он отпускает свой язык в свободное плавание.       — Почему они все тебя боятся?       — Потому что очень милый.       — Но ведь реакция была бы совершенно другой, да?       — М-м, потому что я очень милый, но и врезать тоже я могу.       — О, наверное, это хорошо, моя мама говорит, что нужно уметь постоять за себя, но распускать руки лишний раз лучше не стоит.       — Ага, вероятно.       — Они раздражают тебя, — ничего большего просто констатация факта, — почему?       — Они сами по себе противные, а в добавок ко всему их запахи бесят, слишком резкие, — фырчит, — у меня слишком высокая чувствительность к запахам, они ещё дети, но их тела буквально кричат о том, что им не хочется быть одним.       — Мне тоже не хочется быть одному. Думаю, никому не хочется.       — Я не об этом, я о том, что творят взрослые.       — Ой.       — Ага.       — Давай дружить, я вот совсем не пахну!       — Ты пахнешь, но твой запах не кричит, он будто шепчет, просит, чтобы тебя не оставляли одного, вкусно, кстати. Ох, к слову, мне пора.       Всё что остаётся Джисону — это ловить воздух, как рыбка, слишком уж он шокирован новостью.       Альфа принимает подавители с пяти лет, потому что от резких запахов всё рябило, мешало спокойно жить, подавители подавляли (что логично) собственный запах, но так же и успокаивали резкую чувствительность к другим. Альфа старше Джисона на два года. Альфа гроза всего района, держит здешнюю песочницу и всех мальчуганов в страхе. Альфа любит кошек и он всячески старается помочь четвероногим, родители одобряют, гордятся, что у них растёт такой заботливый сын, пусть и отчуждённый от остальных. Альфа имеет очень зоркие глаза: на улице часто замечает монетки и тратит их в ближайшем зоомагазине, где берёт один из лучших по составу кормов для котиков. Альфе нравится запах Джисона: он мягкий и обволакивающий, а ещё он считает, что самому омеге ничего не нужно менять в себе, он прекрасен со своими щёчками, глупыми замашками, а ещё с этим очаровательным запахом, который еле шепчет свою просьбу «хочу быть любимым». Альфа зовёт его очень мило и Джисону нравится вечное, повторяющиеся по несколько раз «Хани» тёплым голосом. Альфу зовут Ли Минхо, и Джисон со временем понимает, что не хочет быть с ним просто друзьями.       Так прошло целых два года беготни Джисона в соседний двор. И да, он влюбился в старшего, ведь ему уже целых восемь лет — мальчик повзрослел.       Следующей зимой, когда Джисон крикнул маме, что пошёл гулять с другом, та лишь неодобрительно покачивала головой, она переживала и её, как мать, можно понять, но Хану совсем не хотелось понимать — вот такой вот парадокс.       — Щекастик Хани, определи своими экстрасенсорными силами, сколько мы найдём сегодня.       — Прости, но, кажется старичок Ётун сегодня не в духе, как-то отмалчивается.       — Захворал, наверное, — подыгрывает Минхо.       У Хани было богатое воображение, и Минхо это замечал с каждым разом лишь больше. Недавно он прибежал к альфе со словами о том, что к нему приходила фея крёстная и говорила «пора, малыш!», и Джисон понял, что настал его черёд сменить молочные неровные зубы на красивые, коренные, но вот уже больше месяца у него ничего не получается, а расстраивать фею не хочется. Минхо тогда обмолвился, что он уже штук девять сменить успел, а Джисон пуще прежнего зафыркал, стараясь прожевать свою булочку с маком.       — К слову, думаю, он такой из-за начала изменений во мне, я становлюсь взрослее! — и как бы в подтверждение этому он пошатал пальчиком передний верхний зуб — совсем скоро и отвалится.       Джисон думал, что это что-то забавное и прикольное до тех пор, пока не потерял в этот же день сразу четыре зуба.       — Я куплю корм, а ты попытайся подозвать всех котиков, чтобы на ужин все получили приглашение, хорошо?       — Угу.       И Джисон идёт по тропинке, которой они всегда ходили с Минхо, созывая котиков, те всегда встречали именно альфу с обожанием, эту теорему доказывает факт того, что сейчас котейки собирались неохотно, будто совсем не запомнили Джисона. Ему даже стало немного обидно. Но после тело пронзило чувство резкого гнева. Тот мальчик альфа, чей запах запомнился Джисону два далёких года назад, тащил за задние лапы упирающегося, чуть ли не вгрызающегося в окошко в подвал котейку. Котейка пищал и просил о помощи, его головка застряла, а воображение Джисона так и подбрасывало ему ужасающие картинки того, как маленькое беззащитное тельце рвётся на кусочки.       «Прекрати!» — кричит раньше, чем успевает логически подумать.       Вот только Джисон маленький, ни на что не способный без Минхо «бета похожий на омежку, противную, никому не нужную омежку». Слова задевают и что-то беспощадно рубят внутри. Он ведь нужен, нужен маме, папе, братику и Минхо, да?       Нужен Минхо исключительно в роли друга, ведь запах исходящий от него почти не чувствуется, и старший может спокойно, не морщась, заснуть у него на плече утыкаясь в местечко рядом с выпирающими ключицами.       Джисон впервые бьёт кого-то по лицу кулаком, видел раньше такое только по телевизору и немного разочарован, когда не замечает капелек крови или ещё чего-то, что показывают в фильме. Он замахивается и бьёт ещё раз за то, что засранец обидел котейку, издевался над Джисоном в их первую встречу и сейчас так гаденько улыбался, будто знал, что на деле чувствует омега к своему другу.       Гадёныш перехватывает руку, уходит в сторону от второй, в лёгкую разворачивает Джисона к себе спиной и пинает. Гадёныш занимается самообороной уже два года и делает в этом большие успехи. А Джисон за два года ничуть не изменился, он всё так же надеется, что Минхо защитит его от всех неприятных личностей. Омега падает, а гадёныша передёргивает от хруста, который он слышит.       — Вот чёрт! — по голосу слышно, как его трясёт, кажется его испугал какой-то звук, а после и прерванные потуги Джисона пошевелиться. Гадёныш убегает.       Минхо застаёт Джисона в бездвижном положении, лицом в землю, и пакет с кучей вкусняшек падает на ту же самую землю. У его маленького Хани струйка крови вниз по подбородку бежит, и маленький совсем ничего не соображает, когда перепуганный Минхо подхватывает его на ручки, и кричит хрупкой тётеньке, которая по счастливой случайности открыла входную дверь в его подъезд, просьбы придержать ему дверь. На третий этаж ребёнок поднимается так быстро, но при этом же так осторожно, будто его маленькое хрупкое сокровище ничего не весит.       — Папочка! — кричит он тарабаня по входной двери ботинком.       Открытая дверь, испуганный вскрик папы, руки отца, который забирает, закрывающего глаза, Джисона к себе на руки, спальня Минхо, его мягкая кровать и бледный Хани на ней — всё это будто бы не с ним происходит, потряхивает, пугает, руки ходят ходуном, не позволяя успокоится. Его маленький Хани. Кто-то обидел самого милого омегу на свете, и этот кто-то должен поплатиться. Да, Минхо хочет, чтобы каждая пролитая Хани капелька крови была отомщена… И она будет.       Джисон открывает глаза ближе к вечеру, понимая, что находится не у себя дома, Минхо привёл его к себе. Нет, не так! Минхо принёс его к себе домой, как настоящую принцессу.       Как побитую, испачканную в грязи и пыли дорог, окровавленную и беззубую принцессу.       Джисон прошёлся языком по непривычной пустоте во рту, и сорвался на истеричный смех, только после этого он заметил, что Минхо спал в кресле у кровати, правда тогда момент уже был упущен и альфа приоткрыл глаза, в них читался страх за Джисона.       — Тот зуб, который шатался… Помнишь? Он всё ещё на месте. — выдохнул горько.       — Хани, солнышко, кто это с тобой сделал?       Этим вечером Минхо провожает Хани до квартиры, держит за ручку, а омега настолько сильно счастлив, что не сдерживает своей беззубой улыбки, ему уже всё равно — он немножко пообижался и забыл про того альфу. Потому что Минхо рядом. А старший нос потирает и шмыгает немного.       — Что-то случилось? Подавители перестали действовать? — альфа мотает головой в знак протеста, но руку всё ещё держит у носа.       — Твой запах усиливается, Хани, уже едва заметный для других.       И Джисону хочется впервые, чтобы запах перестал проявляться, потому что Минхо с ним из-за того, что он почти не пахнет.       — Ты влюбляешься, — отвечает он на немой вопрос в глазах младшего, — омеги всегда, когда любят, звучат сильнее. На тебя малолетние альфы поглядывают, мне нужно быть бдительнее.       Минхо чмокает Джисона в щеку и прощается до следующей встречи, а Джисон не верит, что всё это происходит с ним.       На следующий день Джисона не выпускают из дома. И потом. И спустя месяц. Запах проявляется всё сильнее — родители счастливы, омега начнёт жизнь с чистого листа, а Джисон глядит в окошко, выходящее на двор старшего, и смотрит за макушкой того мальчика, что сидит в песочнице, поодаль остальных детей. И сердце всякий раз сжимается, когда Минхо поднимает голову и смотрит только на него, даря улыбку — он будет ждать Хани в этой песочнице хоть всю жизнь.       Всё время Джисон сидит около окна и в серьёз задумывается начать отращивать волосы, как рапунцель, чтобы прекрасный пока ещё не принц забрался на несчастную башню, вызволяя любимого из цепких лап родителей. Коренные зубы потихоньку встают на правильное место — это, пожалуй, единственная радость для него.       Джисон открывает окно только когда наступает поздний вечер, а все дети расходятся по домам. В тот вечер Минхо всё ещё сидел в песочнице, думая о чём-то своём, и Хан хотел было что-то крикнуть ему, но заслышал лёгкий топот ног по асфальту. Минхо поднял голову и выпрямился по струнке, отряхиваясь:       — Добрый вечер, мистер Бан!       — О, привет, Минхо, Феликс уже дома?       — Кажется, задерживается. Мы должны были делать проект, вот я и жду его.       — Ох, пройдёшь? Подождёшь его дома, а потом останешься на ночёвку, как в старые добрые времена?       — Да, конечно, спасибо вам.       Джисон сидит и с интересом смотрит им в след. У Минхо был близкий друг, но сам Джисон ни разу не слышал о нём — это немного грустно. Вскоре он видит макушку того альфы, что заставил его упасть: старше на три года, сейчас он был одним из первых детей во дворе, у которых проснулся гон, шли слухи, что он бегает за одним маленькой омегой, и Хану было жалко малыша, потому что бугай действительно сильный, а если малыш — действительно малыш, то это ужаснее в несколько раз, потому что многие альфы не остановятся не перед чем. Он зовёт кого-то «Кис-кис», и Джисона неприятно скручивает, может ли он помочь маленькому омеге?       — Отвали, Дже, меня отец ждёт, — раздаётся усталое и немного грубое, внизу светловолосый мальчик обходит альфу на расстоянии чуть большем, чем вытянутая рука, так, чтоб, видимо, схватить было нельзя.       — Я чувствую твой запах, омега, черешня пропитала всю улицу! — выпячивает он грудь, Джисон выдел, как утром он делал так перед другими ребятами, ожидая восхищённых охов. Хану стало грустно: ну не может же этот мальчик быть таким же, как все во дворе, — У меня гон!       — То-то ты важный как петух, — глаза Хана расширяются и он давится смехом, замечая удивление в глазах альфы, — но гон не делает тебе чести, уж поверь, возможность завлекать омег никогда не исправит отсутствие мозгов.       — Да как ты смеешь?! — вскрикивает мальчик, поднимая руку для пощечины, Джисон зажмурился, не в силах смотреть на избиение другого омеги. Раздаётся звук падения, и Джисон жмурится сильнее.       — Хей! — кричит голос того омеги, — ты ведь Хан Джисон, да? — Джисон открывает глаза и видит, как омега топчеться на спине противного альфы, который, по-видимому прилёг отдохнуть на землю, а улыбчивый мальчик машет маленькой ручкой.       Как оказалось, тот черешневый омега — Ли Феликс — сын альфы Бан Кристофера Чана и омеги Ли Тэмины, друг детства Минхо и просто очень милый парень. Он приходит домой поздно вечером после тренировок по тхэквондо и теперь всегда садиться под окна Джисона непринуждённо общаясь с ним. От него больше не пахнет черешней. Феликс принимает подавители, принимал и раньше, но организм по немногу перестраивался из-за чего старые слабенькие подавители больше не скрывали запах.       Феликс часто сидит и развлекает уставшего от дома Джисона, рассказывает о всём подряд, но всякий раз как Хан спросит про Минхо, лукаво улыбается и говорит, что тот скучает и ждёт Джисона. Джисон не верит, ведь тогда бы Минхо просто подошёл к его окну, а не закрывался дома.       Так жизнь Джисона движется к важной отметке «двенадцать лет — период начала возможной первой течки». Он всё ещё торчит дома почти всю свою жизнь, покидая квартиру лишь для походов ко врачам, которые с сожалением стали подмечать, что запах начал сходить на нет, а течка всё ни как не начнётся. В четырнадцать Джисона насильно запихивают на гинекологическое кресло, предварительно заставив раздеться, незнакомый врач-альфа надевает перчатки и смазывает их каким-то гелем, прежде чем ввести в омегу пальцы.       Джисону четырнадцать, когда он ослушивается родителей и выбегает из дома в знакомый двор, его пытаются догнать, а он замечая открытую дверь в подъезд Феликса, влетает туда и несётся вверх по лестнице до квартиры, номер которой ему назвал сам омега, так, на всякий случай. Хан плачет и бьёт по входной двери с просьбой открыть ему, у него подступает паника, а когда дверь открывается, то он лишь падает в объятья друга. Да, друга.       Феликс болеет и мама против, чтобы Джисон сидел у них, ведь заболеет ещё, но омега обладающий по природе обаянием своего отца, уговаривает её оставить Хана, ведь тому просто некуда податься. Джисон засыпает в объятьях черешневого омеги так и не сумев ничего объяснить, а парень и не требует, будто бы всё понимает, поглаживает щекастого мальчика по волосам, и звонит Минхо, говорит тихо, чтобы не помешать хрупкому спокойствию.       Джисону странно просыпаться в объятьях сопящего ему куда-то в шею Минхо, когда сам он засыпал с Феликсом, и тот парень, что глядит на них с теплотой, должен будет объясниться, ведь это очень не честно — у Джисона никому не нужные чувства влюблённости шестилетней давности, отсутствие течки, травма на всю жизнь и, по-видимому, ссора с родителями, а Минхо непозволительно рядом, живой и тёплый — настоящий. И Джисон многое позволяет себе, когда ведёт пальцами по спине вниз, касается приятных на ощупь бёдер и облизывается.       Наверное, никто не должен знать, что бодрствующий Минхо смог уловить резко подскочивший любимый аромат, что даже носик задёргался, как у котиков, когда довольный альфа едва заметно принюхался, чтобы не пугать Джисона. Наверное, так и есть, поэтому Феликс благоразумно промолчит, пока Джисон вновь не заснёт.        На следующий день Джисон не знает куда себя деть: папа Феликса добродушно улыбается, когда готовит рис с мясом, сам парень с Минхо потягивают какао, а его мама подшучивает над мужем, обвивая его талию руками со спины:       — Мой муженёк такая хозяюшка, правда, Джисон? — и Джисон шокирован.       Альфа, который не стесняется работ по дому, трепетно любящий свою жену и сына, гордящийся всеми достижениями сына, какими бы незначительными в понимании общественности они ни были. Омега, которая делает всё возможное, чтобы призвать общественность к жестокости по отношению к юным омегам, обнимает своего альфу со спины, но в реальном мире стоит не за ней, а рядом с ним. Они равные. Джисон хочет так же.       За столом его отвлекают от вчерашнего происшествия: рис очень вкусный, чай сладкий — такой любит Хан, Ликс уставший, но улыбается тепло, как солнышко, а Минхо сидит рядом и что-то говорит своим нежным голосом, Джисон даже тает немножко. Родители Феликса предпочитают не колупать раны мальчика, всё же, они ему никто, чтобы лезть с расспросами, но, перед уходом на работу, Кристофер сжимает плечо сына и просит его поговорить с Джисоном. Феликс уверенно кивает.       — Ты теперь ярче пахнешь, — Ликс запрыгивает на кровать с ногами и сильнее сжимает стакан с водой из-под фильтра, кулачком, в котором спрятаны три капсулы с лекарством, похлопывает по местечку рядом, приглашая ребят присесть.       — Да, — согласно кивает Минхо, втягивая Джисона в объятья, — даже шесть лет назад пах слабее, с чего бы это? — дразнящая ухмылка сама собой появляется на его лице, и Джисон тушуется, прижимается сильнее и прячит личико в объёмной толстовке старшего. Бурчит, что не знает.       Ребята просят рассказать, что же с ним произошло, Джисона срывает, слёзы бегут из глаз, а Минхо обнимает сильнее: Хани было больно, он просил перестать, но в кабинете врача не было ни медсестры, ни мамы, только он и врач, последний говорил, что он лишь осматривает его, но… Джисон обрывает рассказ, а Минхо смотрит не мигая в стену, сам уже всё понял. Феликс губу прикусывает, мама рассказывала ему, что в местной бесплатной клинике сидит один старый хрыч изврашенец, потешающий себя и своё эго тем, что маленькие омеги не могут ничего сделать с ним, в основном потому что они ещё мало что понимают.       — Всё хорошо, Хани, теперь всё хорошо. Мы с Феликсом не дадим тебя в обиду.       И ребята держат своё слово. Они находятся рядом всё время, Джисон лишь больше ссориться с семьёй, сбегает из дома всё чаще, отсиживается то у Минхо, то у Феликса. Кристофер и Тэмин старательно готовят его к самостоятельной жизни, потому что он поделился желанием съехать от родителей сразу, как ему стукнет шестнадцать. Папы Минхо вообще сказали, что он может переехать к ним, мол, выделят ему отдельную комнату, а чуть позже он и сам к Минхо переберётся — на этой фразе покрасневший Минхо закрыл перед своим отцом дверь.       Так и наступает семнадцатилетие Минхо, в который ребята решились прогуляться по парку аттракционов. Феликс часто замечал, как его друзья держаться за ручки, но всегда тактично отводил взгляд — сами разберутся. Феликс отходит поговорить с хмурым парнем на скамейке и для них будто время прерывается, а Джисон отрывает зубами очередной кусочек сладкой ваты, стараясь пропихнуть комок за щёку. Минхо всё ещё держит за руку, улыбается и подходит к омеге невыносимо близко, почти сталкиваясь носами.       — Что ты делаешь? — шепчет Джисон, как ему кажется возмущённо, а сам глядит на губы старшего и оторваться от них боится.       — Хочу попробовать сладкую вату на вкус, — так же тихо отвечает Минхо захватывая губы Хани в свой плен. Омега выронил вату из рук…       — И затем прекрасная принцесса запрыгнула на руки к своему принцу, сцеловывая с его губ привкус карамели, а после уже перебралась ему на шею и не слезала от туда до конца своих дней, — Минхо остановился лишь на мгновение почесать нос, но заметив спящих детишек, которые так слёзно просили крёстного сочинить для них что-то новенькое, оповестил всех собравшихся, — и малыши заснули.       Чанбин расслабленно вдохнул притягивая к себе любимого мужа, оставляя невесомый поцелуй на макушке:       — Немного даже жалко, что Чимин и Тэмин не услышали мою любимую часть.       — Ну они почти дослушали до самой романтичной части в истории.       — Где ж это романтично, если он сказал, что я залез к нему на шею и больше никогда с неё не слезал?! — возмутился Джисон.       — Я бы попросил вас, Джисон, история эта про прекрасную принцессу и её прекрасного принца.       — Ага, а ещё про их трёх детей: Суни, Дуни, Дори, внучку Тори и внука Туни, а ещё верных друзей — солнечного мальчика и его верного скакуна — и их детей.       — Эта история просто вдохновлена реальной жизнью, — все вопросы к автору.       — Ты её автор!       — Не-а, я, Ли Минхо, лишь её скромный рассказчик.       Чанбин и Феликс принимают из рук Минхо по ребёнку, и Феликс налюбоваться не может, как его муж трепетно держит в руках непоседливого омегу Чимина, выразившего желание заниматься карате, как и предполагал когда-то Джисон. Тэмин трёт глазки и потягивается, сразу находя взглядом братика — что уж тут поделать, она альфа и считает правильным защищать его от всех бед.       — Спи, мышонок, — покачивает папа её на руках, но она вскарабкивается и обнимает Ликси за шею.       — Люблю вас, папочка, отец.       Минхо же в этот момент полностью посвящает себя своему вечному ребёнку: Джисон присаживается к нему на колени и требует внимания даже большего, чем получают Суни, Дуни, Дори, Тори и Туни вместе взятые. Не так давно он посещал платную клинику, в которой ни один специалист не позволяет себе лишнего, и выяснил, что у него не может быть детей. Пугающийся этих морщинистых комочков до чёртиков Джисон ведь не должен был расстраиваться, да? Вот только его муж — ещё одно счастливое событие, которое произошло почти сразу после рождения двойняшек, — стал слишком часто замечать с какой грустью Хан смотрит на детскую площадку, и как нежно он общается с Тэмин — он был первым, кто привил ей любовь к рисованию, просто изобразив на стенке в её комнате забавную мордашку не то белки, не то квокки. Минхо уже обсудил с Феликсом и Чанбином поведение своего маленького Хани, спросил, будет ли правильным предложить Джисону подарить счастье одному брошенному ребёнку. Феликс поддержал эту идею, и даже пообещал поговорить со знакомым, который вертится в этой сфере, порекомендовать молодую семью, чтобы оформление ребёнка прошло чуть быстрее. Но сам Джисон пока об этом не знает. Хани не общается с семьёй, потому что они никогда не были ему близки. Всё своё время посвящает Минхо. А Минхо и не против, ведь он любит Хани и его едва уловимый для других запах сладкой ваты.