По кому звонит колокол

Прошло несколько месяцев, и об этом не говорил календарь, нет. Это можно было понять по дому, в котором на каждом шагу теперь жили воспоминания. Вот прикроватная тумбочка, у которой Ганнибал спилил и зашкурил острый угол, о который постоянно ударялся Уилл. Каждый раз, проводя по гладкому краю, он представлял как Ганнибал в своем неизменном вычурном костюме тройке, лакированных туфлях и шелковом шейном платке стоит в маленьком подвале перед пыльной коробкой с изношенными инструментами и пафосно прикладывает палец к губам в раздумьях, какой же инструмент ему нужен. Уилл никогда не мог сдержать улыбки от этой придуманной им картинки, но стойко хранил это втайне от Ганнибала, несмотря на его расспросы. А вот два кресла перед камином, плотно придвинутые друг к другу. Они стали той отправной точкой, тем переломным моментом, после которого Уилл перестал бояться казаться беспомощным из-за своей слепоты и оттого слабым. В тот вечер они сидели и молчали как, обычно глядя в огонь, только вот в этой всегда уютной тишине вдруг разлилась холодная, сковывающая ледяной коркой грусть. Уилл протянул руку в сторону другого кресла. Слишком далеко. Тогда Ганнибал подхватил его руку, и не отпускал, пока они не отправились спать. Как оказалось, такие простые прикосновения дарят столько заботы и нежности, и абсолютно понятно стало, что Ганнибал не хочет показать свое превосходство. В желании вести его за руку, помогать в бытовых мелочах, нет потребности контролировать его, а есть только желание помочь, поддержать и любить. Любить. Любовь. Любимый. Уилл будто пробовал эти слова, произнося их в своих мыслях, перекатывая на языке, но, не решаясь произнести. Ещё и Ганнибал, словно зная, о чем он думает, постоянно обращался к нему «милый» и «дорогой», периодически обескураживая Уилла внезапными комплиментами. Ганнибал же, найдя эту слабую точку, приходил в восторг каждый раз, когда Уилл замирал от очевидной констатации его красоты. Сейчас говорить так, будто позабыл имя своего партнёра, у Ганнибала уже вошло в привычку. Было так хорошо, что даже не верилось. Казалось вот сейчас должно случиться, что-то ужасное, как расплата за эти спокойные и счастливые дни. Но время шло и ничего не происходило, и постепенно тревога уснула, укрытая теплым одеялом радостных минут. — Дорогой, завтрак уже готов, пора вставать, — Ганнибал стоял, облокотившись о дверной косяк, с удовольствием смотря на сонного Уилла. Кудри разметались по подушке, и в свете утреннего солнца казались золотыми; длинные черные ресницы; приоткрытые алые губы. Уилл почувствовал на себе изучающий взгляд, и, довольно улыбнулся, потягиваясь, откинул голову, демонстрируя чуть побледневшие за ночь метки на шее. Ганнибал подошёл к кровати, легонько прикусил его кадык, сразу же переходя к губам. И тут же прекращая едва начавшийся поцелуй. — Вставай, золотой мой, вставай. Завтрак остынет, — Ганнибал снова коротко поцеловал его, и ушел вниз, сервировать стол. Что ж, новый день начался как нельзя лучше. Уилл открыл окно, впуская в дом свежий воздух. На улице все искрило белым цветом. Уши и нос сразу же стали замерзать, но он все равно зачерпнул рукой снег с подоконника, обжигая холодом ещё и руки, и улыбнулся. Сколько ещё подарков преподнесет ему эта чудесная природа? Уилл спустился в столовую, практически не опираясь на перила, что на самом деле было большим достижением. За прошедшее время он лучше стал ощущать пространство вокруг и, хотя редкие синяки все же появлялись от столкновений, на территории дома двигался Уилл без затруднений. — Нам определенно нужно сегодня пойти прогуляться. — Погода и, правда, замечательная, — Ганнибал, отодвинул стул, приглашая Уилла за стол. *** Горные пейзажи обладали поистине удивительным свойством, смотря на них, миг превращался в вечность. Огромные и незыблемые, казалось, их не трогает даже время. Это могло пугать, но пока Ганнибал держал его за руку, всё вокруг только придавало Уиллу сил. Они гуляли, пока солнце не зашло за горизонт, питая снег оранжевым цветом. А после, дома, грелись глинтвейном и рождественским имбирным печеньем. — Нужно ли, говорить очевидное? — Уилл поставил пустую чашку на стол. — Если ты хочешь, что-то сказать, скажи. Ганнибал вытирал полотенцем чистую посуду. Уилл подошёл сзади и положил голову ему на плечо, прошептав в самое ухо. — Я люблю тебя, — совершенно неожиданно, щеки начали гореть. Ганнибал отложил тарелку, развернулся, внимательно посмотрел в глаза, поддернутые белой дымкой. — Я тоже тебя люблю, Уилл. Они целовались, медленно и неспешно, наслаждаясь каждой секундой, в полной уверенности, что так будет всегда. А потом они танцевали в полумраке гостиной. В старом проигрывателе крутилась пластинка с медленным джазом, неизвестного композитора. Тихо потрескивали горящие поленья в камине, а они просто покачивались в такт музыке не спеша разрывать объятий. Это было так далеко от тех математически выверенных движений, которые обычно исполнял Ганнибал на балах, что наверно и нельзя было назвать это танцем. Вместе с тем, это явно было чем-то бо́льшим. Это было переплетение душ, что в тот вечер окончательно стали единой. — Смерть стоит того, чтобы жить. — А любовь стоит того, чтобы ждать. *** За окном тихо завыл ветер, в бессильной попытке разрушить каменные стены. Уилл поглубже залез под одеяло, утыкаясь лицом куда-то в подмышку Ганнибала и обнимая его поперек груди. Тот поцеловал его в макушку и плотнее прижал его к себе. Уилл слушал размеренное биение сердца человека, который, как уже казалось, был в его жизни всегда и по всему телу разливалось тепло, а вместе с ним и уверенность, что так будет до конца их дней, и как бы не сложилось их будущее, тепло их любви укажет им путь.