Бинты

      Не было нужды нападать на Эрена, силой закатывать рукава и срывать с него бинт, Микаса прекрасно знала, что увидит, и хотела этого меньше всего.       В школьном коридоре она встретила Марселя Гальярда и вспомнила слова, сказанные им осенью в приемной директора. Он сказал тогда, что Эрен болен, очень серьезно сказал, без злости, хотя рядом сидел его изрядно потрепанный брат. Он так сказал, потому что видел: Эрен совсем не в порядке, никакой он не бунтарь и не задира, и школьный психолог его проблем не решит.       Эрен был болен, не смертельно и излечимо, просто отказался своевременно принять помощь, и Армин — умница Армин — говорил об этом и прямо, и намеками, и самому Эрену, и Микасе, но разве кто-то его послушал.       Микаса отпросилась с урока литературы (учителя знали, что она страдает мигренями и иногда разрешали изучать материал самостоятельно, чтобы сдать потом общий тест и эссе) и спряталась ото всех за самым дальним столом в пустой библиотеке, взяв для виду обширный том, собрание сочинений писателей середины прошлого века. Она открыла книгу посередине, и буквы тут же расплылись перед глазами в грязное чернильное пятно.       Она смертельно устала. Ей казалось, что она давно не ела и не пила, и прошла бесконечные мили в неудобной тяжелой обуви по пути в никуда, поддерживаемая только надеждой, оказавшейся ложной. Ей казалось, она сидит посреди каменистой пустыни, в холодной тени огромного черного валуна, закрывающего её от солнца, и прозрачные скорпионы ныряют в глубокие трещины, прячась одновременно от палящих лучей и от ледяной тени. Микаса тоже хотела спрятаться, но ей было некуда.       Она достала телефон. Армин был оффлайн, но она всё равно ему написала:       «Ты был прав. Стало хуже»       Положив телефон экраном вниз, Микаса опустила голову на раскрытые страницы и лежала так вечность, пока телефон не выдернул её из мучительной полудремы короткой вибрацией.       «Ты в этом не виновата, ты сделала, что смогла. Расскажешь теперь отцу?»       «Вечером»       Никто не мог усомниться в уникальном интеллекте Армина, но многие переоценивали его способность кого-нибудь поддержать. Он, как и многие, понятия не имел, какие слова подобрать, как выразить, что он рядом и сопереживает, но Микасе и не надо было ничего говорить, она знала, что Армин с ней. С ней и Эреном, что он всегда рядом, и вечером она сможет мысленно положиться на его поддержку. Она будет не одна.              Это был один из тех дней, когда Карла возвращалась поздно, и семья ужинала без неё. Доктор позвал Эрена себе в помощь, и они приготовили целую кастрюлю тушеного картофеля с курицей и салат с авокадо. Поужинали втроем, почти молча, как и бывало, когда за столом не было Карлы. Микаса, как не принимавшая участия в готовке, осталась, чтобы убрать со стола, Эрен помог ей, счистив с тарелок остатки и составив их стопкой возле посудомоечной машины.       Со вчерашнего дня они так и не разговаривали. Микаса этому только радовалась. Никогда раньше она не могла представить страха перед тем, что Эрен заговорит с ней. Она боялась, что он с ней заговорит и снова переманит на свою сторону. Возьмет за руку, заглянет в глаза. Что она сможет противопоставить ему, кроме собственной воли? Как давно он так подавляет её? В детстве, если Микасе казалось, что Эрен замыслил глупости, она сдавала его Карле без малейших угрызений совести. Когда всё переменилось? Она не заметила.       Бинта под рукавом видно не было, но это означало только, что Эрен тщательнее его спрятал.       Странная мысль вдруг прошила её, и Микаса едва не выронила тарелку из рук. Что если он хотел, чтобы она остановила его? Что если всё это время Эрен ждал помощи? Тот самый, с огромными испуганными глазами, который не может выбраться из заколоченного дома на живописной поляне вблизи холма. У кого Микаса всё это время шла на поводу? Кого покрывала и защищала? Что же она наделала.              На тихий стук доктор отозвался невнятным: да, заходи, и Микаса опустила дверную ручку.       Доктор сидел за компьютером и читал с монитора. Если это была работа какого-нибудь его молодого коллеги, Микаса тому не завидовала, она хорошо знала, что означает эта складка между бровей. Доктор снял очки со специальными линзами и сжал переносицу пальцами.       — Голова? — сочувственно спросил он.       — Нет.       — Всё-таки не спала?       — Нет, спала.       Доктор поднял голову, внимательнее посмотрел ей в лицо, и Микасе показалось, что в эту секунду он уже всё заранее понял или хотя бы предчувствовал, что ничего хорошего она не расскажет, и что речь будет идти об Эрене.       — Прикрой за собой дверь, — попросил он, отодвигаясь так, чтобы монитор не закрывал его от Микасы. — Садись и рассказывай всё.       И она рассказала. Всё.              Эрен всё понял по глазам Карлы. Доктор предупредил Микасу, что ничего от неё не скроет, потому что вранье — первый шаг к разрушению семьи, и она мать, у неё есть право знать. Микаса, потупившись, кивала.       — Это не из-за тебя, — сказал доктор, — у тебя просто мало опыта. Если и есть здесь чья-то вина, то моя, я не должен был верить Эрену на слово, это было неосмотрительно. Я не хотел обижать его недоверием, а вышло так, что моя осторожность ему навредила.       — Я должна была сразу же рассказать.       — Тебе ничего не пришлось бы рассказывать, если бы я был внимательнее к сыну. Спасибо, что исправляешь мои ошибки.       Он пообещал, что не будет никакого скандала и что никто не станет тыкать Эрена носом, как щенка в лужицу у ботинок.       — Боюсь, душеспасительные беседы с родителями запоздали. Эрен давно выказывал недовольство врачом, вот мы и сменим врача.       — На психиатра? — уточнила Микаса.       — Для начала обойдемся одной консультацией, дальше будем исходить из рекомендаций.       — Если ему опять назначат таблетки — он не будет их пить.       Доктор прикрыл глаза и покачал головой с выражением лица человека, у которого заныл зуб.       К завтраку Микаса пришла последней, ей стоило только взглянуть на Эрена, хоть тот на неё даже не посмотрел, чтобы понять: он знает. Он понял, что Микаса сдала его, что она его обманула, переступила через его просьбу. Что же, разве она не была к этому готова? Разве не выбрала между его благополучием и их отношениями? Была готова и выбрала. Так чего же теперь страдать.       Она села за стол, и Карла поставила перед ней тарелку. Микаса боялась поднять глаза. Доктор на рассказ об их отношениях с Эреном отреагировал спокойно, его гораздо больше встревожило, что всё это время, всю зиму он не различал, принимает его сын лекарства или нет, и не догадывался о его изрезанных и искусанных в попытках унять свою злость руках. Но что скажет на это Карла? Да уж вряд ли обрадуется, что её приемная дочь влезла в постель к её кровному сыну, которому требовался не секс, а помощь специалиста.       Карла обошла стол, поставила перед Эреном чашку какао, наклонилась и поцеловала его в макушку, потрогала, отведя волосы, лоб и заглянула ему в лицо.       — Ты бледный. Может, сегодня побудешь дома?       Эрен ответил, что у него тест по биологии.              Нелепый случай задержал Микасу у гардероба. Она хотела вытащить из кармана перчатку, но вслед за с перчаткой посыпалась всякая ерунда: фантики от леденцов, монетки, скомканные бумажки, колпачок от фломастера. Всё то, что она никогда не хранила в карманах раньше, до того, как все её мысли обратились к проблемам Эрена. Она наклонилась, чтобы всё это собрать и отправить наконец в урну, когда какой-то добряк кинулся ей на помощь.       — Спасибо, Жан, — Микаса забрала у него мятые бумажки и сломанную заколку и сжала всё это добро в кулаке.       Жан в своей модной куртке с высоким воротником удивительным образом походил одновременно и на крутого парня и прилежного домашнего мальчика.       — Ты, случайно, не с нами? — спросил он с надеждой, хотя Микаса даже не поняла его и переспросила:       — С вами?       — В торговом центре на втором этаже выставка-серпентарий, сегодня последний день, а мы с Армином только собрались. Я видел фотки, там анаконда. Давай с нами. — Твой Эрен как-нибудь доберется до дома сам, читалось в его улыбке.       Странное чувство охватило Микасу, и она далеко не сразу поняла, что это, а когда поняла, выронила так тщательно скомканный мусор на пол и громко переспросила:       — Армин?!       Это был испуг. Она испугалась до того, как поняла, чего именно могла испугаться. Жан растерялся, он понятия не имел, что мог сказать не так, он никогда не слышал, чтобы Микаса боялась змей.       — Армин, — повторил он и бросил взгляд на большие круглые часы в гардеробной. — Наверное, приехал уже.       Когда Микаса сорвалась с места, Жан побежал за ней, она слышала топот его ног за спиной. Она неслась так быстро, как только могла, и всё равно опоздала.       Армин лежал у ворот, там, где, наверное, и дожидался Жана. Его коричневое пальто слева всё было в снегу и грязи, брюки тоже, но Микаса видела только, как он пытается подняться и на его лицо, с той стороны, где и без того уже виднелся четкий отпечаток удара, снова обрушивается кулак, и ещё, и…       Жан, каким-то чудом её обогнав, налетел на Эрена и буквально сшиб его с ног, прижал к земле своим весом, придавив одну руку коленом, зато другой успел схлопотать в плечо, прежде чем перехватил обмотанное бинтом запястье.       — Ты что натворил, урод! — закричал Жан прямо ему в лицо. Краем глаза Микаса увидела, что на помощь уже несется Райнер, а позади него Саша, но сама она в ту сторону даже не посмотрела, она рухнула на колени, больно ударившись о мерзлую землю, и повернула разбитое лицо Армина к себе. Тот хлюпнул носом и попытался ободряюще улыбнуться, в углу рта надулся и лопнул кровавый пузырь.       — Армин! — позвала Микаса, хотя глаза у него были открыты.       — Ты зачем это сделал, ублюдок? — допытывался у неё за спиной Жан. Эрена, кажется, подняли на ноги, и теперь Райнер держал его, обхватив под обе руки.       — Тот, кто лезет не в свое дело, другого и не заслуживает, — ответил Эрен, голос у него был ровный, словно он просил передать корзинку с хлебом за обеденным столом.       — Армин! — позвала Микаса опять.       Армин, шипя и морщась, сел, привалившись спиной к решетке ограды, взял Микасу за руку и сказал:       — Не переживай, это лечится.       Она думала, что заплачет, но не смогла.              

***

      Они пробыли дома совсем недолго. Доктор куда-то звонил из своего кабинета, после ждал ответного звонка, а потом вышел в коридор, без стука распахнул дверь в комнату Эрена и сказал:       — Едем.       Микаса была у себя, она приоткрыла дверь и даже не делала вид, что не подслушивает, знала, что доктор видит её. Эрен без споров и крика вышел. Одет он был во все тот же свитер с высоким горлом. Он посмотрел на Микасу и промолчал, слов ненависти не осталось, презрения во взгляде тоже, и он даже показался Микасе слегка испуганным, как человек, понятия не имеющий, что будет дальше.       Она хотела бы поддержать его, но больше не знала, как.              В холле стояла такая тишина, которую Микаса могла бы назвать стерильной, точно такой же, как выложенный белыми плитами кристально чистый пол и выкрашенные в нейтральный цвет стены. Звуки были, но ничего лишнего, не звонили телефоны, не разговаривали люди. Медсестра в зеленом брючном костюме прошла от стойки к лестнице, бесшумно, в мягких войлочных тапочках, и лист пальмы в широкой кадке, под которой стояла скамейка, скрыл её из виду.       Карла вернулась от кофейного аппарата и протянула Микасе большой стакан кофе с молоком и батончик-мюсли, молча села рядом. С тех пор как выехали из дому, они едва ли перекинулись парой слов.       — Эрен останется здесь на какое-то время. — Когда Карла заговорила, Микаса невольно вздрогнула и робко подняла на неё глаза. — Его можно будет навещать. Звонить и писать — пока что нельзя, — Карла залезла в сумку и достала телефон Эрена, который тот вынужден был отдать ей. — Сказали, нужно избегать возбудителей, но можно читать, привезем ему завтра что-нибудь, в детстве они с Армином любили читать про путешествия. Армин зачитывался вот такими томами, безо всяких картинок, и так интересно рассказывал, что Эрен начинал читать сам.       Она замолчала, и Микаса снова опустила глаза, и сидела, глядя в истаивающую молочную пенку, пока Карла не заговорила снова:       — Его тут не привязывают к кровати, ничего подобного, просто…       —…так безопаснее, — подсказала Микаса.       — Да. Безопаснее. В первую очередь для него.       Микаса прикоснулась к карману джинсов, где лежал её телефон, а в нем присланная полчаса назад фотография: Армин на больничном крыльце с улыбкой и «виктори» растопыренными в перчатках пальцами. Переносица заклеена пластырем, под глазами уже наметившиеся яркие синяки. Глядя на фото, Микасе снова захотелось заплакать, а слезы снова не подступили, словно пересох бездонный резервуар, как будто силой выкачали до дна Марианскую впадину. Что-то невозможное — и всё же случившееся.       — Мне стыдно, — призналась Микаса. — Если бы мой стыд мог помочь.       Карла осторожно поставила кофе на край скамейки, положила рядом так и не распакованный батончик, подождала, пока Микаса сделает то же самое. Взяла её за руку. Рука у Карлы была на удивление теплой, словно она только-только вымыла чашки в горячей воде и насухо вытерлась мягким полотенцем.       — Всё будет хорошо, — сказала она. — Эрену здесь помогут.       Как же Микаса на это надеялась, как она хотела, чтобы в этой стерильной тишине и покое стационара исправили все наделанные ею ошибки.       — Вы всё знаете? — спросила она у Карлы, не осмеливаясь взглянуть ей в лицо.       — Конечно. Папа мне всё рассказал.       — Вы меня ненавидите?       Карла ахнула. Она взяла лицо Микасы своими теплыми пальцами и заставила её посмотреть на себя.       — Что ты такое говоришь, милая? Конечно мы тебя любим, ты наша девочка.       — Но ведь я… — Слезы, такие горячие, что щекам стало больно, потекли ручьем и Микаса ничего не могла с этим сделать, ей казалось, что она задохнется, и в то же время камень, который так давил ей на грудь, стал неожиданно легче, гораздо легче. — Это ведь я всё испортила.       — Не говори глупостей, — сказала Карла и обняла ей. — Ничего нельзя испортить любовью.