разделите спичку на троих

Луна красивая, круглая, молочного оттенка и так манит своим отражением в озере, что в голову даже не приходит мысль уйти. Луна помогает забыть, убежать от проблем, вырывает из реальной жизни и в нирване заставляет неотрывно на нее смотреть. Шум прибоя и тихое, далекое от новой реальности чириканье птиц - это все, что она оставила от того далекого, теперь уже нереального мира. Лизе нравиться так жить, созерцая этот воистину магический спутник, гипнотизирующий и сладко, словно сирена шепчущий, что все прошлое кануло в небытие и в мире теперь есть только он, она и волны. И так хорошо, будто здесь сидит и не Лиза вовсе, а какая-нибудь романтичная француженка Элизабет. Элизабет прекрасна, она смешна, остроумна, умеет саморазвиваться, поэтому вместе с экспериментальным психологом уже давно справилась с демонами прошлого и живет прекрасной, счастливой жизнью. Нет, все не так, совершенно не так, ведь судьба любит Элизабет, поэтому она знать не знала горя и страданий. Все что она когда-либо теряла - это брелок, который тоже потом нашелся за диваном. Она живет прекрасной, огражденной от зла и грехов жизнью. Элизабет абсолютно счастлива, и как же ей завидует Лиза. О, счастливица! Она не знает горя потери, ужаса опустошающего одиночества, кошмарности бытия без причин для него. Как же Элизабет прекрасна, как же прекрасна ее жизнь, как же прекрасна ее доля. Как же хочется Лизе, хотя бы на минутку вжиться в нее, хотя бы на день забыть о своем горе, как же ей хочется стать Элизабет. Той беззаботной француженкой, что завтракает хрустящим, сладковатым круассаном и видавшей огонь только в фильмах. Как же хочется, чтобы горячие, соленые как море слезы, не бежали шустрыми ручейками по ногам, чтобы Лиза смогла перестать с жадностью подсматривать в счастливую жизнь, страстно и горячо желая, чтобы у нее все было так же, чтобы горе перестало наваливаться на нее, чтобы ужас и потерянность перестали разъедать огромную дыру внутри. Она могла бы быть такой, но чертова судьба решила иначе, решила, что все должно быть так. За что?! Чем она так провинилась, что теперь обязана придумывать себе идеальных людей, чтобы забыться? Все же могло быть по другому, но теперь она осталась бабкой у разбитого корыта воспоминаний. И так хочется перестать быть Лизой, этой жалкой, неспособной жить девчонкой и стать той Элизабет. Той, что никогда не грустит, никогда не плачет, той что существует в счастье и беззаботности. Той, что может забыть, той, что может отпустить. Но не получиться, все свое оставшееся время придется быть Лизой Шустовой, и так горько, так больно от этого, словно все бы могло быть иначе, но нет, судьба решила что она не должна быть счастлива. Мир так несправедлив, так нечестен, в первую очередь с ней. Он отбирает все и не дает возможности с этим справиться, заставляя ее до конца существовать в этом теле и с этими воспоминаниями, когда она так не хочет. А луна все же красивая, как и отражение в озере. Круглая, практически идеальная, так и хочется просто на нее смотреть. Просто так, всю жизнь смотреть на луну. И есть глядя на нее, и засыпать под ее манящим светом, и так хорошо будет, этот шар вытянет из тебя все плохое и оставит только тебя и восхищение. Они давно любили так делать. Выйти посреди ночи на пляж, расстелить рубашки, вытянуть ноги и молча пялиться. Важное правило есть - только на луну надо смотреть, иначе не правильно. А потом, когда вдоволь нагляделся начинаешь говорить обо всем. Что вот облака плывут красивые, на кота похожи, и что вот завтра опять в столовой помогать зовут, да и вообще опять ты, Макс, начал бездумно прыгать в огонь, я то боюсь, волнуюсь, ты уж аккуратней будь. А брат почешет в своих кудрях и начнет тихо посмеиваться, да уверять Лизу, что так уж и быть, перестанет рисковать, раз сестра волнуется. И обнимет крепко-крепко, и Лизонькой назовет. От него пахнет одуванчиками, костром и яблочными леденцами. Лиза всегда считала, что так пахнет солнце, если полететь на ракете, то почувствуешь все это, будто тебя кто-то обнимает и на ухо радости шепчет. И хорошо на душе, аж прыгать от счастья хочется. Лизе тоже хочется сжать брата в объятья, крепкие, как тиски, но большой он, да так, что руки дотягиваются только до лопаток, но все равно, все равно, так даже лучше, так будто Макс тебя прячет от всего. И долго они так могут сидеть, душа в душу, лечить друг дружку. Однажды так до утра засиделись и ходили весь день сонные, но счастливые. И так захотелось снова стать счастливой, чтобы тебя снова охраняли и сидеть так вот, душу лечить. И чтобы колючая щетина нежно царапала затылок, и чтобы пальцы путались в этих огромных кудрях, и чтобы пахло яблочным леденцом. И чтобы прямо до утра Макс прятал тебя в своем коконе, и чтобы радости шептал, а Лиза бы накручивала прядку на палец и про все свое горе исповедовалась бы. Будет счастливая, как черт, и улыбаться будет, так, что лицо пополам треснет. Лиза хватает ладонью пустоту. Холодную, с запахом сырости и торфа. Под пальцами ничего не остается, ни кудрей, ни запаха яблок, даже братского тепла. И плакать так хочется, он же всегда здесь сидел, почему именно сейчас ушел. Почему именно сейчас ей некого обнять, не с кем поделиться горем. Почему именно сейчас рядом нет обгоревшего плеча, в которое можно зарыться и поплакать. Самое ужасное - забывать. Ты же счастлив, абсолютно, но одно неловкое движение оставляет тебя с осколками твоей фантазии, которые ты ненавидишь всей душой. Так же было хорошо, но зачем, зачем же она решила все уничтожить? И еще больнее, ты так привыкла, что он всегда рядом, что не можешь уже иначе. А тебя заставляют, силком затаскивают в отвратительную реальность, а ты упираешься, но все никак. Хочется схватить Макса за руку и прожигать ее своими горькими слезами, но нельзя, не получится. Лиза воет как белуга. С частыми всхлипами, неровными выдохами, громко, на разрыв души. Как дети плачут без мам, потерянно, от страха. Как же так, он правда никогда не придет? Она не верит, не может уложить это у себя в голове. Ее Макс, он же всегда был рядом, а теперь. От боли хочется растерзать себя, изничтожить, просто от отчаяния. Она никогда так не нуждалась в брате, а именно в этот момент он умер. Звучит абсурдно, но все так же до невозможности больно. Хочется рушить, крушить все, Лиза отчаянно борется с желанием изрубить себя на маленькие кусочки. Где-то в потемках она сломя голову бежит к себе, царапает, бьет, лишь бы на секунду забыть, кто она такая. На глаза попадаются ножницы, большие, ржавые, старше самой Лизы раза в два. И зеркало, такое большое, треснутое, мутное, но видящее все. И в нем отражается Лиза, невозможно страшная и жалкая. Смотреть просто больно, практически невозможно. Лиза хватает эти ножницы и еле видя сквозь пелену слез начинает кромсать свои русые локоны. Они выгоревшие на солнце и длиной до поясницы легко падают на пол оставляя после себя лишь ошметки былой роскоши. Грязные, кривые, уродливые концы - это все, что Лиза позволяет себе оставить. Она абсолютно одна в этой давящей темноте и среди старых волос сидит и взахлеб рыдает, давясь слезами. Кашляет, шмыгает носом и продолжает. Здесь, в кругу света оставленным луной, кажется, что так плохо ей не будет больше никогда. Руки, большие и теплые нежно хватают ее за плечи и начинают гладить. Они поправляют выбившийся локон, гладят и потихоньку вливают в нее стакан воды. Где-то над ухом начинает шуметь море, своим "чшшш" успокаивая и возвращая в реальный мир. - Кать, это ты? - Лиза тихо шепчет рукам, продолжающим ее гладить. - Да, - Рома подхватил эту девчушку и понес на кровать, - это я. - Жутко прям стало, стены же картонные, ну вот я и слышу эти завывания, прихожу, а там она сидит и волосы повсюду раскиданы. В Катиной комнате душно и нервозно, всем хочется спать, уйти и даже не слушать эти Ромины рассказы. Будто группка пионеров у костра страшилки травят, все уши закрыли и сидят как на иголках. Собрали всех, кого смогли, даже жену дяди Кости позвали, чтобы выслушать все мнения. Ильин всю команду за секунду на ноги поднял, своим известием, что с Лизкой такое произошло, страшно смотреть. Пока все собирались, каждый успел выслушать эту историю раза по два, но от этого, к сожалению, она не становилась менее страшной. - Она подумала, что это Катя, ничего не соображала наверное, я ее на кровать отнес, там она вырубилась, мертвая будто лежит. Я еще потом заметил, у нее губа прокусана и руки все исцарапаны, - до жути хочется пошутить про оратора и слушателей или еще как-нибудь, потому что иначе невозможно. Эта серьезность и напряжение готовы тебя раздавить, да так сильно, что только рожки да ножки останутся, - Она еще... - Все, - резкий, как пощечина, выкрик Кати разрезал тишину, - Я не могу это слушать, с меня хватит. - Катя, сядь, это важно, - Алексей Павлович, изо всех сил стараясь сохранять холодность, посмотрел на дочь. - Что тут важного, пап! Я даже слушать не хочу, что там Лиза сделала, у меня нервов не хватает. - Думаешь у меня хватает?! - командир взревел так, что слышно было на всю базу, - Да кошмарнее этого я в своей жизни ничего не видел, а я видел много, но в отличие от тебя, Екатерина, я продолжаю слушать, потому что знаю, что по сравнению с Лизой у меня все замечательно. Это единственный способ ей помочь, и мы должны сделать все, что можем ради этого. - Только посмей сравнивать меня с Лизой, понял, - Катя пылала праведным гневом и даже не думала о том, что ее могут услышать, - Такого даже врагу не пожелаешь, она этого не заслужила, поэтому только посмей. Я ее с десяти лет нянчила и не могу слушать, как она теперь от горя умирает и руки до крови дерет. - А я думаешь могу? Да она мне как родная, и я хочу ей помочь, поэтому сядь и слушай. - Да что тут слушать! Она в любой момент в окно может выйти, а мы слушать. Оставила ее на три часа спать, прихожу, а она успела волосы искромсать и до истерики себя довести. Слушать не надо, надо просто за ней следить, а то видно она и по правде лебедем оказалась, - впрочем, последние слова мало кто разобрал из всхлипов и слез. - Кать, ну чего ты, ты абсолютно не виновата, даже не думай, - Рома аккуратно взял ее за плечи и обнял. - Оставила одну, думала, что спит, ничего не будет, а потом ты вот говоришь, что она, - Катя начала заикаться, всхлипывать и причитать что-то невнятное. Все понимали ее, эту боль, страх и стыд. Стыд за то, что не углядела, стыд за то, что из-за нее они могли потерять Лизу. Она не виновата, но это не имеет значения, никакого. Катя же не дура, она отлично понимает, что это все из вежливости, эти насквозь лживые слова о ее невиновности. Внутри каждый думал о том, что бы было, если бы Рома вовремя не появился. Оставив Катю одну, все тихо вышли в коридор и начали расходится по комнатам, со словами о том, что завтра надо будет еще раз это обсудить. Остались только Рома и Алексей Павлович. - А я так до конца и не понял, кто эта Лиза то вообще, - новобранец засунув руки в карманы, прислонился к стене. - Да как сказать, - Алексей Павлович глубоко вздохнул и закурил, - Макса Шустова сестра, она вот четвертый год здесь живет, как родная нам всем стала. - А как здесь оказалась-то? - Ну у нее родители в автокатастрофе умерли, два брата у нее осталось: Макс наш и Игорь, он в Питере в полиции работает. Они поспорили - поспорили и решили, что Лиза к Максу едет, а то Игорь, дескать в детях ни черта не понимает. - А он вообще какой? - Игорь? Ты думаешь я видел его что-ли? Они за все время раза два на новый год к нему ездили, да Лизку на пожарах к нему отправляют, я его даже в лицо не знаю. - Ясно, - Рома начал ковырять дырку в ковре ботинком, - А Лиза тогда какая? - Ну не знаю, правильней будет сказать, как Макс в юбке. Солнца лучик, добрая, веселая, открытая, бегает, этой дыре хоть что-то хорошее дарит. Мы всей командой к ней в первого дна привязались, но это все ничего, нам с Максом не тягаться. - В смысле, - Рома вопросительно посмотрел на начальника. - Ну что в смысле, она его так любит, на все ради него готова. И он такой же был, птички-неразлучники мы их звали. - А, - Ильин посмотрел в пол, - А теперь она может в петлю полезть? - Ну да, - Алексей Павлович не ожидал такого вопроса и ошарашенно смотрел на Рому, - Может. - Жалко ее, мелкая еще, а уже все, жить не хочет, - в коридоре повисла неловкая тишина, - может с ней пойти посидеть, а то глядишь снова сбежит. - - Да, пойти надо, - начальник посмотрел вперед, - Давай так, ты Катю иди успокаивай, а я с Лизкой посижу. - Хорошо, - и тяжело вздохнув Рома открыл дверь в комнату. Волосы расползаются как ядовитые змеи по старому, как мир ковру. И наверное надо их убрать, унести с глаз долой эти кошмары минувшего дня, но сил больше нет. Сначала эти похороны, потом Лиза со своим солнечным ударом, а теперь это, в довершение. А Шустова правда спит, и с первого раза можно наивно подумать, что у нее все хорошо. Но только с первого, потом ты заметишь кривые концы, царапины на руках, сгрызенные до крови ногти. Алексей Павлович со вздохом облокотился на кровать и взял Лизину ладошку. Она такая маленькая, такая беззащитная, а от проблем, которые на нее свалились даже ему становилось жутко. И зло. Зло на жизнь, что творит такое с бедной девочкой, на людей, которые смотрят на нее искоса, да на себя в конце-концов. Мог же Макса сберечь, а не смог. Дым от сигарет наполнил комнату легким туманом. За окном распевались кузнечики и шуршала трава. Лизку они не сберегли, спасатели. Деревни спасают без связи, а Лизку не смогли. Теперь ходи, играй в собаку-наблюдателя, а то возьмет на дурную голову и сиганет в озеро. А как они без Лизки? Солнца лучик, девочка счастья. Алексей Павлович отлично помнит, как ее, маленькую еще тогда, чаем в столовой отпаивал, а она смотрела прямо в душу своими глазенками и смешно икала. Уж лучше было бы так, чем сейчас. Так хотя бы знаешь, чем помочь, как поддержать, а не стоишь как истукан в растерянности. Сиганет она со скалы, по ней видно. Сразу Алексей Павлович про лебедя подумал, но мысль как-то прятал, ведь вообще еще ничего не ясно, да и вроде не такая она. Врал он себе безбожно, да что с него взять, страх он такой. За Лизу страх. Дурочка малолетняя, от горя обезумела, думает что все, жизнь закончилась, можно в петлю лезть. А жизнь-то, она только начинается, и врятли все дальше будет хуже, все плохое позади. Да ей это как объяснишь-то? Макс для нее всем был, а тут взял и сгорел. В голове не укладывается, как так. А жизнь, она продолжается, но ей это как донести? Игорь ее ничего не пишет. Будто только им до Лизки есть дело, а братец ее в сторонке покуривает. Она рыдает в три ручья, а он даже на похороны не приехал. Даже словечка от него не слышно. А это вроде брат ее, родной. А оно может и к лучшему. Пусть лучше Лизка на базе останется, это ее дом, чтобы там не говорили. Кто знает этот Питер, может беда какая с ней случится, а здесь ее все знают, если что, то сразу защитят. Да и помогут ей здесь лучше, все свои, родные можно сказать. Да, ей здесь лучше помогут, пусть остается здесь. Звонкое утро полностью согласилось с ним. Ночь имеет дурацкое свойство пролетать, да так, что ты не успеваешь отдохнуть, а только больше устать. Воздух свежий, прохладный, хрустально чистый. День хороший будет, облачка не видно. Вставать лениво. Это надо разминать затекшую спину, вспоминать, что произошло вчера, решать проблемы, а этого так не хотелось, но надо. Вот Катя мнется в дверях, собираясь силами, чтобы начать разговор, уже жизнь бьет ключом, пора и Алексею Павловичу стряхнуть сонливость. - Пап, там Игорь позвонил, сказал, что дня через два за Лизкой приедет, - Катя поплотнее закуталась в халат, скрываясь от сырости. - И больше ничего не сказал? - Ничего, - Катя тихо опустилась рядом с отцом и стала слушать ровное дыхание спящей Лизы. В комнате повисла пауза. Отец и дочь думали об одном, но все боялись начать говорить. - Не хочу ее никуда отпускать, там же за ней следить не будут. - Катюш, а что поделаешь? Это не в нашей власти. Хотя мне тоже не хочется, Игорь этот ее больно странный. - Ты с ней поговори как проснется, - Катя развеяла тишину, - Только осторожно, не в лоб, - Соколова посмотрела на Лизу, - С волосами надо тоже что-то делать, куда ее в таком виде выпускать. - Да, - Алексей Павлович непонимающе смотрел в темноту. Поговорить с Лизой. Страшно, неуютно, но что главное опасно. Кто знает, чем кончится эта их беседа. Но надо попытаться, иначе еще хуже все будет. - Ладно, я пойду работать, ты Лизу пока не выводи в свет, как освобожусь поколдуем над ее прической. - Иди и не волнуйся, все хорошо будет. Время тянулось бесконечно долго. Не встать, не выйти, только сидеть и смотреть в стену. Лиза спала долго, восстанавливая силы после вчерашней истерики. Мозг очнулся. Да, именно очнулся после ночных приключений. А тело в свою очередь не хотело, отпиралось и отказывалось двигаться, но пить хотелось так сильно, что пришлось заставить руки стряхнуть с себя одеяло, а ноги встать и дойти до графина на тумбочке. Лиза инстинктивно потянулась заправить вечно спадающие волосы за ухо, но ухватилась лишь за пустоту. В груди екнуло сердце, напоминая, что под пальцами воздух обнаруживался не так давно. Да, теперь она вспомнила все причинно-следственные связи и жутко захотела плакать. Волосы были одним из ее сокровищ, длинные, пшеничные, на солнце отливающие медовым. Ее драгоценные локоны исчезли, по ее собственной дурости. Обидно, но так ей и надо, пусть знает как начинать погружаться в воспоминания. Этот эпизод только подтвердил для Лизы новое правило - не вспоминать и убегать от прошлого. Только так, считала она, можно вернуться к нормальной жизни. А ту маленькую попытку поправить волосы, Алексей Павлович, до этого сидевший тихо, все же заметил и решил, что ему стоит сказать о его существовании в этой комнате. - Лиз, у тебя все хорошо? - начальник неуверенно развеял тишину, не найдя способов лучше, чем этот. - А? - Шустова резко обернулась на голос, - Ой, это вы? Да-да, все в порядке, - Лиза растерянно посмотрела в стакан с водой, - Просто голова болит немного, а так все хорошо. - Понятно, - Соколов выдохнул сигаретный дым и надолго замолчал, - Напугала ты нас вчера конечно, Лиза, ты зачем на озеро пошла? - где-то внутри он материл себя всеми известными ему ругательствами за такое начало разговора. - Да так, захотелось просто, да и холодно было, - ей хотелось как можно скорее отвязаться от этих расспросов. - Ты не делай так больше, хорошо? Мы ведь волнуемся. Испугались вчера, что пойдешь, - Алексей Павлович замялся, пытаясь подобрать правильное слово, - и с жизнью покончишь. Не надо так, все только начинается, плохое все уже позади. Жить надо, а если что, то мы поможем. Слезы побежали по Лизиному лицу, падая на одежду и в стакан. Так и хотелось взять и закричать, что как теперь без Макса жить-то? А потом она посмотрела в лицо Алексея Павловича и поняла, что ей все нипочем, здесь, в месте, где ее любят, ей помогут. И так хорошо от этого становилось, что хотелось плакать еще больше. Это так здорово, что тебя где-то любят, что она на мгновение забыла обо всем плохом в своей жизни, и о том, что Макс умер, и что она не знает куда ей теперь идти, и что волосы у нее отрезаны, тоже забыла. - Лизонька, не плачь ты, все хорошо, что ты. - Все в порядке, Алексей Павлович, честно. Волосы жалко просто стало, - Лиза даже не соврала, волосы правда жалко, а так никто лишнего спрашивать не будет. - Ерунда все это, сейчас Катя тебе все исправит, да и потом, когда Игорь тебя в Питер заберёт, то там тебе вообще все лучше всех сделают. Сердце в районе живота пропустило удар. А потом забилось быстро-быстро, заставляя задыхаться. Она даже не думала, что с ней могло быть после, а ведь ее жизнь могла закончится и перевернуться с ног на голову. Игорь, он же машина, человек с одним чувством: справедливости, она, Лиза, ему задаром не нужна. И взял он ее тоже из-за этого чувства, он же ее брат, да и дядя Федя попросил. Он же ее не полюбит, даже капельку. И к команде не пустит, они останутся здесь, навсегда. И ничего, ничегошеньки не сделаешь с этим, документы уже все подписаны, осталось только ждать, пока за ней приедут и повезут в старую квартиру без двери в туалет, к Игорю, который неспособен любить, и заберут у нее в жизни все, что осталось в ней ценного: базу, команду, да хотя бы прежнюю жизнь. В этом Питере нельзя сбегать до озера за пять минут, нет рядом огромной поляны, где можно растянуться во весь рост и загорать, там надо ходить в школу и смотреть на вечно свинцовое небо. В школу она не ходила ох, как давно и теперь надо будет привыкать еще и к этому. Ничего с этим не сделаешь, а от этого только обиднее, ее ведь даже не спросили, как она хочет. Лиза обняла Алексея Павловича до хруста костей, так, будто они больше никогда не увидятся. Хотя, зная, как быстро такие, как он умирают, это могло стать правдой.