here comes the sun king

II. КОРОЛЬ ФЕЙ. Хёнджин ступил в ведьмин круг. Ничего не изменилось. Ночное небо, звёзды, полевые цветы — всё оставалось таким же неподвижным, как и лунные тени на траве. Хёнджин взглянул на высокие деревья, простирающиеся далеко за горизонт, покрытые блестящим льдом, принадлежащие лесу, у которого была тропинка, ведущая к радужному ручью, в котором, по слухам, купались нимфы. Затем, он снова увидел нечто. Выйдя из темноты с огромной парой рогов, светящихся в ночи, как гигантский канделябр, белый олень уставился на Хёнджина из-за деревьев, глазами, которые, казалось, манили его к себе. Чувствовалась связь… Будто знакомая ему. С луной, свисающей над головой, Хёнджин вышел из ведьминого круга, побежав к лесу, когда олень скрылся за деревьями. — Эй! — прокричал он. Ноги неслись по полю, среди цветов и высокой травы. Он бежал сквозь старые деревья, цепляясь ногами за корни, вылезавшими из под земли. Хёнджин потерял оленя, умудрившись также потеряться в лесу. Глаза-бусинки мигали в тени. Под ногами плясал мрачный лунный свет. Слабый смех раздался между полыми ветвями. — Привет? — неуверенно крикнул он, оглядевшись и громко сглотнув. В ушах зудели голоса, говорящие на незнакомом языке. Свинцовые ноги увели его вглубь, к сердцу леса. Хёнджин потерял счет времени, пока наконец не достиг поляны. Когда он протиснулся через густые кусты, то оказался у ручья. Лунный свет проникал сквозь поверхность воды и ярко сиял. Не было никаких нимф из слухов, но зато снова этот призрачный олень… Вылупившийся на Хёнджина, скудно покачивая головой. Хёнджин быстро проковылял по ухабистой земле, перепрыгивая через камни, медленно приближаясь к оленю, который не подавал признаков того, что намерен убежать прочь. — Привет, — открыл рот он, протягивая руку. — Я не наврежу тебе. Присев на корточки, Хёнджин медленно двинулся к белому оленю, пока они не встретились лицом к лицу. Он не шевелился, но Хёнджин все еще чувствовал его пристальный взгляд, несмотря на то, что его анатомия была не из детализированных. — Ты тоже волшебный? Олень склонился вперед, соприкасаясь лбами с Хёнджином, но затем голос, управляемый небом, пробрался к луне, расколов её, рассыпая серебристо-голубые зёрна на землю. — П̾о̥ͦж͟а҉л҈у̸й⃝с⃞т͎а̺͆, п̑̈р҉о̥ͦд͟о҉л҈ж̸а⃝й⃞ л͎ю̺͆б̑̈и҈т̸ь̥ͦ [1̲̅]Λ[?̲̅][!̲̅][!̲̅][?̲̅] Земля под ним начала грохотать. Хёнджин упал на спину и смотрел, как небо стремительно падало к нему, как вдруг… Он открыл глаза. Свет просачивался сквозь его желтые занавески на половицы. Хёнджин сел в постели, поморщившись, отлепляя вспотевшую кофту от кожи. Ему не снились такие живые сны с детства, но с тех пор, как ему исполнилось двадцать три, к нему постоянно приходит один и тот же сон — снова и снова. В этом сне он всегда юн… Ему около тринадцати-четырнадцати. Там был ведьмин круг. Белый, сверкающий олень. Ручей. Потрескавшаяся луна. Древний голос, разговаривавший на иноземном языке. После, он проснулся. А затем всё по новой. Хёнджин протёр свои сонные глаза, глядя на то, как частички пыли парили на свету — доказательство тому, что комната стояла нетронутая годами. Бабуля не убралась, даже когда он заранее позвонил ей, предупредив, что возвращается на лето, в Мундью. Она не считала необходимым ухаживать за комнатой… Словно знала, что в один день, он вернётся к жизни в доме своего детства, даже если ненадолго. Бабуля не цеплялась за страхи, живя в них, в отличие от Хёнджина. Он всегда восхищался этим её качеством. Он вскочил с кровати, направляясь в ванную, по дороге решив, что с уборкой, он заодно примет быстрый душ. Он позволил холодной воде смыть странный сон вниз по канализации, унося с собой и волнение, кипящее внутри. Вытеревшись, парень переоделся в белую футболку и пару ужасных шорт с цветочным принтом, которые подарил его городской друг. Он спустился с лестницы, чувствуя сильное урчание в животе. Коттедж остался таким же, каким Хёнджин его покинул семь лет назад. Смущало, что бабушкины растения, копившиеся годами — исчезли. А к камину прибавилось ещё больше амулетов. Надписи на них напоминали руны, о которых парень никогда не осмеливался спрашивать, становясь старше. В бабуле всегда было нечто таинственное. — Наконец-то проснулся, — хрипло поприветствовала она его за столом. Пустая миска была отодвинута в сторону газет. — Привет, бабуль, — сказал Хёнджин, складывая руки за спиной, покачиваясь на пятках. — Осталась еда для ещё одного? — Сопляк. Кто я по-твоему? Садись. И что это за труселя такие, пацан? Я думала, что жизнь за пределами долины научит тебя лучше одеваться. — Я приехал только вчера, а ты уже раздираешь меня на куски, — пробормотал Хёнджин, присаживаясь, пока та потопала на кухню за едой. Он поблагодарил её, быстренько чмокнув бабушку в щеку. — Ради тебя переоденусь в другие, когда поем. — Ты совсем не изменился. Мне казалось, что после города, ты много о себе возомнишь. — к его удивлению, она усмехнулась. Хёнджин пожал плечами. Он зачерпнул ложечку ежевичного варенья, опустив её в кашу. Когда женщина села на своё место напротив него, младший понял, насколько меньше — и старше — она стала, судя по сгорбившимся плечам и волосам, заплетённым в косу, что побелели, будто молочная луна из его снов. — Там не мой дом. Он скучал по Мундью. Он никогда не мог отчётливо разглядеть звёзды в городе, потому что те были постоянно спрятаны за смогом. А солнце выглядело чересчур уныло и бледно, словно испорченный желток. Оно никогда не горело также ярко, как в Мундью. Хёнджин скучал по свежему абрикосовому варенью семьи Ким; земляному аромату фруктов и овощей, которые бабушка приносила из фермерского магазинчика; по вкусу лимонных леденцов, которые давал Чанбин, дабы подбодрить и четырёхлистным клеверам, которые прилипали к ладошкам, когда он нёс их к рябиновому дереву, крепко стоявшему все времена года. Он тосковал по дому, невзирая на то, что в первую очередь больше всего хотел сбежать от него. — И эм, — он перемешал кашу, всунув в неё ложку. — Я скучал по нашим людям. Никто не готовит лучше, чем ты, бабуль. — старшая промычала, постукивая ручкой по краю стола. — Ты просто подлизываешься ко мне, чтобы расспросить о том парнишке Хане, не так ли? — её глаза даже не оторвались от газеты. Хёнджин подавился. — Может ты и вырос, став до невозможного высоким, но тебя всё еще очень легко прочесть. — цокнула языком она. — Городские, наверное, хорошо забавлялись с тобой. Парень кашлянул в изгиб руки. Он сделал глоток апельсинового сока, похлопав себя по груди. Хоть он и стал старше, но рядом с бабушкой, казалось, он всё тот же мальчишка. — Бабуля. — Я просто издеваюсь, пацан. Он не показывался с того лета, — наконец-то ответила она, находя его страдания забавными. — Ты всё еще думаешь, что однажды он снова появится? Внезапно, как тем летом? — Хёнджин лениво зачерпнул каши, чтобы потом стряхнуть её обратно в миску. Он считал, что научился скрывать свои чувства, запихнув их подальше в коробку, но он полагал, что никогда не сможет спрятать что-либо от бабушки. У неё были глаза ясновидящей. — Одиннадцать лет прошло, я давно покончил с этим. Я уже давно перестал ждать. Кроме того, мы даже не так долго пробыли друзьями. Это уже неважно. — Количество времени, которое ты знал кого-то не сравнится с тем, как этот кто-то повлиял на твою жизнь. — Он, скорее всего, даже и не был настоящим, — пробубнил он. — Для тебя может и так, ведь это то, во что ты искренне веришь. — она уставилась на него. Её взгляд был острым и хищным. — Но что если бы ты поверил в то, что он реален? Покажется ли он тогда? — в её словах был скрытый смысл. Хёнджин мог услышать его… Увидеть. Она смотрела на него так, будто знала больше, чем кажется. — Бабуль? — Раз не будешь доедать, то дай мне прибраться, — резко встала она, взяв его миску. Она сложила её вместе с пустой чашкой, относя посуду в раковину, дабы вымыть её. — А теперь, я не желаю ни капли твоего пессимизма в этом доме. Бог знает со скольким я имела дело ещё со времен твоего подросткового возраста. Пойди и забери молоко, которое Ян приготовили для меня, но сначала переодень эти ужасные труселя. — К твоему сведению, это был подарок. — фыркнул парень. — Тогда найди друзей, которые будут дарить подарки получше. Хёнджин закатил глаза, вставая со своего места. Он закусил губы, задумавшись, стоит ли выдавить из бабушки побольше информации, но, немного поразмышляв, он сразу же отбросил эту идею. Сегодня только второй день с его приезда. Он мог подождать. Наверху он переоделся в коричневые, клетчатые брюки, собрав свои длинные черные волосы в хвост. На пути к выходу, он обнял свою бабушку, поцеловав её в макушку. Он очень скучал по ней; она была столпом, титаншей безграничной любви; он забыл каково это — чувствовать чужую заботу в городке, в котором жизнь текла медленней, нежели в большом городе. Выйдя из, — заросшего лозами и увядшими розами, чьи коричневые и сухие лепестки спадали, будто для их собственных похорон, — коттеджа, Хёнджин приостановился, оглядывая двор. Это всё кажется ему странным, ведь летом, розы всегда цвели, отдавая красочностью. Бабушкин сад превратился в выгребную яму смерти, а когда парень поинтересовался о случившемся, она лишь поворчала, сменив тему разговора. Хёнджин знал, что не стоит соваться куда не надо, но происходило явно нечто странное. Небо посерело, а солнце накрыло облаками. Хёнджин пошёл по знакомому пути из пампасной травы, и кустов завядших азалий, растущих вдоль. Он прошёл мимо белого заборчика и небольшого жёлтого домика, надеясь встретить Сынмина, сидящего на крыльце, как всегда. Но дом казался каким-то странным, спящим. По сути, — по мере того, как он топал по тропе всё дальше — большая часть окрестности выглядела чрезмерно тихой. Это застало его врасплох, потому что он знал Мундью почти всю свою жизнь, а тот — никогда не спал. Отмахиваясь от надоедливого беспокойства, Хёнджин продолжил свой путь к ферме Ян. Их хорошо ухоженная ферма появилась в его поле зрения достаточно скоро. Он несколько раз постучал во входную дверь. Ожидая ответа, он положил руки в карманы штанов, оглядывая поля семьи, заметив, что вся земля была опустошена. Не было никаких посевов, которые они обычно сажали летом. — Господин Ян? — позвал он после того как не последовало никакого отклика. Все окна были прикрыты шифоновыми занавесками. Хёнджин начал обходить дом. Не было никаких признаков Янов, но парень обнаружил издалека фигуру, волочащую стог сена в загон. Хёнджин покосился на неё, думая, что это кто-то из новеньких жителей, но узнав ленивую походку — Хван ахнул. — Эй! — крикнул он, мчась к силуэту. — Бинни! Глаза Чанбина комично расширились, а выражение его лица мгновенно расслабилось при виде Хёнджина. Он невнятно прокричал что-то в ответ, отбросив стог сена и раскрывая руки для объятий, чуть не свалившись, когда младший влетел в него. Хёнджин заулыбался, крепко стискивая своего лучшего друга. Отстранившись, он положил руки на широкие плечи Чанбина. Парень больше не был тем самым неуклюжим старшеклассником, кем являлся шесть лет назад. Он слегка подрос, но всё еще был ниже, чем Хёнджин; его пропорции уравнялись, теперь он выглядел здоровее. Да и сам он казался счастливее… Гораздо счастливее, чем в последний раз когда Хёнджин видел его — тот сидел с тяжёлыми глазами на чердаке церкви, с синяком на щеке размером с яблоко. — Чувак, что за херня, — было первой вещью, сказанной Чанбином, когда тот прекратил смеяться в неверии. — Какого чёрта ты стал ещё _выше_? Чем они кормили тебя в городе? — он потянулся к младшему, щипая того за щёку и растягивая её, словно рисовые клёцки. — Хотя ты всё ещё выглядишь как ребёнок. — Эй-эй, руки прочь, — пожаловался он, шлёпая старшего по руке. — Не издевайся над лицом. — Ты только вернулся? Я бы притащил напитки, чтоб отметить, если б знал. — усмехнулся Чанбин. — Я приехал вчера, но отрубился сразу же. Долго добирался. А ты, теперь работаешь на Янов? — Ага. Им нужны были лишние руки и так получилось, что у меня как раз есть мускулы для работёнки. — парень сложил руки на бёдра, вздохнув, смотря на мёртвые поля. — Животные — единственное, что у них есть сейчас. Маловато тут работы без посевов. — Об этом… Что произошло? — Хёнджин проследил за его взглядом к грядкам, закусив свою нижнюю губу. — Всё такое пустое. Такое скудное. Даже все цветы в саду бабули погибли, она не из тех, кто позволит им просто… Завянуть. Это как-то пугает. — Мундью утратил своё солнце, Хёнджин. — Чанбин по-особенному улыбнулся, заставив глаза Хёнджина смягчится, но было в этом выражении нечто грустное. Парень редко видел его таким, даже будучи детьми. — Чего? — Солнце исчезло после твоего ухода, никогда больше не сияв. Оно постоянно скрыто за этими серыми, дождливыми облаками. Тяжело поддерживать агрокультуры без солнца. Всё и вся… Оно нужно нам всем. Здесь всегда либо сильный дождь, либо шторм, но никакого солнца, поэтому в Мундью больше ничего не растёт. — Но почему? Как такое вообще могло произойти? — угрызения совести пробрались в его грудь. Хёнджин поднял взгляд на серое небо, громко сглотнув. — Солнце горюет. — Солнце даже не живое. Так как оно может горевать? Ужас затуманил лицо Чанбина. Младший раскрыл рот, готовясь задать вопрос, но замолк, когда Со покачал головой, переводя тему. — Забей. Ты ведь пришёл за молоком, да? Подожди-ка здесь. Остальные пошли готовиться к фестивалю Сизигия, он же скоро, так что я хозяйничаю на ферме некоторое время. — Что, ещё раз? — моргнул Хёнджин. Но Чанбин уже потащился прочь в своих тяжеленных ботинках. Младший безучастно наблюдал, как тот ковылял к дому у фермы, взяв что-то стоявшее на крыльце, а после возвращаясь обратно с крупным стеклянным кувшином молока в руках. — Передавай бабуле привет от меня, — проговорил он, отдавая бутылку. — С каких пор мы отмечаем сиг… зиг… — Оу. Сизигия? — пожал плечами старший. — Что ж, это довольно редкий феномен. Его предсказывали ещё со времен, когда Мундью только появился. Всё должно пройти этим летом. Все ждали ещё с марта. — он скользнул взглядом по небу. — Может быть, солнце вновь засияет после фестиваля. Хёнджин уставился на него. Сердце ушло в пятки, а живот свернулся в тревоге, сомнениях и лёгком страхе. Хёнджин никогда не слышал о фестивале Сизигия, он едва ли знал, что такое событие вообще существует. Столько всего произошло за время его отсутствия. К парню закралось подозрение, что Мундью больше не был тем Мундью, который тот знал с детства. Но в глубине души, всё же возник вопрос: действительно знал ли он что-то? — Спасибо, — с опозданием сказал он, покосившись на молоко. — Я, эм. Хорошо. Тогда, полагаю, я уже пойду? Я… да. Было здорово снова увидеть тебя, Бинни. Давай как-нибудь ещё поболтаем. — Обязательно. — озорно улыбнувшись, Чанбин дал щелбан парню. Тот всё ещё был в замешательстве. Хёнджин, понаблюдав за старшим ещё немного, развернулся, уходя прочь от фермерских полей. Вся флора и фауна пропала, никаких лугов, лениво раскинутых на вздымающихся холмах и пожелтевших пастбищ. Невзирая на то, что его голова была настроена на то, чтобы вернуться в коттедж с молоком, его сердце считало иначе, ведя его вниз по дороге. Голые кипарисовые деревья издали были похожи на башни, охраняющие вход в лес из его сна. Но добравшись до знакомой разветвлённой тропы возле лугов, тот остановился, увидев рябину. Это было единственное живое дерево среди всех мёртвых равнин. Ведьмин круг всё ещё был здесь. Опустошён, но всё ещё здесь, вместе с дугой из красных и розовато-серых грибов, а также с тёмным травяным пятном внутри. Оно блестело лентой серебряного света. Хёнджин в конец искусал свою нижнюю губу. Таящаяся внутри тоска грохотала между его рёбер всё сильнее с каждым взглядом на круг. Он вспомнил, как одиннадцать лет назад, бежал обратно от дома на конце тропы с заплаканным личиком и грязью на коленях. Он никак не мог забыть шок, отразившийся на лице бабушки, когда он зарыдал у неё на коленях. После этого он мало что помнит. Но Хёнджин однозначно знал, что чем старше он становился, тем глубже он запихивал воспоминания о ведьмином кругу. Были школьные задиры; сад бабули; он помогал переносить все вещи Чанбина на церковный чердак, когда тот стал его официальным домом. Хёнджин был слишком занят, слишком разбит, чтобы зацикливаться на детских воспоминаниях. В последний день школы перед летними каникулами, после уроков, Хёнджин стоял вне ведьминого круга, уставившись на грибной круг. Он больше не приносил с собой четырёхлистные клеверы. Тени, падающие из-за солнца, бездвижно лежали на траве, а само солнце было оранжевым и мутным, размазывая небо, как медные масла. Солнце никогда не было прежним с тех пор, как Джисон исчез. Дни тянулись будто холодной патоке. Он закрыл свои глаза. И в последний раз, парень ждал под рябиновым деревом, снаружи ведьминого круга до тех пор пока солнце не встретилось с землёй; пока солнце не зашло за горы; пока облака не спрятали водянистое свечение луны. Затем, он удрученно поплёлся обратно к саду. — Ты должен хорошо кушать, — сказала ему бабуля в ту же ночь, почистив апельсин, деля его на две части и отдав внуку обе. Он оглядел фрукт в своих руках. Все о чём он мог думать в этот момент — так это о том, что если бы Джисон был рядом с ним, то он отдал бы вторую половинку ему. А потом, вот так, он, в конце концов перестал ждать. Он стал считать, что Джисон всего лишь фрагмент его богатого воображения; что всё, что было между ними было лишь только потому что ему было одиноко и скучно в тот летний день. Всё же, чтобы повзрослеть нужно потерять что-то. Чтобы повзрослеть нужно потерять кого-то. И чтобы повзрослеть нужно утратить часть своего воображения. Встряхнув головой, Хёнджин развернулся, идя обратно по тропе. Не было смысла ворошить прошлое. Джисон никогда не был настоящим в первую очередь. Он страдает из-за призрака, которого никогда и не существовало. Джисон принадлежал руинам, прямо как та дыра на конце дороги. И таким образом, он возвратился в коттедж, не обращая внимания на то, как загрохотали и выли облака, закрывая за собой плачущий солнечный свет.

***

Снова… Этот белый олень. Хёнджин пробирается сквозь лес. Листья застревают в его волосах, а ветки царапают голые колени. Деревья были живыми, моргая своими белыми глазками, те шептали что-то неразборчивое, маня его. Луна улыбалась зубами белее самого молока, следуя за ним к ручью. — Подожди! — позвал он оленя, остановившегося по пути. Он ждал возле брёвен у ручья, весь светящийся серебряной пыльцой. — Кто ты такой? Хёнджин воззрился на то, как стая кроликов, с глазами бусинками, сияющими алым в ночи, выскочила из кустов, окружая оленя. Белый олень поднял голову, смотря на залитое лунным светом, небо, но затем его морда начала деформироваться и растягиваться, будто расплавленный воск. Морда оленя начало менять форму, превращаясь в искажённое человеческое лицо, с широкой впалой улыбкой и парой пустых глаз. Волосы выросли на черепе, свесившись до земли, словно чёрный водопад. От шока, Хёнджин отпрыгнул назад, спотыкаясь и падая прямо на задницу. Парень взглянул на оленя, его живот ушёл в пятки, а сердце рвалось к горлу. — П̾о̥ͦж͟а҉л҈у̸й⃝с⃞т͎а̺͆, п̑̈р҉о̥ͦд͟о҉л҈ж̸а⃝й⃞ л͎ю̺͆б̑̈и҈т̸ь̥ͦ [1̲̅]Λ[?̲̅][!̲̅][!̲̅][?̲̅] Красноглазые кролики несли по водам лунное лезвие. Хёнджин проморгался, а затем олень был в нескольких дюймах от его лица, уставившись на него своими пустыми глазами, а дальше он закричал и… Хёнджин вскочил в кровати, тревожно вдохнув. Туманный свет просочился сквозь шторы. Хёнджин затаил дыхание, проводя руками по волосам, влажным из-за пота. Это всё ощущалось… Выглядело так по-настоящему. Он схватился за грудь, желая, чтобы сердце прекратило стучаться как бешеное. Всего лишь сон. Шум разбившихся горшков внизу — сию же секунду спустил его на землю. Сглотнув, парень отбросил тонкие одеяла. Поднявшись, тусклый свет отражался от поверхности, блестевшей в его периферии. Он повернулся к ней. Хван приостановился. Лунный камень, после стольких лет, продолжал копить пыль на верху его шкафа. Хёнджин забыл и о нём. Отведя взгляд, парень вышел из комнаты, не поднимая глаз. Он избавился от боли в мочевом пузыре и принял душ, перед тем как переодеться из, пропитанной потом, пижамы в чистую одежду. Заплетая волосы в хвост, он спустился по лестнице, поздоровавшись с бабушкой, а в ответ получая лишь кряхтение. — Бабуль, могу спросить кое-что? — он засунул ложку овсянки в рот, запивая чаем. Юноша отломил кусочек Йоркширского пудинга, утыкаясь в него лицом. — Это насчёт Сиг… Ши… Сиз… — Чего? — хрипло переспросила она. — Это… Фестиваль для подготовки которого все уехали в городок, — наконец-то сказал он после неудачных попыток произнести само название. — Что он значит? Ну то есть, что мы празднуем? — Тот мальчишка Бин рассказал тебе? — пристально вгляделась бабуля. — А он не должен был? — Нет, ничего подобного, — ответила она, выпрямляя газету в руках. — Господи, как же вовремя ты завёл этот разговор. Хёнджин послал ей озадаченный взгляд. Голос приглушён едой во рту. — Что? — Фестиваль Сизигия для Солнечного Короля, — выдаёт она, — и Лунного. Именно они создатели Мундью. У меня не очень хорошо получается объяснять. Всё что я могу сказать, так это то, что фестиваль проводится, чтобы отпраздновать время, когда они, наконец-то, вновь встретятся и воссоединятся. Это довольно особенное событие. Мы все ждали его всю жизнь, и возможно это именно то, что нам нужно с тех пор, как в Мундью началась нехватка света. — Как так получилось, что я ни разу не слышал о нём? — нахмурился Хван. — Честно говоря, я не слышал ни о чём из этого. Я никогда не знал, что у нас были… Боги, которым мы поклонялись. — моргнул он. Его глаза стали постепенно расширяться из-за мысли, появившейся в голове. Он наклонился, понизив голос до беспокойного шёпота, — Бабуль. Мы что, культ? — Ты со своей этой чепухой! — бабушка свернула газету, шлёпнув ею внука по макушке головы. — Это искреннее беспокойство! — Ты, дитё, — сердито отрезала она. — Доедай и проваливай давай. Городской воздух наверняка поразил клетки твоего мозга. Иди и подыши воздухом Мундью! — Ладно-ладно, — грустно пробормотал Хёнджин, зачерпнув кашу. Он допил свой чай, запихнув ещё один Йоркширский пудинг в рот, старательно уворачиваясь от бабулиной газеты, когда относил свои тарелки к раковине. Помыв всю посуду, он шмыгнул в кроссовки и ступил на улицу. Парень пнул их шаткие ворота, сделав пометку для себя, что на неделе надо постараться и починить их. Он заметил, что семья Ким всё ещё отсутствовала, как и их соседи. Он задумался, стоит ли ему навестить городок и проверить, как шла подготовка к фестивалю. Но всё-таки ему никогда не нравилось в городке, поэтому он отмёл эту идею, прогуливаясь по окрестностям. Он бездумно бродил туда-сюда только чтобы понять, что ноги потащили его вниз по тропе, к лугам, где стояло рябиновое дерево, всё из себя стройное и крепкое. Ведьмин круг мерцал очаровательно, маняще, также как и те шептавшиеся деревья из сна. Он закусил губу изнутри, оглядываясь. Он был один. Мундью был тих… Чуть ли не спящим. Мёртвым. После минуты неуверенности, Хёнджин в конце концов, пересёк поле завядших полевых цветов, подойдя к ведьминому кругу. Он шагнул в круг, медленно садясь в середине, пока по коже пробежались мурашки. В груди закололо от печали из-за могилы их разрушенной дружбы, которую Хван выкопал в своей голове в тот день, когда Джисон исчез, будто звёздочка на рассвете. — Король ведьминого круга, — прошептал он. Он усмехнулся от ностальгии, — глупости всего этого — и прилёг на траву. Сквозь листву рябины, небо, казалось, укутало его в тёплый кокон, заставив закрыть глаза. Он начал засыпать, убаюканный воспоминаниями о Джисоне, безостановочно разговаривавшем о восьми чудесах света. Он мог практически услышать его высокий и радостный голос, увидеть оленячьи глазки и розовые щёчки. Хёнджин не успел осознать, что заснул, как вдруг что-то мягкое задело щёку, будя его. Сперва он подумал на бабочку. Отогнав её прочь, он получил шлепок по щеке от таинственного насекомого. Парень зашипел от удивления. Раскрыв глаза, тот начинает промаргиваться, избавляясь от затуманенного видения. Но как только туман в глазах рассеился, он обнаруживает крылатое создание, похожее на крохотного человечка, осыпавшего всю золотую пыльцу на его блузку. Сказать, что он в шоке — ничего не сказать. — Что? — прохрипел Хёнджин. Это была фея. Хёнджин аккуратно вернулся в сидячее положение; его сердце билось в ушах, а пот прокладывал дорожки на спине. Невозможно. Феи показывались только тогда, когда Джисон был рядом с ним. Хван отчаянно начал оглядываться, но, как и ожидалось, Джисона нигде не наблюдалось. Он сглотнул, посмотрев обратно на феечку, порхающей перед ним. Обычно они появлялись группами, но, как ни странно, на этот раз — была всего лишь одна. — Привет, — сказал Хёнджин, немного отпрянув назад. — Эм. Хэй. Существо заговорило, как всегда, на своём искажённом языке. Она беспокойно кружила вокруг него, оставляя позади след золотой пыльцы, оседающей прямо на руки Хёнджина. — Подожди-подожди. Я… Я не как он. Я не понимаю. Прости, я не могу… Я не понимаю. — прошептал он, давая песочку просеиваться через его пальцы. Он напомнил ему серебряные зёрна, посыпавшиеся из расколотой луны, из его сновидения. — Если бы я мог. Я всегда хотел знать, что вы говорили мне всё это время. Фея остановилась напротив него, склоняя голову, уперев руки в бока. Это выглядело словно она оценивала Хвана с головы до пят, когда та наконец, вымолвила слова, раздавшиеся эхом в пространстве между ними. — В̑̈е͜͡д̾ь̥ͦм҉а̸. Хёнджин разинул рот в изумлении. — В̑̈е͜͡д̾ь̥ͦм҉а̸. — Ведьма? — растерянно повторил он. — Я? Хочешь сказать, что я ведьма? Я не ведьма. Фея порхала извилистыми дугами. Хёнджин озадаченно наблюдал за ней, пока не осознал, что она рисовала что-то пыльцой, осыпающейся позади. На сверкающем рисунке был изображён цветок, с перекрывающими друг друга лепестками и большим, длинным стеблем. Золотистая пыльца струилась, оседая на землю. Фея вновь начала парить перед ним. — В̑̈е͜͡д̾ь̥ͦм҉а̸. — пауза. — И⃝д҉и̥ͦ к̑̈ в͎е̶д҈ь̾м͜͡е̸. — _Что_ за ведьма? Кто эта ведьма? Просто скажи как есть! — раздражённо потребовал Хёнджин, недовольно вскидывая руки вверх. — Почему вы, ребята, не можете высказать всё прямо? Почему никто здесь не разговаривает нормально? Ну ладно. Сначала всякие судьбы, потом целый сиг… се… зигзаговская хрень, потом нехватка солнца, а теперь… Аргх! Просто наконец скажи мне, что за хуйня… Феечка бросилась к нему, стукнув по носу. Ощущение, словно малюсенькая божья коровка ущипнула его. — Чт… Эй! Ты что, ударила меня? Она защебетала, покружившись. — О͜͡н̑̈ с̾к̥ͦу҉ч̸а͎е̺͆т̶ п̾о҈ т̑̈е̥ͦб̸е̶, — проговорила она. — С̶к͜͡о̑̈р̾е͎й⃞ н҉а̥ͦй̺͆д̶и̸ е̑̈г͜͡о̥ͦ, Х͎ё͜͡н̆̈д̥ͦж̺͆и̸н҈н͟и̑̈. — Что? — Хёнджин уставился на фею, борясь с комком в горле. Трясущиеся руки потянулись к созданию, а голос перешёл на небрежный шёпот, — Он скучает по мне? Но фея уже улетела обратно. Вспорхнув своими изысканными, покрытыми золотом, крылышками в последний раз, она исчезла подобно пушистым семенам одуванчика.

***

Дни шли. Хёнджину в последнее время ничего не снилось, в основном из-за того что ему не удавалось заснуть. Тревожность подкрадывалась к нему, утаскивая в сумрак ночи. Всё, о чём он мог думать, была феечка, отчаянно направляющая его к какой-то ведьме, живущей где-то в глубинках Мундью. Хёнджин никак не мог заставить себя расспросить об этом бабулю. По крайней мере пока что. Он отвлекал себя починкой ворот домика. Он лежал на кровати, тяжело размышляя об угасающих воспоминаниях. Некоторыми ночами, он выпивал с Чанбином, болтая о невесомых мечтах и сельских пустяках. Хёнджин признался, что считал, что Чанбин тоже уедет в большой город; он никогда не был домоседом, — в отличие от Хвана — ему всегда были присущи свободный дух и смелость, отчего он не мог вечно оставаться запертым, как в ловушке, в одном месте. Чанбин ответил со, смягчающей взгляд, улыбкой. Он вздохнул, протягивая руки над головой, наклоняя её вверх, дабы посмотреть на брезент звёзд: — Неважно насколько сильно мне хочется уехать отсюда, я не могу. Как минимум, не сейчас. Моё сердце привязано к Мундью, до тех пор пока всё не наладится. Он не стал вдаваться в подробности что имел ввиду под «всё». Только Хёнджин хотел спросить, как Чанбин впихнул ему ещё одну бутылку пива, чокаясь. Дни шли. Одной ночью, парень попросту пялился широко раскрытыми глазами в потолок. Стены были окрашены приливом лунного света, что довольно иронично, учитывая что особенно он освещал лунный камень, лежащий на верхушке книжной полки напротив окна. Он мог услышать его… Юный, радостный голос Джисона, эхом раздававшийся в жемчужном блеске. «Вещица, на память о летнем воспоминании» — говорил он. Ты навсегда застрял со мной. От меня нелегко избавиться! Забавно, что любовь, продлившаяся недолго — так долго забывалась. Хван вздохнул, потирая лицо руками. Он уселся, отбрасывая одеяла. Он напялил ветровку, хмуро уставившись на лунный камень, в итоге засунув его в карман. После, он на носочках спустился по лестнице, выходя на полуночную прогулку. Холодно и ветрено. Среди голых стволов деревьев, мелькали светлячки. Хёнджин медленно шагал по дороге, взглядом скользя по пустым землям, по луне, нависавшей, будто лезвие, вырезанное из мрамора. В домах и коттеджах, мимо которых он проходил — всё ещё горел свет. Не раздумывая, он прокладывал путь к ведьминому кругу, опуская глаза к гравию, забиравшемуся ему в обувь. Он догадывался, что никогда не сможет отречься от того, что было неотъемлемой частью его детства. Феи, лес, дом на конце дороги… Всё это было частичкой его сердца, даже если оно неимоверно ранило, вынуждая бежать из Мундью. Дойдя до разветвляющейся тропы, он поднял голову, застыв. Белый олень. Он был здесь… Ждал у ведьминого круга со всё теми же призрачными глазами и блестящими рогами. Хёнджин вытаращился на него, протирая глаза, шлёпая себя по щекам, думая, что он всего лишь спал, но олень оставался неизменным. Парень щипал свою руку так больно, что больше не мог вынести, но олень всё ещё был здесь, притягивая луну. — Что ж, — в страхе пробубнил Хёнджин, — я в дерьме. Он не спал. Белый олень был настоящим, он был реальным, стоял прямо перед ним… Пока не убежал. — Эй! — прокричал он после того, как олень направился в сторону лесных возвышенных деревьев. Хёнджин осмотрелся, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, но после он всё же бежит в догонку за животным, прямо как во сне. Он мчался по обнажённой земле, спотыкаясь о старые корни деревьев, выглядывавших из под земли. Узкая тропа из узловатых корней, порой разветвлялась; голые ветви возвышались к угольному небу. Красные глаза, мелькали в тени; пронзительно уханье совы слышалось где-то сверху; перисто спутанные голоса статично нарастали в ушах. Хёнджин не отставал, проталкиваясь через дебри леса. Он ощущал, как на щеках появлялись порезы, а на коленях царапины от падений. Он уже хотел сдаться, и даже заплакать, когда высмотрел омут лунного света, просачиваемого сквозь толстые ветви деревьев сверху. Восторг, и одновременно, страх — затрещали в его венах. Он проделывал дорогу до заветной поляны. Это был ручей из его сновидений. Белый олень, ждущий у брёвен, устремил свой взгляд на парня, словно знал, что тот придёт. Мерцающая вода застыла. — Ты, — выдохнул он, неуверенно шагнув вперёд. — Ты был в моих снах. Хёнджин не знал чего ожидать. Одна половина его снов состояла из оленьей морды, превращающейся в лицо женщины, будто вышедшей прямиком из ужастика, другая половина же состояла из разрушающейся луны, а вместе с ней и падение самих небес. Хван спрятал за спиной трясущиеся руки, заставляя его слабое сердечко приготовиться к худшему. Но олень остался неподвижным. Он просто стоял здесь, изредка подергивая носом, глядя на парня пустыми глазами. — Кто ты? — спросил Хёнджин, делая ещё один шаг вперёд. — Почему ты всегда появляешься в моих снах? — он опустился на колени перед оленем, вытягивая руку к его голове. — Ты настоящий? — прошептал он. — Это всё настоящее сейчас? — Я настоящий только если ты в это веришь. Хёнджин вздрогнул из-за детского голоса, звенящего над головой. — Джисон? — вертя головой, выкрикнул он. Он повернулся к оленю, когда тот ткнул своей головой его в руку. Как только они соприкоснулись, Хван осознал, что проваливается вниз, в тёмный туннель. Казалось, что он целую вечность падал в бездну, парализовавшей его конечности. После, ослепительная белизна ударила в глаза, вынуждая крепко их сжать из-за света. В конце концов, он больше не был в лесу. Он был посреди пустого поля, только одинокое дерево, обвитое золотыми цепями сияло точно солнце перед ним. — Как думаешь, я когда-нибудь смогу снова его увидеть? У очага дерева свернулся калачиком — Джисон. Ураган из мыслей бушевал внутри Хёнджина. Сердцебиение учащалось с такой скоростью, что само сердце с таким же успехом может запросто выскочить из груди. Неимоверно напряжённые мускулы не позволяли и шага сделать. Он попросту шокированно и недоуменно стоял, содрогаясь, будто им овладело потустороннее создание, но на самом деле это был истинный облик горя. Что-то задело его сзади. Это был белый, сияющий олень, подталкивающий парня вперёд. — Нет. Нет. Что это такое? — впопыхах спросил он. Он упал на колени, удерживая себя на расстоянии. Джисон хихикал вместе с феями, выглядя совершенно беспечно насчёт присутствия Хёнджина. Тот всё ещё был щекастым мальчишкой, таким же, как и одиннадцать лет назад. — Почему он до сих пор ребёнок? — В̑̈о͜͡с̾п̥ͦо҉м̸и͎н̺͆а͜͡н̾и̥ͦя҈ — ответили ему. У Хвана не хватило времени, чтобы отреагировать на впервые заговорившего оленя, гомон болтовни отвлёк его внимание обратно к Джисону. — Вы правда так считаете? — прошептал мальчик. — Но казалось так, будто он действительно ненавидел меня. Он даже перестал верить в меня. Что мне делать, если он никогда не перестанет ненавидеть меня? Я застряну здесь навечно. Он больше не сможет снова увидеть меня. Попросту забудет обо мне. Феи облетали его со всех сторон; парочка осела на щёчке, несколько покоилось на плечах. Вздохнув, Джисон сжался ещё сильнее. — Я очень скучаю по нему. Но ведь он будет ждать меня, да? Он всегда ждёт, потому что его сердце мягкое и ранимое, так что теперь моя очередь! Да, я дождусь его любой ценой! Джисон засмеялся, когда феи, согласившись, разом непонятно заголосили, одновременно играясь с его волосами. Хёнджин наблюдал за ним, ведь это всё что он мог. Ведь это всё чему он научился, будучи трусливым ребёнком. В сердце так ранило, что он боялся, что оно разорвётся от этой боли. Белый олень ступил вперёд, утыкаясь носом в щёку Хвана. Когда они вновь соприкоснулись, Джисон вместе с феями растворился. Лабурнум* медленно терял своё сияние, — как сгоревшая лампочка, — и теперь весь покрылся чёрным, в то время как раньше отдавал золотом. Трава под парнем иссохла, пожелтев, а окружавшие их цветы — завяли, умерев. А затем, появился Джисон. Но уже другой. На этот раз он возраста Хёнджина. Его огромная кофта наконец подошла ему, а волосы отросли волнистыми и лохматыми. Но чего-то не хватало… Какой-нибудь тусклости. Облокачиваясь спиной на корень сгоревшего дерева, к нему на нос опустилась одинокая фея. — Ах, я такой сонный, — пробормотал тот, удивив Хвана своим низким, взрослым голосом, — Можно я посплю ещё пару дней? Я очень устал. — фея закружилась вокруг лица парня. Хан выдавил из себя слабую улыбку, прикрывая глаза. — Я всего-то посплю. Сон же считается за ожидание, верно? Я могу так вечно. — Что происходит? — Хёнджин взглянул на оленя. — З̸а⃞б҈ы̥ͦт̾ы͟й͎, — безжизненно ответил тот, — Н͎и̸к҉е̥ͦм̾ н͜͡е̺͆л̶ю̥ͦб͜͡и̑̈м̾ы̥ͦй͎. — Я… Я не понимаю. Какое отношение это имеет… — Т⃝ы̑̈. — вылупилось животное. Парень моргнул, смотря на белого оленя, всё больше ничего не понимая. Он возвратил взгляд к Джисону, обнаруживая, что фея исчезла, а сам Джисон по-тихоньку испарялся. Он выглядел таким прозрачным, словно призрак. Призрак, который даже не знает, что он мёртв. Хёнджин хотел проглотить все сказанные им слова, запихнув их подальше в коробку. — Почему он исчезает? — прошептал он, мчась к Джисону, спящему у дерева. Он присел перед спящей фигурой, осторожно протягивая руку к щеке, не касаясь её. — Ханни. Олень встал около него. Даже не взирая на то, что он был фантомом, Хёнджин мог видеть меланхолию в пустоте его глаз. — В̑̈е͜͡д̾ь̥ͦм҉а̸, — было последней вещью, которую обронил белый олень, прежде чем забрать парня обратно в бездну. А потом Хёнджин проснулся. Не в своей спальне, а в ведьмином кругу. Он глядел на ночное небо; растянувшиеся среди голубо-серых облаков, звёзды и луну, болтающейся в глубоком сером тумане. Хёнджин сел, сбивчиво дыша, беспокойно ища что-то глазами на поле. Он завидел белого оленя, смотрящего на него между лесными деревьями, прежде чем развернуться и испариться в тени. Хван лишь моргнул, не понимая сон ли это. А затем он взглянул на потёртые коленки и порезы на руках, осознавая, что никакое это вовсе не сновидение. Всё было очень-очень по-настоящему. Хан Джисон тоже был до невозможного реален… Ждущий, ждущий, ждущий у корней засохшего дерева. Ожидающий, спящий, забывающийся. Эта неистовая боль в груди. Его гранатовое сердце трескалось по швам, рассыпая семена по всему полу… Ощущается, как ноющая боль, никогда не переставающая расти. Хёнджин не чувствовал себя настолько раненным с двенадцати лет, но ведь проблема в том, что не только он один страдал. Он был таким юным, эгоистичным и трусливым; парень, вспрыгнув на ноги, стремясь обратно домой, мог ощутить, как же сильно съежилось его лицо. Ему надо найти ведьму. Дойдя до коттеджа, до него дошло, что он сам себя закрыл на замок, так что, без капли смущения, тот постучал кулачком в дверь, пока та предупреждающе не скрипнула, намеревая сломаться. После энного количества убивающих стуков во входную дверь, та наконец отворилась, а за ней стояла недовольная и раздражённая бабуля, собравшая свои длинные волосы в спальный колпак. — Что во имя бога… — Ведьма, — резко выдохнул Хёнджин, тяжело вздымая грудь. Секундой позднее, тот понял, что плакал всю дорогу назад. — Мне нужна ведьма. — Ох, бедный мальчик, — беря личико внука в свои нежные, морщинистые руки, бабушкино выражение лица мгновенно сменилось волнением. — Мой бедный, милый мальчик. — тихо проговаривала она, вытирая слёзы младшего кончиками больших пальцев. — Мне надо… Мне нужно… Мне надо отыскать ведьму. Пожалуйста. Я видел его, бабуля. Я видел его и это всё моя вина, но я… Но я не знаю с кем или где и… Блять. Бабуля, я ничего не знаю, — ломанным голосом всхлипывал Хёнджин, покрепче сжимая глаза. — Я так старался забыть всё, что произошло здесь! Я рано повзрослел, переехал, нашёл работу и… Сделал всё, чем должны заниматься взрослые, потому что они же у нас всё знают, не так ли? Но я не взрослый. Я всё ещё ничего не понимаю. Но почему? Почему я не знаю? Неужели я настолько недостоин знать правду? Почему? Глаза старушки устремились к луне. Он согнулся пополам, когда та прижала его к груди, круговыми движениями успокаивающе поглаживая спину; ему не хватало ощущения безопасности и тепла, как в детстве, хоть со стороны и выглядело комично. — Дорогой, ты не недостоин. Ты являешься гораздо большим, чем думаешь. — её рука потянулась к его затылку, ласково гладя, как когда он был ребёнком. — Как тебе вообще такое в голову пришло? Я бы привела тебя в чувства, если бы ты не был таким разбитым сейчас. Хёнджин не ответил. Он не знал, как долго они простояли с бабушкой, утешающей его, пока парень плакал в её пижаму. Немного погодя, успокоившись, рыдание младшего перешло в тихое пошмыгивание. Старшая отстраняясь, обхватила личико Хвана своими хрупкими, но одновременно сильными руками, вынуждая его посмотреть ей в глаза. — Ты готов, милый. Если тебе очень нужно найти ведьму прямо сейчас, то позволь помочь тебе. Хёнджин вытер щёки, на которых красовались следы солёных слёз и порезов. Всё его тело было измучено этим неожиданным всплеском эмоций, всё ныло и болело так сильно, что он готов упасть в обморок хоть сейчас. — Бабуля? — на секунду, в её глазах засияло серебро. Из её уст донесся не привычный ему хриплый голос, а фееричная мелодия:

«Стоит он задумчивый, В жёлтом венце, Темнеют веснушки На круглом лице. В огороде у дорожки Стоит солнышко на ножке. Только жёлтые лучи У него не горячи.»

— Что же это? — наклонилась старушка. — Что… Что это знач… — Ты должен догадаться сам. Мне нельзя рассказывать тебе об этом, — сказала она. — Так что думай. Напряги свой городской мозг. Озадаченный, Хёнджин шмыгнул носом, взяв кончик кофты, вытирая нос. Он был слишком уставшим, чтобы хоть как-то реагировать на загадку. Весь гнев вылился из него вместе со слезами, так что в этот раз, он искренне пытается понять в чем дело, нежели снова разочаровываться. Зажмурившись, он слушал, как бабуля повторила загадку. — Солнышко на ножке.. — пробормотал он. Хёнджин вспомнил о той одинокой фее, а затем… Как она рассыпала дорожку золотой пыльцы, рисуя цветок с широкими, похожими друг на друга лепестками и длинным стеблем. В памяти всплывает воспоминание о белом олене, показавшем ему смеющегося Джисона под лабурном, горящим словно тысячи звёзд этим вечерним летним днем, как тогда, когда ему показали солнечную иллюзию. Но солнечная иллюзия возможна только благодаря… — Подсолнухам.. — прошептал он. Хван медленно проморгался. Он уставился на бабулю, выглядевшей более волшебной при лунном свете, нежели человечной. На её лице заиграла спокойная улыбка, подтверждающая верность его ответа. Она заговорила, но Хёнджин не слышал её, впопыхах убежав. Он выбежал из коттеджа, а через доли секунд уже из района. Чуть ли не летел по дорог, ноги ударялись об асфальт. Ему стоило осознать это раньше. Он смог бы, если бы не был ослеплен собственными эмоциями. Он вспомнил ту самую тревожащую улыбку и тёмные глаза, встретившиеся с хёнджиновыми, когда тот поймал его, разговаривающего с Джисоном тогда, и конечно… Конечно, единственный сын семьи Ли определенно что-то знал. Подсолнуховое поле, наполненное тоскливых воспоминаний, наконец-то попало в поле зрения, вместе с реликтовым домом семьи Ли. Хёнджина занесло на привал у старых, патинированных, покрытых лозами мёртвых цветов, ворот. Подсолнухи умерли, поникнув, дополняя жуткую атмосферу, кишащих мхом стен и отросших листьев, свисающих, как навес. Хёнджин пытаясь отдышаться, протёр своё потное лицо рукой, вздрагивая из-за порезов. Он пригнулся под занавесом из лоз, окутывающих ворота, и прошел мимо высушенного пруда, забитого камнями. Парень подошёл к двери, позвонив в звонок, ожидая ответа, надеясь на то, что эта ведьма не ушла в городок ради подготовки к фестивалю. Но вдруг дверь нараспашку отворилась, а за ней стоял никто иной, кроме как Ли Минхо. — Господин Хван, — поприветствовал он. Выражение его лица невозмутимо, расчётливо. Глаза черны словно двум чистым камням оникса, отражавших голубой отлив, соприкасавшийся с лунным светом. — Чем могу помочь в это позднее время? Теперь, Хёнджин, стоя здесь — потерял дар речи. Он не знал как подобраться к нужной теме. Что если Минхо не ведьма? Грубо предполагать, что он является ею. Бабушка расстроится, если он оскорбит одну из семей, что так часто обменивалась с ней травами и маслами. Юноша закусил нижнюю губу, потирая запястья. — Что ж. Эм. Хэй. Прости за беспокойство, гх. Не знаю даже как сказать? Дело в том… Ну… — Минхо окинул его взглядом с головы до пят, затем развернулся на носочках, проходя внутрь дома. — Входите, — позвал он. Хёнджин моргнул. Он неуверенно ступил вперёд. Интерьер дома совершенно отличался от того, что творится снаружи. Здесь чисто; всё украшено, свисающими со стен киновари, драпировками с кистями глубокого красного и коричневого цвета, вместе с развешенными рядом амулетами. Коврики Зиглер простирались по коридорам. Ряды суккулентов занимали всё доступное свободное пространство, а около входной двери горели свечи с благовонием. Сняв обувь, он смиренно проследовал за Минхо в тёплую гостевую. Его усадили на диване у изящного деревянного столика, со стоявшей на нём, пустой вазы, пока сам хозяин дома исчез в кухне. Все мысли Хёнджина были о том, что они впервые должным образом поговорили. Спустя время, Минхо вернулся с кухни с подносом чая, кладя его на стол. Взяв чайник, парень налил чай из роз в кружку, ставя её прямо перед Хваном. Рядом стояла шарообразная миска со сливками и сахаром. — Спасибо, — промямлил Хёнджин, наблюдая за паром, исходящим от горячего чая. Подняв глаза, он обнаруживает Ли, уставившегося на него, поэтому он уставился в ответ. Они пялились друг на друга, пока младший не начал потеть, чувствуя себя очень неуютно под чужим взглядом. — У меня… Что-то на лице? — Да. Фактически, много чего, — сказал старший. — Оу. Точно. — Полагаю, стоит отбросить лишние разговоры. Мне говорили, что надо проявлять вежливость, но я уверен, что никто из нас не является её поклонником. — Он облокотился назад, скрестив ноги. — Я знаю почему вы здесь. — Знаешь? — нахмурился Хёнджин. — Технически, я ждал вас, господин Хван. — Правда? — Да. — губы Минхо дёрнулись. — Вы пришли за солнцем. Хёнджин прикрыл глаза, дабы суметь взять себя в руки. Затем он глубоко вдохнул, заговорив в самой тихой, вежливой манере, которую смог выдавить из себя: — Я правда, правда не смогу выдержать ещё загадок. Поэтому объясни мне. Пожалуйста. Меня так долго держали в незнании. Я бы и не догадался прийти сюда, если бы не… — Фея, — угадал Ли. Он наклонился, оперевшись локтями на колени. — Фея рассказала вам. А потом Лунный Дух привёл вас к месту из воспоминаний, показав, что стало с вашим возлюбленным солнышком. Да, я всё прекрасно знаю. Я ведьма, господин Хван. Я знаю созданий, которых вы видели. Я лично разговаривал с ними. Хёнджин громко сглотнул. Ощущения, словно он всё ещё пытался отдышаться от долгой беготни. Спина ровная, как тетива лука. — Как вы поняли, феи гораздо большее, чем обычные существа из народных сказочек. Они творения самого солнца: его последовательницы и чародейки света. Как и феи, Лунный Дух, обитающий в лесу с остальными ночными существами, последователь луны. Лунный Дух не призывался десятилетиями, отчего его облик нестабилен. Поэтому он появлялся в твоих снах, как женщина, когда, принимал неправильную форму. — Минхо сделал паузу. Он приподнял руки, сведя указательные пальцы вместе. — Ты до сих пор не понял? Хёнджин так сильно прикусил щёку изнутри, что почувствовал вкус крови. Ли посчитав это ответом, продолжил. — Солнце довольно одинокая звезда, не думаешь? Всякий раз, когда солнце восходит ради встречи с луной — та пропадает. И, что ж, господин Хан знал, что я ведьма, использующая растения, как посредников. Он хотел, чтобы я превратил подсолнухи в порог, переступив который — ты окажешься в мире, который пожелал заказчик. — Минхо взял кружку чая, делая маленький глоток. — В тот день, когда ты видел нас вместе, он просил меня поддерживать иллюзию так долго, насколько это возможно, потому что знал, что народ когда-то останется без солнца. В конце концов, он нашёл тебя когда ты был совсем юным и непостоянным. Он понимал, что ты оттолкнешь его. Судьба указала ему путь, который он должен был пройти, справившись, даже если это означало, что он будет забыт любимым человеком. А мир всё вращался, вращался и вращался, земля под ногами преклонилась. Перед глазами Хёнджина пролетело всё это: подсолнухи, засуха и воспоминание о повзрослевшем Джисоне, спящим у ствола мёртвого дерева, покрытого цепями. Связь между солнцем и Джисоном была настолько ошеломляющей, что Хёнджин мог почувствовать взрывы в груди. — Теперь дошло? — спросил старший. — Он и есть солнце, — воскликнул он. — Джисон — это солнце. Минхо наконец-то улыбнулся.

***

Боги существовали когда-то. Король Солнца, Ёнбок, был святым предвестником жизни и света, весь облачённый золотым шёлком и кроваво-красными драгоценными камнями, излучающими огонь, горящий также сильно, точно космос. Легенды гласят, что он воплощение самого солнца, не имеющий определённой формы, лишь очертания палящего, огненного света; другие говорят, что он напоминает своих фееричных созданий своими красочно переливающимися волосами и золотой пыльцой, ниспадающей с его ресниц на веснушчатые щёки. На другой стороне, его противоположность, Лунный Король Чан — святой предвестник смерти и вечности, обрамлённый в серебрянные наряды и ледяные перья, управляющие звёздами и лунными приливами. Таинственный фантазм, не раскрывающий своей истинной формы, лишь наблюдающий через глаза своих необычных творений в ленточках света, посреди нескончаемой тьмы. Они были Богами. Им было предначертано судьбой — быть порознь… Никогда не встретиться, словно параллельные прямые. Но они также были влюблены. Из-за их предопределённых жизней, противоположных друг другу, они никогда не могли встретиться в своих обличиях. Они надеялись на Утреннюю Звезду, что смогут хоть мельком увидеть друг друга, но когда один восставал, другой низвергался… Бесконечный космический ритм, контролирующий Вселенные пути, но приносящий такое невыносимое горе. Боги больше не могли выносить сие страдания. Тогда они и решили встретиться по-другому.

***

Хёнджин смотрел на подсолнухи. — Лунное дитя, лунное дитя, — пел Минхо, — куда же ты пойдешь? Волнение и смятение слились в одну бурю в его груди. У него оставалось немного времени, чтобы ещё раз расплавиться снаружи ведьминского дома. После этого, на его глазах лунные цветы распустились, а звёзды поделились теплом. Он чувствовал умиротворение. Понимание. А может и безумство. Хёнджин взглянул на луну, что подмигивала ему. Ему было тепло в холодном, сверкающем лунном свете. Парень ступил прямо в подсолнуховое поле. Все подсолнухи омертвели и гнили, но Хван всё же заставил себя пробраться сквозь цветы, не упуская след. Он следовал за Путеводной звездой, парящей в каскадном ночном небе. Тело дрожало, словно он попал под мороз зимой. В глубине подсолнуховых стеблей, он услышал шелест лунных созданий, идущих вместе с ним — бегущий белый олень и прыгающие, красноглазые кролики, несущие луну.

***

Перед тем как погрузиться в вечный сон, Солнечный и Лунный Король отделили по частичке от себя, превратив их в бестелесные души, посылая их на Землю, где у них была возможность быть вместе, начав новые жизни, как люди, со своими старыми и новообретенными воспоминаниями. Некая реинкарнация. Солнечные феи и лунные создания следовали за ними повсюду от начала до самого конца. Но Создателю не нравилось, что Солнце и Луна шли против космоса, и судьб из-за собственной жадности. Он был разгневан их неверностью. Таким образом, Создатель разделил, летящие на Землю, души, заставив Луну потерять все свои воспоминания прошлого, оставляя Солнце единственной душой, носившей знание об истории их жизни. Лунные творения оплакивали своего Бога. Они наблюдали, как старая ведьма-самоучка нашла их Бога на лесных полянах, ласково взяв Луну нежными руками, смотря на него понимающими глазами. Она любила Луну, словно он был её собственным сыном; мальчик имел ясные глазки и хрупкое сердце, чувствовал странную нить связи с луной и звёздами. Но пока Луна была на попечении у старой девы, Солнце осталось совсем одно.

***

Путеводная звезда привела его домой. Хёнджин протиснулся между последним, высоким подсолнухом, упав прямо в солнечную иллюзию, такую же, как и одиннадцать лет назад, за исключением того, что сейчас он утопал в поле увядшей пшеницы, а на небе было не видно ни одного солнышка — просто облычные, мутно-серые небеса. Сарайчик по-прежнему стоял вдалеке, а рядом иссохший ручеек. Старые, острые, лесные деревья всё также возвышались, будто гигантам, достающим до самого неба. — Где же он может быть? — задал вопрос парень самому себе. Затем он почувствовал легкий толчок на тыльной стороне ладони и устремил взгляд вниз. Белый олень уставился на него, наклоняя голову с осуждающим видом. — Точно. Глупый вопрос, — пробурчал он. — Ой, заткнись. Он вскрикнул, когда олень забодал его бок рогами.

***

Солнце не забывало. Оно знало о Луне, пребывающей где-то в залитых луной расщелинах Земли, потому путешествовало везде и всюду, ища её вместе с феями. Когда Луна случайно обнаружила его одним летним днём, в ведьмином кругу, Солнце верило, что они наконец смогут быть вместе и ничто не разлучит их. Но Луна не помнила его. Она не помнила Солнце, понятия не имела кто это и кем оно являлось. Чем больше Луна теряла веру в Солнце, тем быстрее оно тускнело. Ведь, в конце концов… Когда что-то было забыто и нелюбимо, оставшись без веры — оно начинало исчезать, словно ничего вовсе и не существовало. Солнце совершило ошибку, отыскав Луну слишком рано, когда та была очень ранима и юна, многого не понимая. Но Солнце не сдалось, потому что любило её. Оно полюбило Луну не частичкой Бога, от которого был рождён, а своей собственной душой. И даже когда Луна покинула Солнце, оставив его горевать, Солнце всё равно клялось в вечной любви и вере Луне. И неважно даже если во сне, оно поблекнет, точно призраку.

***

Хёнджин старался возобновить путь, которым они шли в детстве по лесу. Он перепрыгивал корни деревьев, дабы не споткнуться как всегда. Ранее ведьма исцелила его ранки мазью, заживившей порезы, оставив лишь бледно-белые следы, которые исчезнут через пару дней. Минхо был эксцентричным в том плане, что говорил и вёл себя непринуждённо, холодно, но искреннее удивление в его глазах, когда Хёнджин заключил того в объятия — лишь доказало его мягкость внутри. Минхо присматривал за ними всё это время, даже когда его отец рано скончался, оставив подсолнуховый сад на попечение сына. Он был рядом с Джисоном, когда казалось, что тому не на кого положиться; он был и подле Хёнджина, выкопавшего могилу воспоминаний и необходимых ответов. Возможно, когда всё закончится, Хван найдёт способ щедро отплатить старшему. Хёнджин приостановился, почувствовав пустоту по сторонам. Он оглянулся через плечо, где лунные создания остановились в пару метрах от него, прикрывая спину. Даже если их не видно — они всегда здесь. Его сердце билось ровно в такт, скорее смело, нежели трусливо, как это было годами. Он обернулся обратно, продолжив идти по дороге. Не понадобилось много времени, чтобы узнать тропу, на которую он забрёл. Парень прошел мимо погибших растений лунных камней, найдя деревянный мостик, свесившийся над высушенным озером. Пройдя глубже к сердцу леса, он наконец-то остановился пред иссушенным деревом, обвешанным золотыми цепями, излучающими прогнивший свет, пропитанный летними воспоминаниями, рассыпающимися подобно песку между пальцами. И у ствола дерева — лежал Джисон. Он был точно таким же, как из воспоминаний, которые белый олень показал Хёнджину. Невероятно бледный Джисон спал у корней лабурнума, мирно прикрыв глаза. Его внутренности сделали сальто. Хёнджин схватился за концы своей куртки, медленно… Тихо подойдя к спящему дитя солнца. — Эй, — прошептал он, опускаясь на колени перед Джисоном, пытаясь унять трясучку в руках. — Ты не должен быть здесь. Хёнджин прикусил нижнюю губу, чувствуя покалывание в носу. Его страдающее сердце стучало в ушах. Он и так нарыдался; навряд ли у него осталась хотя бы слезинка. — Хэй, Ханни. Ханни. Хан Джисон. Эй ты, дурак. Можешь прекращать ждать. Тебе больше не надо ждать, потому что я всё же нашёл тебя. — он наклонился, ласково взяв лицо Джисона в ладони, прошептав: — Просыпайся, Ханни. Луна взошла. Я пришёл, чтобы забрать тебя домой. Воцарилась тишина. Как вдруг дерево начало постепенно оживать. Медленно, по чуть-чуть… Свет потихоньку проникал сквозь деревья, окружившие их в тени. Подобно вновь зажженному пламени, дерево с золотыми цепями загорелось ярко, словно золото, как в то лето много лет назад, когда оно гордо возвышалось посреди сногсшибательного пейзажа, сияя. Позолоченный свет падал с кроны дерева и омывал землю под ними, заставляя цветы медленно распускаться, расцветая под теплыми поцелуями солнца, мерцающими в ясном небе. Звуки шёпота проточной воды и хора птиц вновь заиграли в зеленом сердце леса. Все гудело жизнью и светом, как будто проклятие снялось. Полоска солнечного света выглядывала из под золотой листвы. Хёнджин наблюдал за Джисоном, его сердце колотилось в ушах, а в горле застрял комок. Он наблюдал, как тонкая фигура Джисона начала проясняться, теряя свою призрачность. Хёнджин смог почувствовать его мягкие щеки, приплюснутые под руками. Он продолжал рассматривать младшего, даже когда Джисон начал пробуждаться ото сна. — Пошли вон, противные феи, — пробормотал Джисон. Хван убрал руки, до того как Хан коснулся бы его, вслепую размахивая рукой в воздухе. — Дайте поспать еще пять минуточек. — Пять минут — всё ещё слишком много, — прохрипел Хёнджин, голос был полон слез. — Джисон. Юноша замер. Затем он медленно открыл глаза, посмотрев на Хёнджина. Он видит его. Он верит ему. В слабом ореоле солнечного света, Хёнджин завидел вспышку жидкого золота в его таких тёплых, тёмных и одновременно ярких глазах. Рот растянулся в широкой улыбке до ушей, он подался вперед, обхватывая лицо Хёнджина сильными, теплыми ладонями. — Ты здесь! — он засмеялся, соприкасаясь с ним лбами. — Ты нашел меня! Хёнджин с трудом осознавал то, насколько Джисон был к нему близок; его больше поражал тот факт, что младший громко и искренне смеялся, как будто не был на грани исчезновения всего пару минут назад. Но всё же, в конце концов, Хван до сих пор не понимал, как сильно он скучал по нему, потому что Джисон был таким уютным и мягким, а его детский смех вызывал у него некую боль в груди, от которой аж лицо морщилось. Он крепко вцепился в воротник кофты Джисона, пытаясь унять дрожь в руках. Старший боялся, что если он откроет рот, то вместо слов вырвется лишь крик. — Ого, ты так подрос! — воскликнул Джисон, откинувшись назад, чтобы получше разглядеть лицо Хёнджина. — Я, конечно, тоже вырос, ага. Но было сложно представить то, каким ты вырастешь. А ты неплох, Хёнджинни! Намного прелестнее, чем я помню. — он улыбнулся, вытирая слезы со щеки парня. — Но почему ты плачешь? Неужели мальчики из школы снова обижали тебя? — Я… Мне так… Мне очень жаль, Джисон, очень жаль… Прости, Джисон, прошу… Я так… — это не плач и не слова, а лишь ряд бессвязных извинений. — Эй-эй, за что ты извиняешься? — Ты знаешь за что! — огорчённый, Хёнджин шлёпнул его по плечу. — За то что я исчез? Но ведь это не твоя вина, — смутился Хан. Рукавом он вытирал заплаканное, сопливое лицо старшего. — Если уж и извиняться, то только мне, за то, что я нарушил обещание. — Обещание? — Я обещал, что больше никогда не исчезну, помнишь? Но я прекрасно понимал, что всё может повториться из-за того, что я не мог рассказать тебе обо всём. — Ты мог мне верить. Мы столько смогли бы… Если бы ты только _доверился_ мне… — Хван стиснул зубы. — Знаешь, твое сердце довольно ранимое. — тихо рассмеялся Джисон, ткнув его в левую сторону груди, перебивая. — Я знаю, что тебя беспокоит то, о чем думают другие люди настолько, что ты готов идти на жертвы, лишь бы сделать их счастливыми, потому что хочешь им понравится. Я знал, что если я скажу тебе, кто мы такие на самом деле, ты принудишь себя чувствовать ту же самую любовь ко мне, потому что ты не захочешь сделать мне больно. А это было бы не очень хорошо. — Ты рос, дабы быть самим собой, Хёнджин. Это же твоя жизнь! Ты сам определяешь свою судьбу, а не какой-то там предок. И если в этой жизни ты не любишь Солнце, то не беда. Чан бы тоже так подумал. Я буду любить и верить за двоих! — старший склонил голову, но Джисон обратно приподнял его, направив лицом к себе и лучезарно улыбаясь. — Почему? — отпрянув от него, Хёнджин встал, делая несколько шагов назад. — Почему ты так любишь и веришь в меня? Что если… Что, если я не Луна? Что, если я обычное дитя, а твоя Луна где-то в другом месте? Ты всё равно будешь любить меня? — Разумеется, — удивлённо округлив глаза, быстро ответил Джисон. Хёнджина поражала его вера. — Откуда тебе знать? — Просто знаю. — Но почему? — Потому что тебя легко любить! — уверенно заявляет Хан, вставая и вскидывая руки, тут же хватаясь за ствол дерева, дабы удержаться на месте. Хёнджин потянулся вслед за ним, взяв младшего за руки, придерживая, осознав, что тот всё ещё слаб после столь долгого сна. Джисон не был сбит с толку; он прекрасно понимал свои чувства и о чём он сейчас говорит. Он растаял, застенчиво смеясь: — Что в тебе может не нравиться, Хёнджин? — Ты так говоришь из-за того, что являешься Солнцем. — прошептал парень. — Из-за того что я Солнце? Не-а, это потому что я многому научился у тебя и одна из таких вещей, это то, как быть самим собой — быть как Хан Джисон, а не как какая-то частичка души бога Солнца. В первую очередь, я Джисон. И прямо сейчас, я признаюсь тебе в любви, как Хан Джисон! Даже если бы я не был Солнцем, всё равно бы полюбил тебя. Младший смотрел на него с такой нежностью и лаской, что сердце Хёнджина было готово взорваться. Он определенно грохнется в обморок. Он сейчас сойдёт с ума, если уже не сошёл. Его Солнце никогда ничего не просило взамен, и часть Хёнджина терпеть этого не могла, ведь не понимала каким образом кто-то может быть настолько бескорыстным, невинным и глупым одновременно. Но ведь это Джисон; мальчик с мягкими, розовыми щеками, переливом веснушек на носу, глазами бусинками, сияющими любопытством и восхищением миром, в котором Хёнджин живёт. Это Джисон, бережно улыбающийся старшему, как будто тот не страдал от одиночества все эти годы. Но ожидание стоило этого всего… Хёнджин стоил того. Вдалеке луна начала восходить вместе с солнцем. — Дурак, — заливисто рассмеялся он. — И я люблю тебя. Как Хван Хёнджин. С лунным камнем в кармане, грязью на носу и слезами на глазах, он крепко обнял Джисона, погрузившись в безграничное тепло солнца.

***

— И солнце возвратилось, — проговорил Минхо, вдыхая аромат цветущих, у ворот, роз. Он подавился мухой, ненароком залетевшей ему в ноздрю. — Уф, это было неприятно. — Мундью вернулся на круги своя, — пробормотал Хёнджин, оглядывая местность. Подсолнухи прочно держались в земле, повернувшись к яркому солнцу, сверкающему в чистом, голубом небе с плывущими разрывистыми облаками. Пастбища были зелёными-зелёными, поля покрыты красочными цветами и пшеницей, куча посевов уже росла на грядках ферм. — Чувак, — сказал Джисон, — Минхо, это ты? — Единственный и неповторимый во всём… ай. Младший прыгнул на него с распростёртыми объятиями, крепко прижимаясь, подпрыгивая вместе с Минхо. — Ты тоже так вырос! У тебя уже есть говорящие растения? Помню, ты говорил, что хотел бы растения, которые будут проклинать людей, и это, кстати, великолепнейшая идея. Постой. Или ты уже заколдовал так подсолнухи? Мужик, твой дом до сих пор выглядит как говно. Боже, я скучал по ругани. Говно, говно, гов… Минхо дал ему щелбан, отстраняясь от парня. — С каких пор ты стал таким болтливым? — С тех самых, когда снова стал настоящим. — Ты всегда был настоящим, — вмешался Хёнджин, стукая того по плечу. — Все ведь любят солнце. — Окей, никаких соплей подле меня. А теперь прочь. Фестиваль окончен, поэтому остальные скоро вернутся. У меня растения и коты о которых надо позаботиться, между прочим. — Минхо бросил на них взгляд чёрных глаз, а потом начал отталкивать от себя голубков. — Люблю тебя, чувак! — Джисон оставил смачный поцелуйчик на щеке ведьмы, отчего та пошатнулась, упав в клумбу с цветами от шока. — Так здорово вновь прогуливаться здесь. Я скучал по здешним людям. Бабуля до сих пор жива? — он подбежал к Хёнджину, равняясь с ним и переплетая их пальцы. — Не могу поверить, что ты спросил меня о таком. — Секунду, она умерла? — моргнул Хан. — Нет! — Хван быстрее потащил его вперёд по дороге. — Она жива здорова и, по-видимому, волшебница. Эй, а здесь все волшебники? Это многое объясняет. — Ну, что-то типа того. Ты всё ещё не знаешь? — Знаю что? — Они Южный крест. — объяснил младший, качая их сплетённые руки туда-сюда. — Созвездия. Ну, твои друзья то есть. Минхо тоже. Они следовали до сюда, дабы приглядеть за тобой и защитить, если вдруг что случись. Все думали, что Хаос натворит гораздо больше, чем просто разделит нас. Парень вспомнил о серебряной ленточке в глазах Чанбина, острое понимание в том, как Сынмин наблюдал за ним, и сомнительные ночные прогулки Чонина, заставившие его исследовать каждый миллиметр аллеи. Они все были привязаны к Мундью из-за Хёнджина. — Мои друзья — звёзды, — выдал он. — Ага, — заулыбался Джисон. — Захватывает, правда? Я наконец-то смогу познакомиться с ними, раз уже всё закончилось. А ещё, я помираю с голоду, так что бегом, бегом, бегом, слоупок! — А ты прямо-таки весь полон энергии? — Хёнджин с забавой смотрел, как тот скакал. — А почему бы и нет? Я буквально пробыл в спячке одиннадцать лет.

***

Бабуля взглянула на Джисона, затем на Хёнджина, потом на небо, а после возвратила его к парням. — Наконец-то это чёртово затмение произошло. Все в городке радовались так, будто одновременно ухватили свежей кукурузы. — Хёнджин смущённо начал ковырять землю носком, пока Джисон сиял перед бабушкой. — Я очень скучал по Вашей кухне, бабуля, — очаровательно выдал тот, вновь прокладывая дорогу к её сердцу. — Ваша каша с ежевичным вареньем одна из лучших вещей, которые я когда-либо ел за всю жизнь… Включая жизнь и там, и здесь. Сделаете ли Вы мне ещё немного? — Подлизывание никуда тебя не приведёт, пацан, особенно когда ты убил мой сад. — ответила та, сузив глаза. — Но раз ты пробыл в заключении какое-то время, я сделаю исключение. Однако я не буду готовить, когда рядом мой неудачливый сынок. Ким и Ян вернулись, как и тот мальчик Бин. А теперь вон! Они вдвоем тут же подорвались к воротам коттеджа. Бабушкин сад вернулся к своему привычному цветению. Хёнджин завидел своих друзей, болтающих между собой около белого забора семьи Ким, окликивая их. Все трое развернулись, начав маниакально махать, Сынмин даже запрыгнул на Чанбина, чтобы казаться выше и быть замеченным. — Они ну никак не могут быть звёздами, Ханни, — прошептал Хван. — Они попросту кучка псевдо-кантри** слабаков. — Псевдо-кантри? Это такой новый жанр кантри рока? — Джисон послал ему озадаченный взгляд. Хёнджин не успел ответить, как Сынмин притянул его в объятия. Он улыбался, а крапинки серебра плясали в темноте его глаз; Чонин не остался в стороне, раскинув руки вокруг Хёнджина, прижимаясь щеками. Чанбин обнимал его дольше всех, хлопая по спине, и бормотая слова, полные гордости в ухо Хвана, чья грудь рассветала теплотой и уютом. — Вы, ребята, — начал Хёнджин, приостановившись из-за того, что не знал, что и сказать. — Вы… Вы, ребята, знали? — Ага, — в повседневном тоне, сказал Сынмин, — Мы звёзды. Ну знаешь, маленькие небесные тела, которые ты видишь в небе большинство времени? Я Бекрукс. Моя видимая звёздная величина равняется одной целой и тридцати сотым, нахожусь на расстоянии трёхсот пятидесяти световых лет от Солнечной Системы. — он развернулся к Джисону, оглядывая с ног до головы. — Почему Солнце такое низкое? Следующие несколько минут Джисон трепался о надвигающемся шторме, гоняясь за Сынмином с палкой. Чонин присоединился к догонялкам, когда нашёл огромное бревно, таская его с собой с явными убийственными намерениями. Чанбин выглядел так, будто медленно старел с каждой секундой, что наблюдал за троицей со скрещенными руками на груди. — Значит.. Ты звезда. — Хёнджин засунул руки в карманы куртки. — В первую очередь, я твой лучший друг. — плавно поправил он, Хван лишь улыбнулся на это. — Мы все звёзды. Мы, конечно, имеем небесные обязательства, но также как и вы с Джисоном, мы росли, чтобы быть самим собой, создавать узы с другими людьми. Честно, мне было очень весело расти. — с сарказмом бормочет он, вздыхая. Он закинул руку на хёнджиново плечо. — Прости, что не мог рассказать тебе раньше. — Я не злюсь, — успокоил он старшего. — Может быть, если бы я узнал обо всём, то был бы очень зол, но я… Я думаю, что повзрослел. Что думаешь? — Ты повзрослел самым наилучшим образом. — ухмыльнулся Чанбин. — Эй, значит ли это, что вы, ребята, сможете наконец покинуть Мундью? — его сердце раздулось, и он склонил голову, смеясь. — Мм, я не уверен насчёт остальных. Чёрт, возможно я возьму их с собой. Но я, хотя бы разок, хотел бы посмотреть на большой город. — Чанбин размял руки, подняв голову к тёплому небу, зажмуривая глаза. — Было бы здорово увидеть мир. Хёнджин улыбнулся, взглянув на троих друзей, бегавших повсюду. Да. Было бы здорово.

***

Когда они втроём разошлись по домам, Хёнджин с Джисоном спустились по тропинке прямо к полю. Солнце начинало садиться, закутывая небо в туманно оранжевые и розовые цвета. Идя мимо пампасной травы и изумрудно-золотых полей, они заприметили дерево рябины. Хёнджин потащил Джисона к ведьминому кругу, они вновь расселись в центре. Хван чувствовал сладкую ностальгию в воздухе — всё точно так же, как в старые добрые времена, когда они до заката ждали фей в кругу и болтали о всяком часами напролёт. — Воу. Я в шоке, что он всё ещё здесь, — проговорил Хан, проводя рукой по тёмно-зеленой траве. На солнечном свету, его глаза светились янтарём. — Можешь поверить, что здесь всё и началось? Я имею ввиду нас с тобой. — Конечно могу. — их плечи соприкоснулись. Джисон усмехнулся. — Как насчёт цветочных венков? — он сорвал маргаритку, взяв её подобно драгоценному камню. — Почему бы и нет? — нежно вздыхает Хёнджин. Комфортная рутина собирания полевых цветов поглотила его целиком. Джисон же из собранных цветов плёл венки. После нескольких минут уютного молчания, младший задаёт вопрос: — Ты уже пытался писать свою книгу, Хёнджин? Мне интересно, ведь я дал слово, что куплю её первым. Будет отстойно, если ты уже издал её, а я даже в лицо эту книгу не видел. — Нет, я… Не волнуйся. Я ещё ничего не публиковал. Я работал над кое-чем, но как-то забросил, — робко признался он. — Но зато теперь я знаю, что хотел бы написать. Детскую книжку. — О-о-о. И о чем она будет? — Это то, что тебе нужно будет угадать. — Хорошо, зануда. Супер. Продолжай в том же духе. Хёнджин пихнул его локтём в бок. Джисон ребячески высунул язык, возмущенно вскрикнув, когда что-то попало ему в глаз. Что-то мягкое коснулось щеки Хвана, он чуть не заработал косоглазие, пытаясь развидеть парящую рядом фею. В этот раз их очень много. Золотой хор из фей игриво порхал вокруг пары с энтузиазмом. Старший слышал хихиканье, исходящее от них, каждый раз, когда они подлетали к Джисону, который казался краснее и смущенней, чем обычно. Он раздраженно размахивал цветами в руках. — Замолчите, глупые мошки! — надулся младший. — Вы, феи, лишь заставляете мою кровь кипеть! — Что они говорят? — нахмурился Хёнджин. — Ничего такого! Они просто издеваются надо мной и, будучи кучкой надоед, просят рассказать подробности! Как будто им нечем заняться, кроме как вести себя как главное воплощение зла во всей вселенной… Ай! — старший наблюдал за тем, как на Хана напал рой разгневанных феечек, как вдруг заметил одну, необычно летающую перед ним. Хоть они и были размером с крошечную звезду, Хёнджин сразу узнал в ней ту одинокую фею, появившуюся в первый день его возвращения в Мундью. Без этой феи Хёнджин бы не догадался пойти к Минхо и найти Джисона. Джисон бы исчез навсегда, забытый и нелюбимый. Он взглянул в сторону леса. Издалека за ним присматривал белый олень вместе с другими лесными созданиями, ледяные перья свисали с его рогов, а глазки светились теплее, чем раньше. Хёнджин улыбнулся ему перед тем как повернуться обратно к фее. Он протянул руку. Фея распознала это как приглашение. Хёнджин поднес руку ближе к лицу, поднял ее к глазам и пробормотал: — Спасибо. В ответ он получил неразличимый писк. Золотая пыльца осела на щеках и волосах Джисона после того, как разъяренные феи наконец сжалились над ним, отстав. Фыркнув, младший старался уложить свои растрепанные волосы, рассмеявшись, когда одна из фей запуталась в прядях, желая помочь ему. Мир вокруг купался в его лучезарном смехе, проникавшим в сознание Хёнджина, а глаза скользили по линии горизонта земли, где великолепное солнце так ярко пылало за коралловыми горами. Хёнджин никогда бы не подумал, что он окажется именно здесь; что их руки, ранее прижатые к бетону и медным проводам в прошлом, будут существовать сегодня, прижавшись к друг другу вместо этого. Все это время он размышлял о загадке по имени Хан Джисон, когда все было так просто. Джисон был солнцем, ребенком или же частичкой Бога, предвестником света и жизни, заклинателем солнечных иллюзий в лабиринте подсолнухов, но для Хёнджина — Хан Джисон был простым мальчиком, которого он полюбил одиннадцать лет назад. Феи кружились над их головами. Джисон отряхнул золотые крупинки со своего плеча, протянув Хёнджину цветочный веночек. — Эй-эй. Ты помнишь? Как в детстве? — Джисон ласково улыбнулся. Огонёк загорелся в его глазах, когда он приподнял готовый венок, надевая его на макушку старшего. — Хван Хёнджин! Король ведьминого круга, — он широко взмахнул рукой, — Возлюбленный самого Солнца. «Теперь это имеет смысл», — подумал он. Он глупо фыркнул, сняв некую корону со своей головы, протягивая руки, дабы надеть венок на Джисона. Затем его рука скользит вниз, он берёт щёку младшего, баюкая теплые чувства. — Хан Джисон. Король моего сердца, — прошептал Хёнджин, наклонившись вперед, чтобы поцеловать его кончик носа, посмеявшись. — Возлюбленный самой Луны. Никогда не ступай в ведьмин круг, иначе он принесет тебе несчастье. Впервые в жизни его бабуля ошиблась, и Хёнджин доказал это, показав ей само солнце в своих руках.