Kuroi Kuchibiru to Tsukareta Me o Motsu Otoko

«Нельзя цепляться за мечты и сны, забывая о настоящем, забывая о своей жизни». © Альбус Дамблдор, Гарри Поттер и Философский камень

      Сидеть возле маяка оказалось… холоднее, чем он себе представлял.       Мальчик подносил руки ко рту, пытаясь согреть замерзшие пальцы. Несмотря на теплую зиму, ветер от берега и причала был очень противным. Словно щупальца: окольцовывал и не желал отпускать от себя. Того и гляди, простуда накроет.       Мако-сан сегодня решила пораньше лечь — бедная женщина совсем измотала себя с этой подготовкой к переезду. Она по-прежнему сохраняла добродушие и понимать стали друг друга лучше, но видно, как она утомилась, как глаза слипаются и накатывает усталость — возможно, это последствия ее способности. Котаро не стал ее тревожить своим необдуманным желанием в который раз уже сходить на маяк. Накинул на себя куртку, натянул шапку до ушей, да побежал к свету, точно мотылек к фонарному столбу. И любопытство утаит, и один побудет. Ему… нужно обдумать все.       Чизуо-сан, по последним наблюдениям мальчишки, вернется только к десяти. У него еще есть время, торопиться нет смысла.       Они хорошие, эти люди. С ними приятно посидеть за ужином, они не дергают его, как это делали ребята из детдома, у них ласковый взгляд и они прислушиваются к пожеланиям/мыслям Котаро. Он не знал, как описать это переполняющее его чувство, но понимал сердцем, что оно точно хорошее. Теплое. Мягкое, точно в вату окунуться или завернуться в плед.       С ними здорово. Мальчик не скрывал, что правда рад с ними… жить.       Но они не Ока-сан. Они очень заботливые, но это все-таки не то, чего хотелось бы.       Наверное, это эгоистично, но сейчас Котаро мечтал увидеть маму. Ему даже не нужны уже ее объяснения, хотя, признаться, он до боли в груди хотел их получить.       Он просто хочет быть с ней, знать, что он важен, что она его любит, что не оставила его насовсем.       А потом вспоминает слова воспитательницы о ее подписи-согласии и мир переворачивается для него вверх дном. Глаза горят, слезы обжигают щеки, и он правда старается, но не может сдержать надрывного вздоха и приглушенного мычания.       Шимура поежился, шмыгнув носом, невольно закидывая голову к макушке маяка. Темнело тут рано, свет включали ближе к восьми вечера. Ему казалось, что там живет какой-то старик, может, даже схожий с Хига-сенсеем.       Котаро сжал губы в тонкую линию, отгоняя образ дворника из головы. Вспоминать как-то тяжело, его и так колотит от холода и наваждений от снов, а тут еще и голова невольно подкидывает образы людей, что проявляли к мальчику внимание. Вот Хига-сенсей дает ему смачные подзатыльники, вот они читают вместе книжки, а в следующее мгновение они уже метут возле здания.       Хороший он все-таки дядя, этот Хига-сенсей.       Потом сознание отображает и Мичи. Он, конечно, был неприятен мальчику, но все-таки Шимура скучал по его… э-э-э… похлопываниям. Они давали повод представлять, как Котаро с ним дерется. Бой в голове просто ошеломительный, с громкими овациями и победой мальчика, само собой. А еще Мичи, после проигрыша, будет готовить ему до конца их выпуска всякие сладости и вкусности.       Мальчик стукнул себя кулаком по лбу. Глупость какая. Ему ничего и не нужно от Мичи. Просто… он скучает по его «своеобразной компании».       А затем он вспомнил, как мама гуляла с ним и прыгала по крышам, как они делали совместные фотографии и смеялись над всякими мелочами, как они вместе парили в воздухе, над городом, смотрели на городской пейзаж с вышек, и как она ему лучезарно улыбалась и мягко трепала по волосам… Как говорила, что любит его, своего сынишку…       Шимура уже бил себя по щекам. Он еще с детдома знал, что плачут только «плаксы» и «девчонки». Может, и стереотип, но так сильно впечатался в сознании и что, когда он только попал туда, над ним стали посмеиваться… Котаро пообещал себе не проронить и слезы там, не показывать слабости.       Но сейчас-то он один, а привычка осталась.       Мальчик уже не сдерживал всхлипываний и воя, не заметив, как кто-то рядом с ним присел, а когда повернул голову к внезапному шуршанию чей-то куртки на ветру — тихо ойкнул, сжавшись.       Чизуо-сан какое-то время просто смотрел на него. Без упрека, без злобы, без раздражения или насмешки, без наигранной жалости, с толикой сочувствия и поддержки, и даже так от него веяло чем-то… хорошим. Не говоря ни слова, он пододвинулся ближе и просто… сидел рядом.       Сейчас Шимуру накрывал стыд с неловкостью. Он старался как можно скорее вытереть лицо от слез, но из-за ветра он только больше жмурился от подступающих к глазам влаги.       Мужчина откуда-то вытащил еще одну куртку, накрывая плечи мальчика, и от простой его фразы:       — Плакать не страшно, Котаро-кун, не стыдись этого и не скрывай, — мальчик только сильнее всхлипнул, завыв:       — Я к маме хочу-у, — его встретили широко протянутые в стороны руки, в которые он и кинулся, крепко сжимая ткань чужой куртки. Мальчика окутало тепло и спокойствие, когда его ответно обняли, прижав к себе.       Они сидели так какое-то время молча, обмениваясь тактильным контактом. У Шимуры уже пальцы рук и ног онемели, а отпускать Чизуо-сана для него сейчас равносильно остаться в одиночестве. Без тепла и поддержки. Без опоры и осознания, что он важен и нужен вот именно сейчас.       — Простите меня, Чиз-зуо-с-сан, — стуча зубами от холода, бурчал Котаро, опуская тяжело голову на плечо мужчины.       — За что, Котаро-кун? — неподдельное удивление слышалось в голосе человека, пусть он и не видел его лица в данный момент. Мальчик приподнял голову, чуть жмурясь — шапка сползла и мешала обзору на лицо мужчины.       — Ну…       — Тебе не нужно просить прощения, Котаро-кун. Мы… Все понимаем, правда. Мы… — по заминке в голосе слышно, как он подбирает осторожно слова, — не заменим ее, конечно, но мы постараемся сделать все, чтобы ты не расстраивался и чувствовал себя комфортно, и поддержим тебя. Ты теперь с нами. Все будет хорошо, — Чизуо-сан взял чужие ладошки и принялся греть в своих.       Руки не казались сухими, как от порывов ветра.       Котаро не знал, будет ли хорошо, но вот в этот миг он хотел вообще никуда не идти и ни о чем не думать.       С Чизуо-саном все как-то ощущается легче. Он напоминал чем-то щит: защищает от «щупалец», крепкий и с ним не страшно идти в бой.       А еще у него руки немного совсем, но светятся. Напоминало лампочки, свет которых заглушают.       — Вы похожи на маяк, Чизуо-сан, — с толикой восхищения пробормотал мальчик, всматриваясь в угасающий свет на пальцах.       — Может, поэтому там и работал когда-то, — хмыкнул мужчина. Он немного с волнением посмотрел на Шимуру, — тот трясся, как осиновый лист, — а затем еле заметно улыбнулся, взяв мальчика на руки, и неспешно побрел обратно в дом.       Котаро тихо фыркал, сопел и слабо хихикал в чужое плечо.       В тот вечер Ока-сан обнимала его во сне, приговаривая:       «Эти люди хорошие и надежные, доверься им»       Постепенно, шаг за шагом, он медленно привыкал к ним, по привычке ставил суффикс «-сан», и однажды он назовет их своими родителями, не замешкавшись.       Но обо всем по порядку.