белозерскими ветрами

– Сбрось своё бабье обличье, сбрось! И постриги волосы. Зачем они тебе там, за гробом? Смеётся Фёдор Басманов, Федюша, Федора, смеётся, зубы кажет, разве нет греха, что не взял на душу, разве нет мысли, что не передумал, разве найти государю кого его краше, и где же, разве сам он не попал в сеть свою, что сплетал супротив Вяземского, смеётся, не верит в гнев царский, всё прощается Феде, всё, и это простится, крест материнский, оберег, а что жабья кость, отчего же, да разве ж знать ему было, а что колдун говорит, так что с того, наветы и прежде в ушах царских звенели, наветы на царя ли, на полюбовника ли царёва. Да и нет того, чего не умеет Фёдор Басманов, разве найти царю кого преданнее, умелее, али Малюта царя потешит, от беды оградит, ворога умертвит до срока, до кручины царёвой, до умысла злого супротив государя, али мысли царёвы перед ним все ясны, али сон царёв сторожить станет, сизым соколом в окно вылетит, ворогу глаза выклюет, серым волком, по земле стелясь, ощерится, горло хватит ворогу государеву, грех возьмёт на душу, много грехов, за царя-надёжу, солнышко ясное, государя Иоанна, батюшку. – А грехи-то у меня с тобой одни! Как выведут казнить меня… Не расскажет, ничего народу не расскажет Федюша, Федя, Федора, подавись, Иоанн, Басмановской преданностью. Таил от Фёдора отец литовские дела, таил перебежничество, коль предать хотел б, извести государя, так отчего ж колдовством, ворожбой, жабьей костью, коли в чашу царскую подлить чего мог, коли в яство подсыпать, коли одурманить свечой мог, коли – мог, да не стал, нипочём, царю ворогом Фёдор Басманов, полюбовник царёв, краше нет во всём белом свете, царёв верный пёс, звенят серьги тяжёлые, там, за гробом, зачем и серьги Федюше, зачем царская милость, покатится Федорина голова, живи, царь, живи, здравствуй, не послужит тебе никто крепче Фёдора Басманова, преданней. Кто ж не Иуда… Бренчат гусли, звенят бубенцы, катится голова Фёдорова, волосы смоляные, воронье перо, вороном в опочивальне царской в глухую полночь, за окно, да не станет супостата, да не потревожит никто сон царёв, не вольёт яда в думы царёвы, катится голова Фёдорова, звенят бубенцы, переливчатым звоном малиновым серьги звякают, бьются серьги Фёдоровы о помост, катятся, тяжёлые, налитые, кровью Басмановской налитые, ударяются, перезвоном, набатом, нет никого в свете преданнее государю Иоанну, грозному царю, да не станет у царя милости полюбовнику царёву, что у ног его псом покой сторожил, покуда почивал Иоанн крепким сном, покуда вера царёва не истлела лучиною, злым наветом точно рукавицей задушена. Смеётся, смеётся Фёдор Басманов, Федя, Федюша, не в чем Фёдору виниться, чист пред Господними очами Фёдор Басманов, много грехов на душу взял, да все на государевой службе, как же не служить государю, царю, верой и правдой, разве ж грешно царю-батюшке первейшим псом быть, разве ж не один грех у него с Иоанном, помазанником Божиим, в чём виниться пред Богом Фёдору, коли царский приказ исполнял верно, коли о царе и пёкся, не о чести своей, не о совести, нет вины Фёдоровой пред Господом. – Не в чем исповедаться мне, старче, – улыбается Фёдор, будто скалится, зубы белые, битые, кудри вороновы размётаны, – ступай. Нет вины моей пред государем, так и пред Господом нашим Христом не повинен.