Лучший мой подарочек

      Жизнь налаживалась. Вроде бы. А если бы начальник целоваться не лез — вообще зашибись бы было, сто из десяти просто, но проблема была в том, что он, скотина, лез. Лиза старательно держала оборону. Выходило не очень.       Роман Дмитриевич относился к той категории мужчин, которым отказывать было противопоказано по всем разумным соображениям — не урод, щедрый, справедливый. Но самым главным и явным минусом было то, что он тоже относился к духовно-инструментальному оркестру местных бандитов, которые, судя по всему, держали весь город в страхе. Лизу такое не особенно устраивало, подобный типаж мужчин не был в её вкусе — она всё-таки предпочитала смазливых ровесников, вроде того же Андрея. Или гопят! Даже гопята нравились ей больше, если честно, потому что, ну… Романа Дмитриевича она всё-таки побаивалась. Его трудно было не побаиваться.       Поэтому секс был случайным. Даже более случайным, чем тот несчастный поцелуй по пьяне, после которого пьяного босса пришлось выпихнуть подальше — в тот раз вышло всего лишь из вольера, а хотелось из жизни. Поцеловались и поцеловались, ситуация романтичная была. Лиза потом удрала обратно в дом, даже не оборачиваясь, стоило ему прекратить их обмен бактериями, а уже неделю спустя начальство заявилось с букетом цветов, коробкой швейцарского шоколада и заодно в состоянии нестояния.       Короче говоря, череда случайностей привела к трагичной развязке всей этой ситуацией, хотя ситуация изначально была не очень, на троечку. Но тут всё закрутилось, завертелось, будто колесо обозрения сошло с ума и принялось вертеться, как хомячье, а Лиза не успела покинуть кабинку и её теперь тонким слоем размазывало по стеклянным стенам. Ещё один безумный оборот, и она вылетит наружу. Не вылетела. А хотелось, так хотелось!       — Вы чё… с Малиной… Ну, того? — гнусаво поинтересовался гопник, блестя тёмными волчьими глазами. Лиза раздражённо швырнула в него мокрой тряпкой, Тончик ловко увернулся, и тряпка заехала прямо по лицу Андрею. Тот икнул. Они втроем батрачили на кухне — резали, жарили и варили, пока остальная смесь гопников и малиновой братии валандалась на улице, разбиралась с деревьями и забором.       — Того, — процедила Лиза. Тончик радостно оскалился.       Ну было и было пару раз. Лиза этим не гордилась, но и не стыдилась. Оправдываться тут было нечего и не перед кем. Перед кем ей было жалиться, перед кем стесняться — перед бандитами? Перед убийцами? Нет уж, увольте. Раз уж им было наглости не занимать, то Лизе — вдвойне. Тончик её частенько так на зуб пробовал, но как же… Лиза слишком много за эти несчастные холодные месяцы вынесла, чтобы какой-то недопёсок ей задавал каверзные вопросы. Или, не дай Бог, советы раздавал!       — И че, и как?       И как? Кожа к коже, губы к губам, тело к телу — жарко, влажно. В темноте глаза закрыть — можно представить, что не было никаких выстрелов и криков, собаки не лаяли, а кости не дробились. Можно представить, что у Лизы всё в порядке, и это просто чёрная полоса, а не глубокая задница, из которой ей было уже не суждено выбраться. Из такого выбирались ногами вперёд.       — Классно, — мстительно гаркнула она, — замечательно трахается. Тоже хочешь с ним попробовать? Так попроси, чего ко мне цепляешься-то? Или дел мало, заняться нечем?       Ларьки там обирать, деньги отжимать, лавочников запугивать. Чем ещё занимаются мелкие бандюжки с огромным самомнением? Лиза не знала и знать не хотела.       Тончик отшатнулся. Андрей икнул ещё раз. Они мрачно вернулись к готовке, недовольные друг другом.       На самом деле это было… странно. Лиза особо опытной не была, и это действительно было странно. Не неприятно, но… Десятки, сотни, тысячи запятых и многоточий, которые портили и портили её понимание происходящего. Весь лизин опыт отношений начинался и заканчивался парочкой трепетно-одухотворённых одноклассников из музыкального училища, а тут всё было совсем иначе. Роман Малиновский относился к другой весовой категории, и она отчаянно боялась, что сломается, не выдержит этого давления, потому что все вокруг гнули спины и стёсывали колени — то обе его помощницы, то целое стадо быков, то даже вот, друзья… Она не была уверена, что у Романа Дмитрича вообще могут быть друзья.       Ломаться Лизе было нельзя. Можно было только сгибаться, чтобы потом распрямиться в самый подходящий момент.       Между ними ничего особенно не изменилось. Ну, кроме того, что теперь он иногда оставался на ночь. Утром, слава Богу, его уже не было, так что когда Лиза закрывала глаза — он тяжело дышал рядом, а когда открывала, то начальство уже отбывало, и соседняя сторона постели была приятно-холодной. Она вообще предпочла бы, что эта сторона была холодной всегда, но, видимо, у Романа Дмитрича был какой-то пунктик на романы со своими работницами. Лишь бы не работниками.       Спасибо, что зарплату платил исправно.       С нежностью у него всё было совсем плохо. Максимум, так это обозвать кисой, но так обезличенно-равнодушно он вообще называл всех женщин в своём окружении. Лиза подозревала, что он просто не запоминал имён. Целовал — всегда жадно, как последний раз. В постели грубым не был, просто подавляющим, но синяки потом оставались то на бёдрах, то на боках — синели, потом желтели и выцветали. Лиза заботливо мазала кожу мазью и не жаловалась. Ей это иногда даже нравилось, потому что в объятиях Романа Дмитрича думать о чём-то или о ком-то кроме него, было невозможно — он всё собой забивал, заполнял, душил. Его было так много, что ничего другого эту радиацию любовного излучения перебить не могло.       — Хорошая ты баба, Лиза, — она устало устроила голову на огромной лапище, и он осторожно высвободил взмокшие светлые волосы, перекинул так, чтобы случайно не придавить, — тихая, не капризная. Неприхотливая. Чудо просто. Я б на тебе женился, если бы ты мне сына родила.       Лиза коротко улыбнулась, когда Роман Дмитрич потянулся её поцеловать. Долго, сладко. На его слова она внимания не обратила, он явно шутил… Она так думала ещё месяца два, пока в мае не узнала, что носит под сердцем ребёнка. Первой мыслью было бежать на аборт, но шесть тестов на беременность ввели всех окружающих в ступор, а Лизу — в состояние бешенства. Какой там аборт!..       Она заперлась у себя и схватилась за голову. С Романа Дмитрича сталось бы подумать, что она специально залетела, но она, наоборот, боялась этого, как огня. Лиза поразбивала всё, до чего руки дотянулись. Наорала на всех, кто подошёл к двери ближе, чем на пять метров. Раскидала все подарки, все украшения, которые любовник ей дарил… Это ещё никогда не чувствовала себя такой беспомощной.       Беспомощнее была только тогда, когда Роман Дмитрич с час подпирал плечом её дверь, уговаривая выйти и поговорить. Лиза сдалась — таким не отказывают, вышла и поговорила.       Договорилась!..       Так договорилась, что теперь она блевала на собственной свадьбе дальше, чем видела, пока цыган коммуниздил серебряные ложки, а новоиспечённый муж, доставивший её в туалет, куда-то умотал на третьей космической. Лиза зажмурила глаза. Ей на секунду показалось, что она тонет, но уже в следующий момент она выпрямилась, вытерла рот салфеткой, заботливо поданной из ниоткуда материлизовавшейся в кабинке Мариной Николаевной, пополоскала… Пригладила волосы и вышла, выразительно хлопнув дверью.       Чувства ярости и беспомощности душили. Бриллиантовое кольцо на пальце — заставляло давиться пеплом.       Но к счастью или несчастью, страдать Лиза Дунаева… Теперь уже Елизавета Малиновская, была не приучена. Сражаться она умела с детства, ровно как и вести заведомо проигрышные войны с явно более сильными противниками, превосходящими её саму и численностью, и многолетним опытом. Ну ничего. Жизнь была не сложнее шахмат, а в них она разбиралась отлично. Теперь нужно было разобраться с мужем, ребёнком и всем этим городом целиком. И начинать следовало прямо сейчас. Что она, собственно, и сделала.       Лиза высморкалась и повнимательнее посмотрела на Марину Николаевну — та стояла так ровно, будто палку проглотила. Как стойкий оловянный солдатик. Платье ей на свадьбу она выбрала красивое… Но ладно, о платье можно было справиться потом. Поблагодарить тоже.       — Армянин в белом, — сурово поинтересовалась Лиза, — кто?       Марина Николаевна даже не моргнула, отрапортовала чётко, как в фильмах про доблестную милицию:       — Оганесян Альберт Зурабович.       Лиза задумчиво кивнула. У неё в последнее время обострилась аллергия на армян.       — Роман Дмитрич где?       Теперь красотка слегка оживилась. Идеально накрашенные губы дрогнули в намёке на весёлую усмешку.       — Психушку собирается вызывать. И лепилу своего заодно, чтобы он вас осмотрел.       — Лепилу?       Марина Николаевна подзависла, прежде чем исправиться.       — Доктора, в смысле.       — Отставить доктора! — рявкнула Лиза, — к нему пошли. Щас я устрою кому-то… Счастливую семейную жизнь. Он у меня ещё наплачется!       Марина Николаевна просияла и вежливо предложила локоть, Лиза тут же торопливо за него уцепилась, как утопающий за соломинку. Самой-то идти было трудно, она так, еле-еле передвигалась с таким-то пузом, как улитка. И кто был в этом виноват, кто?!       И они пошли. Строить крепкую счастливую семью.       Она наведет порядок в этой дыре! В конце концов, в любой жопе можно устроиться так, чтобы не дуло. Например, за широкими медвежьими плечами… Не самый плохой вариант!       Лиза, по крайней мере, на это надеялась. И верила — в саму себя. И любила тоже. Иначе в этом жестоком бандитском мире было не выжить.