Сто шагов в невесомость

      Адам потёр сонные глаза и по многолетней привычке лениво, но сильно потянулся. Позднее утро казалось прекрасным, несмотря на то, что единственный, ещё немного рассеянный взгляд за окно подсказал, что на улице затяжной дождь. Наблюдение за погодой отозвалось странным чувством внутри, а в следующее мгновение Адам подскочил над диваном, чувствуя, как мгновенно испаряются остатки сна.       События вчерашнего дня завертелись в голове со скоростью американских горок. Ещё пытаясь вспомнить, что именно он бормотал, находясь уже скорее во сне, чем в яви, Адам быстро огляделся. Гостиная была пуста, и это вызвало равноценно облегчение и сожаление. Обещание скоро вернуться пробежало в мыслях бегущей строкой, и Адам нахмурился, пытаясь вспомнить.       Момент нехотя выплыл из тумана, напоминая фрагмент сна, но таковым явно не являлся. Михаил, очевидно, не желая будить, умудрился оставить фразу в его памяти, прежде чем исчезнуть. Адам облизал губы и запустил пальцы в волосы, пытаясь собраться с мыслями. Спал в иллюзии он очень чутко, чего раньше никогда за собой не замечал, но сегодня было исключение.       Понимая, что момент, когда исчезло тепло, похоже, имеющее какое-то отношение к действительно крепкому и глубокому сну и полноценным сновидениям, не отслеживается во времени, Адам только вздохнул. Чуть нехотя поднявшись на ноги, он медленно зашагал в сторону ванной комнаты, привычно отгоняя мысли, что на самом деле это всё ненастоящее, а значит, и делать необязательно.       Эмоции просыпались быстрее мозга, и Адам поморщился, когда первая из самых ярких была опознана им как стыд. Завернув на кухню, он быстро заправил и запустил кофеварку, горько усмехнулся, осознавая, что кофе, может, и не настоящий, но потребность в нём почему-то ощущается, и вновь двинулся в прежнем направлении. Взяв зубную щётку в руки, Адам застыл, так и не донеся её до рта.       Мысли прояснялись стремительно, по кругу прокручивая вчерашние события. Щеки предательски залил жар, когда Адам, теперь словно глядя со стороны, сообразил насколько жалко и глупо выглядел. Мученический стон от понимания, что если он краснеет даже наедине с собой, то в разговоре с Михаилом это превратится в локальную катастрофу и, вероятно, заикание, удалось подавить с трудом.       Всё-таки сунув щётку в рот скорее машинальным, чем осознанным движением, Адам чуть прикусил её, пытаясь понять, почему Михаил отреагировал настолько спокойно и проявил что-то, что сложно было охарактеризовать иначе, как доброту. Мозг услужливо подсказал, что сосуды у архангелов на дороге не валяются, а Михаил, похоже, привык беречь свои и считает это обязательным.       Разочарование от логичной мысли кольнуло больнее, чем должно было бы. Не без труда вспомнив о том, что он собирался чистить зубы, а не употреблять щётку на завтрак, Адам подавил вздох и позволил руке на автомате совершать привычные движения. Облегчение от того, что с Михаилом не пришлось общаться сразу же по пробуждении, заметно усилилось. Адам прополоскал рот водой, а потом плеснул ей в лицо.       Бодрости резко прибавилось, но щёки, казалось, вспыхнули только ярче. Забыв про полотенце, Адам провёл рукой по лицу и твёрдо сказал себе, что ему просто нужен кофе. Ощущение отсутствия тепла изрядно раздражало, и Адам слегка поморщился. Попытки объяснить себе, что акция была единоразовой, а Михаил, очевидно, был весьма не в себе из-за поворота событий, особым успехом не увенчались.       Сворачивая на кухню, Адам едва справился с желанием ударить стену кулаком. Врать себе виделось глупым, но правда выглядела настолько жалко и нелицеприятно, что вчерашний день начинало хотеться забыть. Наливая кофе в кружку, Адам поймал себя на том, что настроение, поначалу отличное от того, что он выспался так, как последний раз, казалось, высыпался ещё в детстве, стремительно падает.       То, о чём вчера не было ни сил, ни времени размышлять, сейчас приобрело актуальность и выглядело всё неприятнее с каждой минутой. Мысленно обозвав себя идиотом, что не помогло совершенно, Адам прислонился к столу и сделал глоток кофе, который оказался слишком горячим. Тянуло обратно в гостиную, где диван, казалось, должен был сохранить тепло, нужное вдруг слишком сильно.        — Ты просто жалок, Адам Миллиган, — едва слышное бормотание показалось всё равно слишком громким в тишине дома.       Паническая мысль, что если Михаил пообещал, то он вернётся, возникла на втором глотке кофе. Адам с трудом проглотил обжигающую жидкость и стиснул зубы. Времени на размышления оставалось достаточно мало, чтобы не позволять себе увиливать. Быстро перебирая события, Адам попытался сообразить, что было худшим. Внутренний голос тут же ехидно выдал, что всё, так как настоящим оно не было.        — Адам? — голос Михаила донёсся из гостиной, и заставил вздрогнуть. Чашка с кофе опасно накренилась и щедро поделилась содержимым с джинсами. Адам тихо чертыхнулся, понимая, что, несмотря на иллюзорность, не обжёгся он лишь потому, что кофе успел незначительно остыть, а плотная ткань смягчила попадание на кожу. — Ты в порядке? — звучание явно приблизилось, и Адам быстро отставил кружку и схватил салфетку.        — Да, всё супер, — поспешно отозвался он, растирая кофе по светло-голубой штанине окончательно, запоздало вспомнил, что сленга стоило бы избегать, осознал, что мысли бросились врассыпную перепуганными птицами и с долей отчаяния подумал, что ситуация хуже стать не может. Один взгляд в сторону Михаила, который остановился в дверном проёме, доказал обратное. — Эмм… — растерянно начал Адам, заметив букет ромашек в руках Михаила, но так и не продолжил фразу, не понимая, как сформулировать вопрос и стоит ли его задавать в принципе.        — Адам, ты точно в порядке? — Михаил чуть свёл брови и шагнул к нему.        — Да, — получилось слишком нервно и поспешно, и Адам разозлился на себя. — Зачем тебе цветы? — вопрос прозвучал уже увереннее.        — Они не для меня, они для тебя, — невозмутимо пояснил Михаил, но хмуриться не перестал. — Ты каждый день думаешь о том, что в вазе должны быть свежие цветы. Значит, это важно или символизирует что-то для тебя.        — О, — бессмысленно выдал Адам, глядя на протянутый букет. Абсурдность ситуации заставила вырваться из горла истерический смешок. В глазах Михаила проскользнуло подобие недоумения, и Адам, неопределённо взмахнув рукой, всё-таки забрал ромашки. Слова уже почти привычно потерялись. — Это… да. То есть…        — Адам, ты уверен, что с тобой всё нормально? — тон Михаила как-то неуловимо похолодел, и Адаму на мгновения захотелось провалиться сквозь землю. — Если твоё поведение связано с тем, что ты узнал вчера…        — Нет, — тут же перебил Адам и с силой провёл рукой по лицу, понимая, что со стороны едва ли выглядит хоть сколько-нибудь адекватным человеком. — Цветы, — беспомощно объяснил он, стараясь игнорировать то, что от неловкости жар охватил даже шею. — У людей такие штуки не очень приняты.        — Они не дарят друг другу цветы? — оттенок интереса свидетельствовал в пользу того, что Михаил спрашивает вполне серьёзно. От понимания, что как бы он ни ответил, это, скорее всего, спровоцирует новые вопросы, Адаму отчаянно захотелось куда-нибудь исчезнуть. — В более древние времена подобные традиции существовали.        — Дарят, — вздох получился каким-то жалобным. — Но чаще всего это… Эмм, слушай, это неважно. Спасибо. Ваза… Мама всегда следила, чтобы в ней были свежие цветы. Раньше мне казалось это глупостью, но теперь… Мамы нет, а дом вроде как полная копия. В общем, это ерунда, но сейчас она кажется такой важной. Мне, наверное, лучше пойти их поставить, — Адам чуть приподнял букет, и кивнул на проход в гостиную, мысленно отчитывая себя за попытку сбежать.        — Я сделал что-то не то? — умышленно или нечаянно, но Михаил продолжал стоять, загораживая собой проход. — Ты смущён. И весьма расстроен.        — Я… — Адам прикрыл глаза, пытаясь сосчитать, который раз он начинает с этого фразы, не имеющие толкового продолжения. Раздражение на то, что неразумным ребёнком он выставляет себя сам, перешло на новый уровень и граничило со злостью. — Ладно, это просто… Люди дарят друг другу цветы. Но чаще всего они это делают тогда, когда… Ну типа человек тебе нравится, и ты хочешь сделать ему приятное. То есть… — непонимание, почему объяснение простых в сути истин не просто заставляет краснеть, но и рождает неловкость такой силы, что она мешает говорить, Адам прикусил губу, но уже через мгновение вскинул подбородок. Врождённое упрямство взяло верх. — Короче, в нашем мире цветы дарят типа парочки. Девочка нравится мальчику, мальчик хочет к ней подкатить… Эмм, заинтересовать её и ухаживает за ней таким образом. И я понимаю, что к ситуации это всё не имеет никакого отношения, но с привычками сложно бороться. А я привык, что просто так люди цветы друг другу не дарят.        — Ухаживает? — неожиданное уточнение Михаила в форме вопроса окончательно лишило дара речи. Адам быстро перебирал про себя варианты, что он настолько не так озвучил, когда Михаил продолжил, давая тем самым и своеобразное объяснение: — Я считал, что люди ухаживают за питомцами, животными. Друг за другом тоже?        — Боже, нет, я не то имел в виду, — Адам отреагировал мгновенно и попытался сдержать нервный смех. — Слушай, я не то чтобы очень хочу объяснять… Эмм, в общем, людям свойственно взаимодействовать друг с другом. Ну, когда они типа очень симпатичны друг другу, то взаимодействие очень близкое… Физическое. Но перед ним обычно есть период, когда они общаются, лучше узнают друг друга, чтобы понять, хотят ли они… Это правда неважно.        — Ты говоришь про совокупление? — с почти неуловимым намёком на любопытство поинтересовался Михаил, и Адам дёрнулся, понимая, что щёки начинают алеть. — У древних народов было много традиций, которые люди считали нужным соблюдать, чтобы перейти к соитию. Теперь вы это называете ухаживаниями?        — Боже, — Адам слабо застонал, где-то краем сознания растерянно отмечая, что ситуация уже абсурдная настолько, что в этом видится надежда убедить себя, что она и вправду нереальна. — Слушай, мне не стоило вообще ничего говорить. Это глупо и никак не связано. Просто… В общем, спасибо. Это действительно важно для меня. Ну, в смысле цветы в вазе и всё такое.        — Когда вы теряете близкого человека, у вас остаётся память, — неожиданно продемонстрировал удивительно верное понимание ситуации Михаил, и Адам напряжённо сглотнул. — Но, полагаю, было бы проще, если бы я оставил цветы в вазе сразу. Я недостаточно знаю о современном обществе и его традициях. Ранее дарить цветы воинам, провожая их на битву или встречая с неё, а также преподносить их другим людям любого пола и возраста, было принято. Это было одной из форм проявления желания делиться дарованной Богом красотой. Очевидно, сейчас такой подход уже неприемлем.        — Нет, всё нормально, — тут же возразил Адам, понимая, что теперь краснеет уже из-за того, что неожиданно почувствовал себя распущенным, как никогда в жизни. — Я отреагировал слишком эмоционально. Отец… Он сбежал из больницы до выписки. Мама рассказывала, что уже не думала его когда-либо ещё увидеть. Говорила, что есть такие отчаянные, по которым видно, что они не будут смирно лежать в палате до полного выздоровления. Но он неожиданно вернулся. Оборвал какую-то поляну в больничном парке и принёс ей скромный букетик ромашек. С этого началось всё для них и любовь мамы к этим цветам, — воспоминания оживали по мере рассказа так стремительно, что Адам закусил губу, стараясь отогнать нежную улыбку матери, возникающую каждый раз, когда она видела такие простые свежие цветы и что-то почти неуловимое, но тёплое в глубине глаз отца. — Чёрт, — с силой проведя свободной рукой по лицу, Адам криво улыбнулся. — Тебе это всё не нужно. Или ты и так видел. В любом случае, мне не стоило увлекаться рассказом. Прости.       Мысль, что Михаил не просто осведомлён о ситуации потому, что видел его воспоминания, но, возможно, и потому, что союз матери и отца был спланирован на небесах, пробралась в сознание ядовитой змеёй и разом напомнила все подробности вчерашнего дня. Адам стиснул зубы, когда внутренний голос недобро подсказал, что сейчас было бы лучше даже сидеть в каком-нибудь подвале, чем глупый и странный разговор.        — Это было познавательно, — слова Михаила не прозвучали прямым возражением, но выглядели попыткой дать понять, что ничего действительно лишнего не сказано. — Я не знал об этом моменте. Полагаю, он только послужил подпиткой для твоих сомнений, рождённых моим поступком.        — Нет, — не особо искренне отозвался Адам, устало понимая вдруг, что не прочь оставаться в одиночестве и дальше. С Михаилом было непросто и нелепая ситуация, которая сложилась, не упрощала общение. — Слушай, может, это и глупость, тут же всё не особо настоящее, но цветы типа есть, ваза есть и, наверное, стоит их всё же в неё поставить. Так что можно я?.. — он кивнул головой в сторону гостиной, неявно прося разрешения пройти.        — Разумеется, — Михаил посторонился. Взгляд у него был задумчивый. — Я не понимаю, — неожиданно продолжил говорить он, и Адам едва не споткнулся о ковёр. — Вчера многое свидетельствовало в пользу того, что моё общество влияет на тебя положительно. Но сейчас тебе со мной явно некомфортно. Дело действительно в букете? Это настолько странно или недопустимо между людьми, что расстроило тебя настолько сильно?        — Боже, нет, — восклицание вырвалось непроизвольно, а пальцы, расправляющие совсем тонкие стебли цветов, дрогнули. — Слушай, ок, я идиот. Насчёт цветов. В этом нет ничего особенного. В смысле это просто приятно и… Дело не в этом.        — Тогда в чём, Адам? — недоумение в голосе Михаила стало явственным. — Я не смогу исправить проблему, которую не вижу или не понимаю.        — А зачем тебе её исправлять, Михаил? — Адам позволил усталому вздоху вырваться наружу, резко убрал руки, когда понял, что начинает бессмысленно теребить цветы, и сложил их на груди. — То есть я помню всё, что ты говорил о сосуде. Я должен быть в порядке, да? Ну, чтобы взаимодействие было правильным или, как там было? Максимально продуктивным. Я буду.        — Это весьма желательно, — согласился Михаил, который теперь выглядел почти сбитым с толку. — Но разве это плохо само по себе, что ты будешь пребывать в нормальном состоянии?        — Нет. Замечательно, — Адам и сам не понял, как тон стал на несколько порядков холоднее и куда сдержаннее. Косвенное подтверждение того, что всё дело лишь в исправности сосуда, полученное от Михаила, легло невидимым слоем льда где-то внутри. — Спасибо за букет. Но сейчас, если не возражаешь, я бы предпочёл остаться один, — слёзы застряли льдинками где-то в горле, но на удивление никак не отразились в голосе, давая фразе возможность прозвучать убедительно и почти безразлично.        — Вчера ты говорил, что одиночество для людей вовсе не так привлекательно, — напомнил Михаил, который явно несколько удивился то ли просьбе, то ли почти требованию.        — Говорил, — Адам попытался выдавить улыбку, но быстро понял, что пределы умению держать лицо у него есть и они оказались слишком близко: губы искривила неопределённая гримаса. — Но иногда оно нужно. Многие вещи люди не делают при посторонних. Ну, в смысле я понимаю, что ты, наверное, видишь или просто знаешь, всё, что я делаю, но…        — Это не совсем так, — в глазах Михаила застыло абсолютно нетрактуемое выражение. — Разумеется, я воспринимаю состояние сосуда, в котором нахожусь, но…        — Михаил, пожалуйста, — не считаясь с тем, что бесцеремонно перебивает, Адам стиснул зубы на миг, когда слёзы подобрались опасно близко и повернулся к Михаилу спиной. Злость на себя за то, что он резко превратился в неуравновешенного нытика, странным образом нисколько не помогла, питая почему-то противную в своей сути жалость к самому себе. — Ты не мог бы просто уйти? Несколько дней или сколько там прошло времени, ты ведь даже не заглядывал, значит, это не представляет проблемы. То есть тело же в твоём распоряжении. Ну, или не знаю. Я просто хочу остаться один.       Почти неуловимый звук, раздавшийся после нескольких секунд напряжённой тишины, заставил Адама резко обернуться. Бегло осмотрев помещение, он констатировал, что Михаила в нём нет. Горечь от того, насколько легко тот ушел, смешалась с сильно ущербной радостью от получения желаемого. Категорически не понимая, что главенствует, Адам опустился на диван и вспомнил о кофе, который собирался выпить.       Возвращаться на кухню не хотелось, словно там и впрямь произошло что-то ужасное, и Адам упрямо поджал губы. В голове царил хаос, в котором мысли о каких-то незначительных на первый взгляд событиях из далёкого прошлого мешались с вспышками понимания настоящего, воспринимающегося весьма условно. Адам провёл рукой по лицу и вздохнул, признавая, что думать о клетке всерьёз не хочется.       Тянущее чувство в груди, стремительно усиливающееся с каждой секундой после ухода Михаила, дёргало, как раздражающий нарыв. Адам откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Михаила до отчаяния хотелось позвать обратно и равноценно — не видеть больше никогда. Внутренний голос вкрадчиво напомнил, что он на всё соглашался сам и теперь винить кого-то глупо, как и сожалеть.       Губы сжались крепче, до боли. Адам мысленно обозвал себя трусом, понимая, что что-то упускает в собственном поведении и реакциях. Слишком остро и болезненно он вёл себя во время визита Михаила. Пронеслась мысль, что грозный архангел, которому чуждо человеческое, ведёт себя с ним честнее, чем он сам с собой. Адам стиснул зубы и поморщился, когда клыки проехались друг по другу.       Настойчиво и уже не в первый раз в голове ярко вспыхнуло воспоминание о том, как в шестом классе к ним перевёлся новичок. Адам моргнул, пытаясь сообразить, зачем сознание подбрасывает ему то, что вспоминать не хотелось никогда. Ответа не было, но яркий образ смешливого и самоуверенного Рика Уайта мгновенно встал перед глазами. Адам едва не застонал.       Эмоции, казалось, давно затёртые прошедшим временем и взрослением сейчас накатили волной. Не желая, Адам всё равно перебирал в памяти моменты о том, как случайно помог Рику, указав нужный класс, и невольно очаровался его заразительной жизнерадостностью. Как отчаянно хотел стать тому другом и злился, когда, едва освоившись в новой школе, Рик нашёл себе иную компанию.       Жгучая обида родом из далёкого детства неожиданно обожгла так, словно всё происходило здесь и сейчас. Все воспоминания о редких моментах с отцом, которые сознание берегло надёжнее, чем любое сокровище, потянулись следом, резко окуная в совсем незначительно позабытую потребность быть нужным. Не отдавая себе отчёта, Адам сжал кулаки так сильно, что раздался хруст суставов.       Картина складывалась, и даже нежелание признавать постыдную правду уже не могло этому воспрепятствовать. Глаза защипало, и Адам мысленно выругался. Попытался успокоить себя напоминанием, что сколько бы раз он не спотыкался о то, что не был нужен сам по себе, у него всегда была мать, которая являлась твёрдым исключением из этого правила, но опора уже не выглядела такой же прочной, как раньше.       Адам невидяще уставился в стену и судорожно втянул в себя воздух. Кадры мелькали перед глазами. Сияющие глаза матери, когда приезжал Джон. Её новые платья и осторожные вопросы, не звонил ли он отцу, следующие не часто, но регулярно. Жалость к себе неожиданно перешагнула невидимый порог, и по щеке всё же скатилась слеза. Ненависть вспыхнула следом.       Яростно убеждая себя, что слабость делает недостойным чего-либо в принципе, Адам с остервенением отгонял навязчивые картинки, перемешавшиеся и теперь кружащиеся каруселью, и сжимал кулаки только крепче, цепляясь за боль, как за якорь. Прошлое не должно было иметь значения, хотя бы потому, что оно прошлое. Настойчивая фраза грозила превратиться в мантру.        — Адам, — голос Михаила раздался неожиданно и прозвучал едва ли не сродни раскату грома. Адам сильно вздрогнул и мгновенно напрягся. — Я способен уважать чужие желания, если считаю нужным это делать. Но в данной ситуации мне не кажется это верным. Ты не в порядке. И я настаиваю на том, чтобы это обсудить.        — Ну, знаешь, люди не переключаются мгновенно, — Адам судорожно сглотнул, когда осознал, что тон получился почти вызывающим. Страх напомнил о себе, проявляясь холодком под ложечкой, но исчез, столкнувшись с мыслью, что даже какой-нибудь подвал сейчас кажется не столь плохой альтернативой. — Если проблема только в этом, то я справлюсь. Просто мне нужно немного времени.        — Проблема в том, что тебе плохо сейчас, — тон у Михаила был непреклонным. Адам устало прикрыл глаза. — Возможно, я недостаточно разбираюсь в психологии людей и незнаком с большинством современных традиций, но я не настолько глуп, чтобы не понять объяснения, если они будут предоставлены.        — Зачем? — Адам заставил себя всё-таки открыть глаза, но остановил взгляд на букете в вазе, избегая встречаться глазами с Михаилом. — Зачем тебе тратить время, чтобы понять что-то, что не представляет для тебя интереса? Я понимаю, что должен быть в порядке. Я буду. От разговора это не произойдёт быстрее.        — Твоё состояние ухудшилось в скором времени после моего ухода, — фраза прозвучала уверенной констатацией. Адам сцепил пальцы в замок, чувствуя, как горечь внутри поглощает любые другие ощущения. — Учитывая сказанное тобой вчера, это наводит на логичный вывод, что потребность в разговоре присутствует.        — Потребность, — Адам кивнул, с трудом сглатывая. Подобие улыбки, как он подозревал, выглядело гримасой. — Слушай, это действительно так важно? Ну, то есть если сосуд будет, не знаю… недоволен или расстроен, это как-то плохо скажется на тебе?        — При чём тут это на данный момент времени? — Михаил едва заметно свёл брови. Адам неопределённо пожал плечами. — Да, это может иметь некоторые незначительные негативные последствия. Но, учитывая, что мы находимся в клетке, это практически не обладает актуальностью.        — Тем более, — даже ехидный внутренний голос упрямо твердил, что нужно остановиться, но Адам оставался глух. — Тогда я вообще не понимаю, зачем тебе со мной возиться. Если тебе не причинит вреда то, что я тут побьюсь головой о стенку, то забей. Я успокоюсь, и всё будет… — запоздалое понимание, что употреблять сленг и крайности в выражениях не стоило, появилось только тогда, когда за окном сверкнула ослепительная молния, сопровождающаяся раскатом грома.       Адам резко осёкся и нервно дёрнулся, заметив, что Михаил стремительно сокращает расстояние между ними. Пальцы приблизились к подбородку, и Адам моментально вскочил на ноги и шарахнулся в сторону. Михаил поджал губы, но остался стоять на месте. Его взгляд заметно похолодел, наполняясь безразличием, и Адаму захотелось закричать от осознания, что он на самом деле портит всё.        — Адам, я не понимаю, — в противовес только усиливающейся грозе за окном голос Михаила звучал выверено-спокойно и абсолютно обезличено. — Вчера ты помог мне. Ты сделал это из-за того, что я сейчас занимаю твоё тело?        — Нет, я… Какое это имеет значение? — Адам тряхнул головой, медленно осознавая всё, что стояло за вопросом. Вспыхнувшая робкая надежда столкнулась с подозрением, что Михаил всего лишь хочет от него чего-то добиться. — И прости, что шарахаюсь, но люди типа так не делают. Не лезут в мысли друг друга. Это вроде как личное пространство. Только твоя территория, где ты свободен в порывах и размышлениях. Чаще всего люди далеко не всеми из них хотят делиться. То есть я понимаю, что ты, наверное, и без того знаешь всё, что в моей голове, но предпочитаю обманывать себя тем, что это всё-таки не так.        — Почему? — Михаил чуть склонил голову к плечу. Адам машинально отметил, что интенсивность молний хоть и незначительно, но заметно уменьшилась. — Люди не считают нужным разговаривать?        — Что? А, — Адам потёр лоб и вздохнул. — Нет, не совсем. Ну, типа как каждый человек — это индивидуальность, личность. У него свои заморочки… мм, свои мысли. И если у него есть близкий человек, например, друг или родственник, то он может рассказать ему. Возможно, вообще всё, возможно, какую-то часть. Но делиться с посторонними людьми особо не принято.        — Почему? — вопрос отозвался эффектом дежавю. — Вчера ты сказал, что иногда говорить с чужими людьми проще. В какие-то определённые исключительные моменты?        — Нет. Так бывает, но… Боже, — Адам зажмурился, с отчаянием понимая, что в отдельных областях Михаил явно вообще не осведомлён о современном укладе общества. Подозрение, что объяснять у него самого получается сильно так себе, терзало всё сильнее. — Ладно, я просто… Посижу тут, хорошо? Буду очень благодарен, если ты не станешь лезть в мои мысли. Сейчас и впредь.        — Но ты по каким-то причинам не желаешь озвучивать то, что мучает тебя, — Михаил сделал шаг вперёд, и Адам едва подавил желание немедленно восстановить прежнюю дистанцию, отойдя назад. — Как мне узнать это иначе? — было ли в очередном вопросе нечто похожее на любопытство или оно ему пригрезилось, но почему-то это оказалось последней каплей.        — Да зачем тебе это знать? Какая к чёрту разница, хорошо мне или плохо? — слова звучали с надрывом, и краем сознания Адам осознавал, что нужно сменить тон, а лучше замолчать вообще, но взбунтовавшиеся эмоции подчиняться не желали. — Я на всё согласился сам. Я просто сосуд. Сейчас моё состояние даже не особо влияет на тебя. Ты и без того проявил достаточно милосердия. Не пытал меня в отличие от Захарии, а уговаривал. Заботился о сохранности. Спас вчера. Это круто. Спасибо. Теперь меня можно просто оставить сидеть здесь. Тут вполне комфортно. Миссия выполнена. Я посмотрю любой дурацкий фильм, развлекусь и буду…        — Адам, — перемещение Михаила произошло слишком неуловимо. Крылья сомкнулись за спиной, заключая в уникальный кокон, по-прежнему дарящий безопасность и тепло. В глазах моментально скопились слёзы, и Адам до боли закусил губу, пытаясь не дать им воли и чувствуя себя глупым ребёнком. К Михаилу хотелось прижаться с непреодолимой силой, позволяя себе поверить в иллюзию того, что они могут стать хотя бы приятелями. — Ты не испытываешь страха. Но тебе больно. Я хочу знать почему.        — Это глупость, — беспомощное бормотание, которого Адам не ожидал сам от себя, вернее прочего подсказало, что он слишком близок к тому, чтобы сдаться и озвучить свои жалкие опасения и сожаления как есть. — Слушай, ты не обязан вообще со мной возиться. Правда.        — Ты не был обязан разговаривать со мной вчера, — налёт подобия задумчивости отразился в голосе Михаила. Адам моргнул и бросил взгляд в окно. Вновь обычный дождь без сопутствующей грозы заставил что-то ёкнуть в груди. — Ты пострадал по моей вине. Также ты узнал, что я нарушил обещания, данные тебе. Но ты всё равно продолжил общение со мной.        — Тебе было плохо, — Адам тряхнул головой, не понимая до конца, насколько Михаил на самом деле верит в то, что кто-то в такой ситуации мог остаться безразличным. — То есть я не знаю, конечно, как это происходит у ангелов, но из того, что я видел, тебе было очень дерьмово. Люди, доходя до подобного состояния, могут даже оказаться в больнице. Но в любом случае в такие минуты нужна поддержка. Это нормально. Для людей.        — Но сейчас плохо тебе, — резонно заметил Михаил, и Адам открыл рот, но быстро понял, что после сказанного возразить уже нечего. — Разве это не означает, что тебе нужна поддержка? Или проблема в том, что рядом должен быть человек?        — Нет, дело не в этом, — и без того истёрзанный изобилием событий последнего времени стержень внутри, питаемый в основном гордостью и упрямством, неожиданно надломился. Силы закончились разом, и Адам уронил голову на плечо Михаила, отказываясь смотреть ему в глаза после признания, которое уже рвалось с языка и явно не имело быть шансов быть сдержанным. — Я просто хотел понравиться. Это полная хрень, я знаю. Ты не обязан… Я же сказал, что это глупость? Большинство тех, кого я считал друзьями, просто чего-то от меня хотели. Отец… Иногда мне кажется, что он просто был очень ответственным. Поэтому появлялся и поддерживал какое-то общение, но его жизнь, настоящая жизнь, она была не со мной. Мне в ней вообще не было места. Мама… Она любила меня, я знаю, но… Ещё она любила отца, и когда он начал приезжать, потому что я ему тогда позвонил, она… Мне казалось, что ей даже мои успехи в учёбе перестали быть интересны. Она оживлялась, когда… Чёрт, тебе всё это вообще не нужно. Знаешь, забудь, просто глупость. В любом случае я тебе благодарен и…        — Тебя огорчает, что мне ты интересен исключительно в качестве сосуда, — медленно произнёс Михаил, создавая впечатление, что он на ходу анализирует услышанное. — Поскольку я сейчас единственное существо, с которым ты можешь общаться.        — Да боже, — раздираемый желанием вырваться из расслабляющих объятий и остаться в них навечно, Адам невольно сильнее упёрся лбом в плечо Михаила. — Да, — отрицание уже виделось абсолютно бессмысленным. — Только дело не в том, что сейчас есть только ты.        — Не единственный, — поправился Михаил, — очередной. Не человек, но тот, кому ты неинтересен сам по себе.        — Это неважно, — Адам усилием воли заставил себя поднять голову и невидяще уставился на оконную раму. — Чёрт. То, что я сделал вчера, это не было умышленно. То есть я не для того, чтобы… Я просто хотел помочь. Ты меня спас. И не стал ругаться. И не запер в подвале. И остался, просто потому, что мне было плохо. И я… Это глупо, я понимаю. Но мне так отчаянно хотелось поверить, что это всё непросто потому, что сосуд должен поддерживаться в порядке. Захария объяснял, что люди для вас…        — Адам, остановись, — Михаил вскинул руку, а его интонации напоминали требовательную просьбу. — Вчерашнее перемещение в дом не доставило тебе неудобств?        — Что? — Адам растерянно моргнул, не понимая резковатой смены темы, но быстро опомнился. — Нет, всё было нормально.        — Хорошо, — Михаил кивнул, а через мгновение их с силой куда-то потянуло.       Едва ощутив под ногами твёрдую землю, Адам развернулся так стремительно, пытаясь осмотреться и сориентироваться, что Михаил разжал крылья, которые тут же исчезли. Взгляд зацепился за гору в отдалении, которая виделась на расстоянии настолько высокой, что, казалось, подпирала небо. Яркое солнце заливало словно бы безграничное ромашковое поле.        — Эмм, и где мы? — Адам обернулся и бросил испытывающий взгляд на Михаила, разом отвлекаясь от постыдной истерики. Любопытство от смены местоположения, да ещё и столь кардинального, перекрыло всё. — Это очередная иллюзия?        — Смотря, что ты таковой считаешь, Адам, — Михаил чуть откинул голову и мимолётно бросил взгляд на солнце. — Твой дом, которым ты ограничен, не является выдумкой сознания. Разумеется, я не владею безграничными возможностями отца, чтобы создать полноценный мир, но сотворить урезанную, ограниченную, неплотную реальность мне под силу.        — Типа как астральное путешествие? — недоверчиво спросил Адам, но заметив намёк на вопрос в глазах Михаила, быстро стушевался. — Эмм, я имею в виду… Короче, у людей есть такая тема, вроде как практика выхода из тела. Ну, физического. И типа сознание, если отделяется, то переходит в астральный мир. И он, конечно, не совсем настоящий… то есть не совсем материальный, или совсем нет, но те, кто побывал, помнят, всё, что с ними там происходило. Или выдумывают. Неважно, я просто пытаюсь понять.        — Познавательно, — лаконично отреагировал Михаил, и Адам вдруг поймал себя на слабой улыбке, осознав, что очень быстро успел привыкнуть к сдержанным комментариям, которые при этом выражали немало. — С некоторой точки зрения это может рассматриваться аналогом.        — Ладно, — Адам кивнул и чуть нахмурился. — И тогда мы сейчас в такой урезанной реальности?        — Да. Она основана на моих воспоминаниях. Прежде чем хоть одно из растений прижилось на Земле, оно было создано отцом в небесном саду. Это поле, на месте которого в настоящем штат Калифорния, являлось первым местом, куда было брошено его рукой семя ромашек, — на этот раз пояснения оказались куда более подробными, и Адам сам не понял, как затаил дыхание, забывая, что оно для него и вовсе не является обязательным процессом, слушая рассказ. — Я создавал дом твоим местом пребывания, исходя из расчёта, что это позволит тебе максимально сохранить восприятие привычного для тебя мира и легче сориентироваться, когда ты окажешься в нём вновь. Однако наша вчерашняя беседа привела меня к размышлениям, что человеку может оказаться недостаточно нахождения в ограниченном пространстве, если речь идёт о долгом времени. Мне пришло в голову, что я мог бы показывать тебе различные места. Разумеется, если ты не возражаешь, и это представляет для тебя интерес.        — О, — Адам приоткрыл рот и замер на мгновение, когда мозг обработал услышанное. — Да. Боже, конечно, да. То есть это было бы невероятно круто, хоть иногда бывать где-то ещё. Но это, наверное, создаёт тебе дополнительные проблемы?        — Нет, — уверенный ответ Михаила мгновенно уничтожил любые сомнения, толкающие возражать хотя бы из вежливости. Адам даже не попытался сдержать робкую улыбку, которая сама по себе наползла на губы при мысли, что он не будет больше сидеть взаперти в одиночестве постоянно. — Но я считаю необходимым кое-что прояснить. Как бы ни было важно состояние сосуда, оно всё-таки является лишь одним фактором из совокупности, даже не первостепенным. Я руководствовался не этой причиной, когда размышлял над тем, что могло бы выступить для тебя развлечением, представляющим интерес.        — Я… — слова застряли в горле, когда Адам сообразил, что в своеобразной манере Михаил пытается дать понять, что организовал то, что можно было назвать экскурсией не ради того, чтобы привести в нужное состояние сосуд. — Спасибо, — порывистая благодарность прозвучала почему-то шёпотом, а Адам, не отдавая себе отчёта, сжал плечо Михаила, всё-таки не решившись обнять, что всё ещё казалось глупым, взбалмошным и детским желанием. — Я просто… То есть ты можешь показать мне… я не знаю, птеродактилей? Или смилодона? И мегалодона? Они же существовали, правда?        — Существовали, — тень улыбки, притаившаяся в уголках губ Михаила, неожиданно словно помогла сбросить невидимую тяжесть с плеч. Адам сделал глубокий вдох. — И, разумеется, я могу тебе их показать. Если они представляют какой-либо интерес.        — Да ты шутишь? — Адам даже взмахнул руками от избытка эмоций. — Не представляю человека, который отказался бы увидеть своими глазами древних вымерших животных. Это же офигенно. То есть здорово.        — Адам, тебе необязательно править себя в речи каждый раз. Выражение восторга я способен понять, даже если ты используешь слова, которые мне незнакомы или не отражают суть обозначаемого. Как и другие сильные эмоции.        — Окей, — чуть недоверчиво согласился Адам, с трудом подавляя желание благодарить Михаила долго и за всё подряд. — Эмм, если мы можем тут погулять, то это будет очень здорово. И я подумал… Это, наверное, глупость, но, может, ты бы хотел что-то узнать о современном мире. То есть если тебе доступны мои воспоминания, то можно же, наверное, сделать также? Не то чтобы я могу много показать, я не особо путешествовал, но если что вдруг… Регби? Американские горки? Бургеры?        — Это может оказаться любопытным, — без особого выражения, но весьма искренне отозвался Михаил, своеобразно выказывая согласие.        — Супер, — поспешно и чуть нервно улыбнулся Адам. — Хотя, наверное, тебе оно совсем не надо, а я выгляжу совсем идиотом, да?        — Нет. Человеком, — последовавший без промедления ответ, казалось, выражал некоторое удивление.        — Боже. Когда портишь впечатление о человечестве в целом, — пробормотал себе под нос Адам и не сдержал истерический смешок. — Слушай, я хотел извиниться. Там, дома, мне не стоило всё это говорить. Это действительно было глупо.        — Адам, я не понимаю, — Михаил подошёл чуть ближе. — Почему ты постоянно повторяешь, что твоё поведение является глупым? Ты испытывал переживания. Я хотел понять. Разве рассказать о них в таком случае не является самым простым способом донесения информации?        — Да, но… — щеки предательски залила краска, и Адам сжал кулаки, пытаясь удержать мгновенно взметнувшиеся эмоции под контролем. — Просто слабость это не то, что люди стремятся показывать другим. Некоторые могут ей воспользоваться и сделать ещё больнее. Ну и вроде как это неприятно для самолюбия и гордости: признаваться в том, что делает тебя жалким в глазах окружающих.        — Значит, сохранить гордость для людей важнее, чем получить помощь, когда она им требуется? — уточнил Михаил со странным выражением.        — Да. Или нет. Люди разные, — Адам чуть беспомощно пожал плечами. — Кто-то не представляет жизнь без того, чтобы делиться со всеми подряд каждым переживанием и не только. А кто-то, кого уже предавали, намного осторожнее. Типа мы обычно учим уроки. И если ты раз испытываешь боль, то во второй ты сделаешь всё, чтобы предотвратить подобную ситуацию. Ну, по крайней мере, если у тебя есть какие-то мозги в голове и ты не прирождённый мазохист.        — То есть вы в любом случае желаете помощи и поддержки, но разница в том, что не все готовы её попросить? — Михаил чуть приподнял брови. — Это противоречит здравому смыслу.        — Ну, эмоции такая штука, которая вообще с рациональным мышлением сочетается не очень, — вздохнул Адам. — В любом случае, спасибо. Что не стал насмехаться и… — Адам неловко улыбнулся и мысленно махнул рукой на то, что очередная фраза повисла незаконченной.        — Я понимаю твою благодарность, но не считаю, что она заслужена, — Михаил как-то напряжённо едва заметно кивнул. — Ангелы созданы воинами, Адам. Мы, архангелы, не просто воинами, но и предводителями. Нам чужды эмоции, наш разум ничто не должно затуманивать, поскольку это может повлиять на достижение цели. В случаях, когда установленный порядок нарушается, мы оказываемся в смятении и растерянности. Вчера ты помог мне их преодолеть, рискуя собой. Это достойный уважения поступок.        — Я просто хотел помочь, — Адам тряхнул головой, отгоняя не особо приятное ощущение, рождённое из-за лёгкого пафосного налёта речи и понимания, что в любом случае поведение Михаила лишь проявление благодарности. — Мм, так мы можем остаться здесь на какое-то время?        — Разумеется, — Михаил кивнул в подтверждение своих слов. — Если ты не возражаешь против прогулки и моей компании, я могу рассказать тебе легенды, которые люди придумали об этих цветах, — сдержанный пас ладони обвёл поле.        — Будет здорово, — чересчур быстро проговорил Адам. Сделал неуверенный шаг вперёд, остановился, поражаясь глупому желанию не наступить на цветы, которые даже реальными являлись весьма условно, и выдохнул с облегчением, заметив совсем узкую тропинку. — Кстати, одну из легенд я знаю. Её очень любила мама. О фее и пастухе. Она сказочная, но мораль в ней угадывается.        — Я собирался начать с неё, — в голосе Михаила послышалось что-то, что Адам с сомнением идентифицировал подобием странного предвкушения. — Она основана на фактах, и я подумал, что это может тебя заинтересовать.        — Фактах? — Адам замер, так и не сделав очередной шаг, помотал головой и обернулся. Во взгляде Михаила почти неуловимо угадывался намёк на лукавство. — Погоди, в каком смысле? Ну то есть я понимаю, что все мифы так или иначе имеют под собой какую-то основу, но в этом… Это типа были реальные девушка и парень?        — Пастух и фея, — поправил Михаил абсолютно обыденным тоном. — Она на свою беду действительно полюбила человека.        — Подожди, что? — Адам приоткрыл рот, понимая, что глаза распахнулись настолько, что округлились. — Ты что, пытаешься мне сказать, что феи существуют?        — Разумеется, существуют, — на мгновение Адаму показалось, что ещё мгновение и Михаил совершенно по-человечески рассмеётся. — Феи, они же фейри, населяют иную реальность под названием Авалон, частью которой является и Страна Оз, возможно, известная тебе из сказок.        — Да ты прикалываешься, — восклицание вырвалось раньше, чем Адам успел хоть чуть-чуть его обдумать. — Серьёзно? Летучие обезьяны? Изумрудный город?        — И Злая ведьма Запада, — невозмутимо кивнул Михаил. Адам поймал себя на том, что сознание просто зависло, отказываясь участвовать в дальнейшем процессе реальности. — Что тебя так удивляет?        — Да ладно, ты же сейчас несерьёзно спрашиваешь? — дар речи вернулся неожиданно, и Адам попытался сдержать поток вопросов, которые мгновенно потребовали быть озвученными. — Ну, знаешь, ладно ангелы, демоны, Винчестеры, монстры, но феи… Они что, правда с крылышками и летают?        — И даже имеют первичные половые признаки, — губы Михаила всё-таки дрогнули, складываясь в подобие улыбки. — Из твоего вчерашнего рассказа о школьном психологе я понял, что это играет не последнюю роль.        — Боже, я… — Адам развёл руками, а потом беспомощно рассмеялся, неожиданно не ощущая ни малейшего напряжения.        — Адам, — призрачный, но всё-таки воспринимаемый налёт веселья слетел с Михаила так быстро, что это наводило на лишённые смысла подозрения о талантливой игре. — Классных сисек, как ты предпочитаешь выражаться, у меня нет, хотя бы в силу того, что сейчас моим сосудом являешься ты. Но я бы хотел, чтобы ты знал, что можешь рассказать мне даже то, что тебе самому кажется глупым. Для меня имеет и будет иметь значение всё, что причиняет тебе неудобства или вызывает у тебя негативные эмоции.        — Потому что я сосуд и должен быть в порядке? — Адам нервно сглотнул, отогнал понимание, что вопрос задавать не следовало, и едва удержался от желания податься к Михаилу, сокращая незначительное расстояние, и попросить его раскрыть крылья, в объятиях которых тянуло оказаться постоянно и с такой силой, словно единожды полученная доза сразу же выработала зависимость. — Прости, я…        — Я солгу, если скажу, что это не имеет значения совсем, — открытый взгляд Михаила напоминал о том, что с момента их знакомства тот ни разу не попытался солгать или приукрасить действительность. Адам на миг прикрыл глаза, понимая, что это означает, что Михаил сказал правду и о том, как придумывал ему развлечения. Мысль неожиданно согрела. — Но для меня это не является приоритетом. Ты хороший человек, Адам. Ты юн. И оказался в теперешней ситуации вследствие действий ангелов, включая меня, которые имели прямой завет отца оберегать людей. Возможно, это не совсем то, что ты хотел бы услышать, но разве принцип отвечать на добро добром не свойственен людям больше? Так ли странно, что после того, как ты не отвернулся от меня вчера, я заинтересован в том, чтобы ответить тем же?        — Нет, это… не странно, — выдавил Адам, чувствуя, как пересыхает в горле. — Это нормально. То есть так люди и строят отношения… Ну, дружбу? Просто… Ты всё равно разочаруешься, Михаил. Я обычный парень. Несостоявшийся врач, да и личность вряд ли до конца состоявшаяся.        — Разве для того, чтобы учиться чему-то вместе или просто делить восхищение творениями отца, будь то цветы или смилодон, нужно быть кем-то особенным? — Михаил почти незаметно склонил голову к плечу и неожиданно протянул руку. — Или для прогулки, если она ещё представляет для тебя интерес?        — Нет, — твёрдо отозвался Адам, не понимая, как выразить всю ту благодарность и почти эйфорию, которая накрыла подобно цунами. С долей осторожности он ухватился за протянутую ладонь и послушно зашагал вперёд, когда Михаил двинулся по тропинке. — Наверное, не нужно. И, Михаил… Спасибо.       Ответа не последовало, но чужие пальцы сжались чуть крепче. Адам прикусил губу, сдаваясь вспыхнувшей надежде, которая больше не желала уходить. Михаил, явно следуя своему первоначальному намерению, негромко и лаконично начал рассказывать обещанные легенды о ромашках, и Адам честно старался слушать хотя бы достаточно для того, чтобы уловить суть.       Солнце, давно пройдя зенит, рассылало миллионы лучей повсеместно, и Адаму подумалось, что было бы здорово увидеть его за окном дома хоть когда-нибудь. Мысли не спешили упорядочиваться, сомнения не сдавались так легко, но откровенно чудесный момент, который Адам без колебаний классифицировал как лучший со времён ещё даже до своей смерти, захватывал собой всё больше.       Поле закончилось неожиданно, резко перейдя в пустырь. Адам едва подавил вздох сожаления, быстро прокручивая в голове услышанные легенды на тот случай, если Михаил захочет спросить о чём-то или обсудить какую-либо из них. Паника от осознания, что запомнил он вопиюще мало, испарилась, когда Михаил вдруг перенёс его в гостиную и почти сразу исчез, пообещав вернуться позже.       Адам пару раз растерянно хлопнул глазами, медленно соображая, что Михаил словно прислушивался к чему-то несколько секунд, прежде чем неожиданно поспешно уйти. Мысль, что они всё ещё заперты в клетке с Люцифером пронеслась в голове и увиделась в новом свете. Нервно сцепив пальцы, Адам нахмурился. Страх за Михаила разом затмил любые другие ощущения.       Убеждая себя, что в клетке даже Люциферу не придёт в голову устраивать так и несостоявшуюся битву насмерть, Адам медленно направился на кухню. В голове вертелись разрозненные факты. То, что Михаил сильнее априори приносило некоторое успокоение, как и понимание, что если бы Люцифер хотел продолжить сражение, то уже сделал бы это.       Нехотя смирившись со здравой мыслью, что ему остаётся только ждать возвращения Михаила, Адам направился к кофеварке, намереваясь всё-таки выпить кофе, который, как и помещение кухни, больше не вызывал отвращения, но застыл, когда взгляд упал на стол. Пышный букет ромашек в низкой ярко-синей вазе расположился ровно по центру столешницы и преображал, казалось, всю атмосферу.       Стакан с латте, пенка которого была присыпана ореховой крошкой, стоял неподалёку. Губы сами по себе растянулись в улыбке при виде любимого кофейного напитка. Тревога значительно улеглась, стоило сообразить, что если Михаилу хватило времени позаботиться о таких мелочах, то всё просто не может быть совсем плохо. Нерешительно взяв стакан, Адам лизнул пенку, сделал небольшой глоток и прижмурился.       Латте оказалось действительно вкусным. Мысленно посмеиваясь над усами, образования которых ему ещё не удалось избежать ни разу, Адам задержал взгляд на вазе, которая, несмотря на полупрозрачность, всё равно привлекала внимание яркостью цвета. А долю секунды спустя резко обернулся к окну, запоздало понимая, что у него есть условный, но всё-таки индикатор если и не состояния, то настроения Михаила.       Робко проглядывающее из-за туч солнце в первое мгновение вызвало недоверие, быстро сменившееся радостью. Настроение скакнуло вверх. Сделав теперь полноценный глоток латте, Адам всмотрелся в хмурые серые тучи, которые приобрели совершенно иные краски, пронизанные яркими лучами скрывающегося за ними светила, и легко вздохнул. Страх поистёрся, сдаваясь надежде на что-то хорошее впереди.       Неспешно дойдя до дивана, Адам скользнул взглядом по букету в гостиной и только растерянно констатировал, что цветы, к которым он всегда был в значительной степени равнодушен, теперь вдруг воспринимаются почти маленьким чудом. Шаловливый луч солнца, неяркий, но вполне заметный взгляду, пробежался по стакану и остановился на руке.       Несколько секунд бездумно глядя на него и чувствуя вполне осязаемое тепло, Адам не стал сгонять полуулыбку. В голове вертелись открывшиеся возможности и уже рисовались картины, где летающие ящеры мешались с наземными хищниками. Велев себе набраться терпения, Адам вновь отпил латте, бросил очередной взгляд за окно и едва заметно кивнул сам себе, заметив ещё чуть расступившиеся тучи.