Песнь об Альтазаре

       Закрались за горизонт первые проблески рассвета, но черно еще было небо, когда проснулась Сите, проснулась и только тогда поняла, что задремала у кровати. Тих старый заброшенный дом на краю тропы к Черным горам, только сквозняки навещают его да такие же отчаянные путники, как сама Сите и сестры, ее спутницы. В местах и более глухих, и более опасных побывали они, а беда настигла здесь.       Наступал второй день, как не вставала с постели Асани. Окликай - не отзовется, касайся - не почувствует, рядом стой - не увидит. Дальше вниз, от света и тепла живого мира, тянуло ее проклятие Черных гор. И не мертва ведь – и среди живых ходить не может.       Скрипнула дверь, и поскользил по полу сквозняк. Не обратила б на то внимание Сите, если б не повеяло со сквозняком нездешним холодом. Лапками насекомых поднялся он по спине, дрожанием крыльев зарябил в воздухе. Но ни одного колокольчика снаружи не зазвенело, ни одна нитка у порога не оборвалась - значит, не тварь вошла в дом. Со свечой в руке Сите вышла в сени - у раскрытой двери ничего, кроме теней, не было, и никого не было. А холод полз – не от двери уже, от стены рядом. Пригляделась Сите, потом глаза прикрыла и по-другому посмотрела, как здесь рожденные смотрят, когда видеть не могут иль не хотят. Посмотрела – и закричала, шатнулась назад, свеча из руки едва не выпала. Тенью среди теней стояла напротив Хеаме, опустив голову, прижимала что-то к груди – а что, у Сите глаза резало рассмотреть, и не старалась она – взгляд не отпускала чернота, дырой расползшаяся у сердца Хеаме.       Не поднимая головы шагнула Хеаме от стены, прошла мимо, скрылась в комнате. Медленно, крадучась, словно лишним звуком потревожить боясь, Сите подошла к порогу, прислонилась к косяку, полувыглядывая из сеней. У кровати сестры на коленях стояла Хеаме, что-то острое было в ее руке. Что-то острое чертило линии над телом Асани, и под лезвием его рассыпалась до пыли чернота. Сите прикрыла рукавом глаза, иначе - ослепла бы. И как не слепнет Хеаме, или может, уже слепа?       Лишь тогда Сите руку от лица оторвала, когда шаркнули рядом сапоги. Тенью прошла мимо Хеаме, Сите едва от нее не отшатнулась. Прошла и села в углу сеней, за старой рассохшейся лестницей, прислоненной к стене. Сите тревожить ее не посмела - пошла к Асани, склонилась над ней. Еще вечером не могла она почувствовать дыхание, а теперь видела, как вздымается грудь. Потеплели руки, словно быстрее побежала кровь, дернулись веки, словно вот-вот откроются. Вновь Сите закрыла глаза и открыла их по-иному, и увидела - нет больше черных пут, даже следа от них не осталось.       До кого же ты дошла, какое сокровище отыскала?       Сите только головой покачала устало, а потом встрепенулась, вспомнив, прикрыла рот ладонью.       Ночь скоро.       Новые колья взамен полусгнивших вбивала Сите в забор. Веревкой, из обрывков сплетенной, обносила дом, повязывала по углам колокольчики. Завешивала окна плотными плащами, кругами вышитыми, на три засова железных запирала дверь, три нити натягивала над порогом. В горячих руках сжимала ручку двери, покуда жар в нее не впечатался, покуда не начала она обжигать.       Знала Сите - мало сделанного.       Неровным выходил оберегающий круг, дрожали руки Сите, когда вязала она колокольчики. В обычный день хватило бы такой защиты, но ночь наступала опасная, переломная. Будет ночью мир двойной становится единым, смешаются холмы и равнины, поползет туман по земле. Будут в тумане загораться огни призрачные, будут звать, за собой манить.       Будет свет недавно отданный, в мыслях от сердца еще не отнятый, не отпущенный, ярче солнца светить, громче ближнего звать.       Закончила Сите, села у кровати Асани ночи ожидать. Долго время тянется - Сите тоскливо. Вот бы Асани очнулась. Порой смотришь на нее: трепещут веки, будто проснется вот-вот, но та все лежала. А за окнами не темнело - серело, змеился туман по траве, да появлялись вдали неверные огоньки. Сите в сон клонить стало; тогда встала она и начала по комнате прохаживаться, шагами да мыслями сон прогонять. Хеаме из сеней так и не вышла; хоть бы и сидела там, в углу темном, к двери и к окну не подходя. А туман уж у окна извивался; шепот чей-то чудился Сите. Или то шорох от ее шагов? Мысли в голове не задерживались, плыли, только шаги считать выходило. Раз-два-три, поворот-четыре, раз-два-три, поворот-четыре, раз...       Дзинь.       Звякнул колокольчик, в миг оторвала Сите голову от рук. Когда сесть успела, когда заснула и сколько спала? А звякнул колокольчик, потому что нить у окна порвалась. Сите обернулась - стояла у окна Хеаме, ладонями припадая к нему. Осторожно Сите приблизилась, как к зверю, которого спугнуть боится. Завороженные глаза у Хеаме были, смотрели в туман и видели что-то, чего Сите видеть не могла, а может, и ничего не было там; шевелились губы, шепча все одно, шепча имя, да называть его толку не было.       Оказалась Сите у Хеаме за спиной, хотела за плечи ее взять, от окна отвернуть, но Хеаме раньше дернулась, метнулась от окна к двери, засов схватила, дернула. Засов заговоренный шипел, обжигал, она подвывала от боли, но все равно тянула. Сите повисла на ней, силясь руки ее оторвать, но куда там - худа, как тростинка, Сите была, где ей с одержимой сладить?       - Верни... верни-верни-верни-верни!       - Не вернут, - шипела Сите, царапая Хеаме руки, - никогда не вернут, он больше не твой!       Ты же лучше меня это знаешь.       А туман полз, пробирался в щели, не держали двери напора и с одной, и с другой стороны. Вился туман вокруг лодыжек Хеаме, и не утащил еще за собой лишь потому, что не нравилась ему Сите. Но скоро тумана станет больше, станет так много, что Сите он и не заметит.       Дурные горы... Дурные дороги... Дурная жадность. Туман заволакивал разум и приносил ощущение бессилия, и у Сите получалось только сильнее впиваться ногтями в ладони Хеаме. За туманом Сите пропустила момент, когда та перестала вырываться.       Голос позади - звучал, но предназначался не Сите, и она не разбирала слов. Но за набежавшим туманом горела свеча, и вот ее Сите видела ясно. А за свечой - лицо Асани.       Она стояла за их спинами со свечой в руке, набросив тонкое одеяло на плечи, и огонек горел мерно, неколебимый сквозняком. Хеаме обернулась к нему с трудом, словно тянуло что обратно ее голову, и такой мукой исказилось ее лицо, словно вытащили из груди половину сердца. Только вот вытаскивать уже нечего, сколько ни гоняйся за миражами. С усилием Хеаме разжала руки.       Туман зарябил, заколебался недовольно, заклубился у двери. Асани подскочила, оттолкнула обеих спутниц, загородила собой. Сильнее вспыхнули огни всех зажженных свечей, затрещал огонь в маленьком очаге. Туман сложился смутными очертаниями лица, и Сите почуяла запах реки и тины.       - Не уде-ержишь, - рассмеялся голос, потянулся вязким речным песком, - глупая сестра глупой отдавшей. Нет пути теперь тебе на этом свете, отдавшая. Доживешь свои годы и провалишься, без света ни ступени дальше не пройдешь, новой не родишься. Хочется, что ли, вниз тебе падать? Там темнота и голод, там последнюю память о мире живом, дышащем снимут, растащат по серым грязным углам. Будешь такой же тварью тупой да голодной, в серости других не видной. На что тебе оно? Пошли со мной, дам тебе службу, дам тебе имя да новое лицо.       - Кишт, да? - как металл по шершавому дереву, скрипел голос Хеаме. - Совсем рук не хватает, за чужой счет поживиться решила? Уходи. Я с тобой не пойду.       - Думаешь, кто получше тебе службу предложит? Просить будешь, кричать будешь потом, а никто не откликнется.       Ярко полыхнул огонь, от очага, от свечей других перекинулся на свечу, что держала в руке Асани, распустился гроздью, ветвью рябиновой, полоснул туман. Зашипел дух, заругался, но лишь часть его в доме была, да и не любил он огонь.       - Просить будешь - не откликнутся... - с тем и исчез.       - Надо же - ушла, - пробормотала Асани, - не иначе как плохи у нее дела, раз связываться не захотела.       Опустила руку с погасшей свечой, оглянулась назад. Тяжел взгляд был, как толща воды. "Только не ссорьтесь, - тоскливо думала Сите, - не помирю вас, не умею вас мирить, а нам еще ночь эту дожить надо". Асани шагнула вплотную - Хеаме на нее и не посмотрела, пустым лицо ее было. Сите думала, Асани ее сейчас ударит, у той глаза такие были, будто насмерть задушить готова. "Вовек не помирю вас..."       Асани отбросила свечу и стиснула сестру в объятиях.       - Ну и дура ты... - прошептала она. - Ну и дура... Что ж мне делать с тобой?       - Сама дура, - отозвалась Хеаме, - на проклятье попалась. На какие б деньги я тебя такую хоронила? Голодать нам, что ли, надо было после твоих похорон?       Сите видела, как дергаются у Асани плечи - то ли смеётся она рвано, то ли плачет. Сил уже никаких думать не было. "Не поссорились - и ладно", - вздохнула Сите мысленно, опускаясь на стул.       Скоро уже рассветет, скоро.