Лес

      Вова тяжело дышал и лежал с головой покрытый одеялом, рука его была цепью прикована к кровати. Его поминутно передергивало и прошибало потом. Он изредка стонал. Левая рука с такой силой врезалась в ржавое железо, что на ней оставались многочисленные кровоподтеки. Его тело было так измождено, что на побег даже надежды не оставалось. Держали его в маленькой темной каморке больше похожей на тюремную камеру. Все стены были обглоданы мышами, пол в щелях и поросший мхом от сырости. На потолок даже страшно смотреть, весь в черных разводах, плесени и паутине. Посередине стояла кровать и рядом параша. Нет. Простому человеку там было не прожить и недели. Видимо, этого и добивались. Впрочем, распорядок был довольно сносный. Утром всех выводили на линейку. Это было самым страшным мероприятием за день. Там всех поочерёдно "обливали грязью", а слишком дерзких избивали, возможно, до смерти, потому что Вова их больше не видел. Самых послушных и сильных, по мнению Сокола, так все обращались к командиру, уводили в неизвестном направлении, Вова тоже их больше не встречал. Остальные оставались в строю до команды "вольно". Затем менее влиятельные "шишки" строили всех и вели в столовую. И весь день все оставшиеся в утреннем строю выполняли обязанности, порученные им в первый день.       Сегодня наступал четвертый день пребывания Вовы в сорок девятом отряде. В пятом часу ночи все признаки принятой таблетки сошли на нет и он погрузился в глубокий сон. В девять утра он проснулся, как сам начал думать, другим человеком, от шума громкоговорителя. Человек одетый в чёрное отпер дверь, прорычал что-то невнятное в мегафон-рупор и, покопавшись, в кармане освободил его руку. Вова свободно сел на кровати, всё его тело трещало ужасной болью, он потер больную руку второй, потом опустив голову и придерживая ее руками, посидел с три минуты, встал и вышел из каморки. Шел он по тёмному коридору, встречая редкие тусклые светильники и соседей по комнатам. Все шли с опущенными головами, ожидая нового нападения Сокола. Вова уже совсем измождённый и разбитый за эти три дня еле волочился в строй, он, состроив кислое лицо, посмотрел на дверь откуда обычно выходит Он. И в эту минуту старая дверь чуть не слетела с петель от сильной руки командира. Вова тут же отвернулся, но это его не спасло. Сокол успел заметить его выражение лица. Он все видел и все про всех знал. Командир ждал меньше минуты, и строй был готов. Он довольно ухмыльнулся, глядя в сторону Вовы. Второй стоял, как вкопанный, глядя куда-то вдаль коридора, только бы не видеть лицо командира. Сокол подошёл к нему вплотную. Вова пошатнулся, он понимал, вот и его конец пришел, но по-прежнему вглядывался в коридор. Сокол всё с той же ухмылкой на плохо освещенном лице с глубоким чувством проговорил: "А, так ты стойкий значит!?". Вова всё так же стоял, но трясущиеся руки выдавали его волнение. Сокол кивнул: "Понимаю". На удивление Вовы командир отошел от него и по своему обыкновению подошел к каждому, унизил, как мог, кому-то даже плюнул в лицо. Но в этот раз Вову он обошёл стороной. Тот перевёл дыхание, но на командира по-прежнему не смотрел. В это утро Сокол никого не ударил и никому не присвоил новое имя. Имя присваивается тем ребятам, которых уводят в неизвестном направлении. Но прежде, чем дать завершающую команду, он снова подошёл к Вове и строго спросил: "Имя!". Вова собрал все силы и так же не глядя на командира ответил: "Владимир". Сокол снова жгучим взглядом смерил Вову и уже более мягко скомандовал: "За мной!". Что было делать Вове? Он на трясущихся ногах пошёл за командиром. Когда они вышли в ту самую старую дверь прозвучала команда "вольно".