Заметки о «Евангелионе»

      В своё время я был христианином, однако стал атеистом, испытывающим презрение к разного рода религиям спасения. На мой отход от религиозной веры, в том числе, повлияло аниме «Евангелион», и вне зависимости от того, закладывали авторы сознательно этот посыл, я могу сказать, что это произведение гениально высмеивает религии спасения.       Религия спасения — это культ, выстроенный вокруг идеи загробного воздаяния. Все мировые религии в данный момент являются именно религиями спасения (авраамические религии и буддизм). Центральным понятием таких религий являются концепция греха и человеческой греховности вообще. Хотя разные религии могут записывать в количество грехов разнообразные нарушения сугубо их частных ритуальных норм (какое-нибудь табу на поедание свинины) или идеологически пропихивать генеральную линию партии (требование подчинять свою совесть решениям какого-нибудь Папы Римского), общий список грехов, тем не менее, ничем не отличается от светской морали — любая просоциальная идеология (идеологией я называю любую связанную систему суждений о том, что есть и о том, что должно быть) осуждает уголовщину и разбой, брачные измены, предательство чужого доверия и так далее (впрочем, любая массовая человеческая идеология позволяет и одобряет вражду между разными социумами).       Все религии осуждают грех и греховность как таковую, но возникает вопрос, может ли человек быть живым существом и одновременно не грешить? Грех — это не только конкретный поступок, но и общее психологическое состояние, которое переживается субъектом на момент совершения греха. Например, я сильно подвержен гневу, в состоянии гнева я могу громко ругаться на своих собственных родственников. Мне неприятно потом и я испытываю чувство вины, однако вся проблема в том, что в момент совершения греха моё сознание заволакивает гнев и моя воля уступает ему — когда я ругаюсь на своих родственников, я словно бы чувствую, что меня заменяет другим человеком.       Итак, как мы видим на практике человек не может грешить, более того, сам социум требует от человека грешить. Например, сам социум требует во время войны идти и убивать и грабить других людей, способствовать их убийствам, пыткам, разграблениям, изнасилованиям и совершением всех прочих военных преступлений (любой налогоплательщик в какой-то степени способствует по умолчанию военной агрессии своего государства). Можно, конечно, сказать, что есть справедливая война, а есть несправедливая война, однако я в это не верю. Не существует справедливой и несправедливой войны. Агрессивная война в идеале нужна для того, чтобы укрепить своё собственное государство, чтобы оно в конечном итоге могло отбиваться от агрессии и оберегать свою собственную сторону или предупредить эту агрессию, уничтожив других сопоставимых политических субъектов. Если кто-то скажет, что правитель, начавший агрессивную войну, просрал все полимеры, то это не будет возражением против подобного принципа. Это будет всего лишь указанием на то, что какой-то конкретный правитель не справился с этой задачей, но он по-прежнему был прав аксиологически. Врач, у которого умер пациент, был прав, когда взялся за операцию. Проще говоря, чтобы вы могли защитить себя, вам надо кушать, и кушать вам надо плоть себе подобных, чтобы в конце концов быть достаточно сильным, чтобы защитить себя и процветать.       Отсюда можно сделать вывод, что главной предпосылкой всякого греха является сама воля к жизни как таковая. Чтобы избавить индивидуума от необходимости грешить против других индивидуумов, необходимо отнять у него инстинкт самосохранения и саму жизнь. Если некий человек решит покончить с собой, то в дальнейшем он не будет беспокоить своей личностью других людей, он не будет причинять им более страданий. Следовательно, он не будет грешником. Таким образом единственное состояние, в ктором человек не будет грешить — это состояние трупа, состояние уничтоженного субъекта. Религия SEELE напрямую отождествляет первородный грех, то есть предпосылку любой человеческой греховности, которая органически в него встроена, и саму волю к жизни как таковую. Мы впервые это видим, когда командующий и его заместитель прибывают в Антарктиду и называют кровавое море, лишённое всякой жизни, миром, очищенным от первородного греха. Несмотря на всю дурность ремейка, эта тема там также обыгрывается — только на сей раз Фуюцуки называет созданиями, избавленными от первородного греха, клонов Рей, абсолютно безмозглых и легко идущих на собственную смерть.       В Евангелие есть такая сцена, где Иисус на суде отвечает: «Царство Мое не из этого мира, — сказал Иисус. — Если бы Царство Мое было из этого мира, Мои подданные стали бы сражаться, чтобы Меня не выдали иудеям. Нет, Царство Мое не отсюда» [1]. Что мешает каждому христианину всякий раз подставлять правую щёку под удар? Воля к жизни. Если в ваш дом придёт убийца и грабитель, вы будете давать ему отпор просто потому, что вы хотите жить.       Лучше эта тема раскрыта в фанфике Кима: Прожитых здесь месяцев мне вполне хватило, чтобы понять, как бы я действовал в сходных обстоятельствах. Дрался, сражался, бился, до последней капли крови — своей или врагов, потому что это, чёрт возьми, теперь МОЁ. Моя жизнь, мой мир, мои друзья. На себя мне по большому счёту плевать, а вот за других готов рвать и убивать. Ударили по одной щеке? Уклонись от следующего удара и бей в ответку. Поставили на колени? Дерись на коленях! Повалили на пол? Вцепись зубами в ногу врага! Не бывает ситуаций, когда можно просто бессильно опустить руки. «…» К чему это я? А к тому, что качественное и количественное превосходство — это ещё не всё. Есть ещё такая нематериальная вещь, как готовность сражаться — её не измерить и не взвесить, но она есть. Точнее, у кого-то есть. И хочу надеяться, что я в числе этих людей. Сражаться — всё же не уверен, а вот готов ли я умереть — с этим всё понятно. В этом плане мы очень похожи с Рей — «если будет нужно, то я умру». Почему? «Потому что я обязана» [2]. Таким образом всяческая греховность начинается именно с самого желания жить и всякая последовательная религия спасения должна стремиться избавить человека от корня греховности. То есть она должна стремиться уничтожить человека и весь мир, чтобы раз и навсегда положить конец греху. Культ SEELE является как раз такой последовательной и доведённой до логического конца религией спасения. Отсюда следует, что если мы признаём за человеком моральное право на жизнь, то мы признаём за ним и моральное право на грех. В том числе мы признаём за ним право нападать на другие государства, грабить их жителей, убивать и насиловать, либо способствовать такой деятельности своими налогами. На практике в каждом конкретном социуме существует своя моральная планка, которая ограничивает те или иные человеческие грехи от лица силы и закона, опасные для самого социума. В зависимости от эпохи и культуры эта планка варьируется: так, в одном обществе вполне дозволительно захватывать маленьких мальчиков из чужого государства, отрезать им гениталии и делать из них своих сексуальных рабов. В другом обществе подобное осуждается — но вот уничтожение вражеских кварталов с помощью крылатой демократии вполне себе допускается и громогласно оправдывается со всех экранов. Не говоря уже про поедание животных: животные — это также субъекты, которые стремятся к жизни и желают избежать боли, моральное право поедать животных уже является правом на грех.       Когда я был христианином, я также страдал от ОКР, я постоянно утопал в мелочных бытовых ритуалах, вплоть до того, что я осенял крестным знаменем туалет, на который я собираюсь сесть; и я постоянно просил прощения у боженьки и пребывал в состоянии жуткого стресса от осознания того, что в мою голову лезут греховные мысли. Слава богу, я стал атеистом и понял, что если человек намерен жить, то он имеет право на грех, стало быть он не виновен во грехах до какой-то степени. Это избавило меня от чувства вины. «Евангелион» помог мне это понять и бросить вредный культ, построенный вокруг постоянного самобичевания. Если бы культ, построенный вокруг идеи избавления от человеческой греховности, был бы последовательным, то он проповедовал бы только одно — массовое и тотальное самоубийство. На мой взгляд, у приверженцев религии спасения слишком сильна греховная воля к жизни, потому их логическое мышление избавляет адептов от осознания этого факта.       Это, конечно, чисто моральная сторона вопроса. Однако была и чисто религиозная. Как известно, религии спасения постоянно спекулируют на теме духовной немощи человека. Дескать, у человека нет смысла жизни и если он не поклоняется какому-нибудь божеству, у человека нет основания для моральных норм и так далее. Между тем в реальной жизни нет никакого Бога, который бы присутствовал в быту; этому Богу приписывают свои собственные субъективные переживания и ощущения, выдавая за реального Бога свои собственные эмоции и чувства и впечатления, зависящие от характера и воспитания конкретного субъекта; за Бога выдают политические доктрины и традиции своего общества [3]. Этот Бог, если на секунду допустить его существование, совершенно бездеятельно взирает на то, что наша планета представляет собой ад пожирающих друг друга субъектов, которые постоянно страдают, не говоря уже за то, что этому Богу приписывают вечные мучения, которым он подвергает людей за какие-то переходящие вещи. Религии спасения обещают загробное слияние с некой высшей силой, которая избавляет человека от его грехов и призывает в первую очередь человека отказаться от любой собственной субъектности в пользу этого высшего начала. На практике это означает, что человек должен отказываться от своих желаний во имя требования культа и даже быть готовым убивать и отдать жизнь за его распространение и за идеалы и хотелки его предводителей.       В «Евангелионе» таким высшим началом оказывается безличностное божество, единое с Океаном LCL или совокупностью всех безмозглых Ев Бесконечности. Характерная особенность такого Бога — его абсолютная бесчеловечность и его абсолютная беспощадность к человеческой субъектности (это касается и его культа — SEELE). Для того чтобы быть с этим Богом, необходимо полностью отказаться от своего собственного эго и раствориться в его высшем первоначале. По сути единение с таким Богом равносильно смерти. Когда я пронаблюдал за подобной религией спасения со стороны, я усомнился в собственной религии спасения и в конечном счёте это сомнение было возложено мною в пользу той чаши весов, что от такой религии следует отказаться и признать её вредной.

***

P/s. Когда писал свой фик, то отрефлексировал эту тему с самоубийвством и правом на грех, прописав такой диалог Синдзи и Виктора: Синдзи обратил сейчас внимание на то, что его новый знакомый — профессиональный военный. Сам Синдзи военные не любил, потому сразу сказал Виктору об этом. — Пф! А кто Родину защищать будет? — Все думают только о защите, но почему-то оказывается, что лучшая защита — это нападение, — хмыкнул Синдзи. — Ага, это так — да, Синдзи, — кивнул Виктор. — Хочешь мира — готовься к войне. Лучшая защита — это нападение. Это всё поговорки. У вас, япошек, они тоже есть, да? — Я презираю войну и ненавижу насилие, — сказал Синдзи. — Я тоже — но тебя что, не радует смерть врагов? — Виктор знал, что радует. Сложно вообразить что-то более приятное, чем радость от уничтожения врага. Разве что оргазм будет покруче. Виктор знал, что Синдзи ответит: — Радует… — он не мог врать. — Вот видишь, Младший, как мы с тобой похожи, — счастливо улыбнулся Виктор. Он опёрся на стену. Синдзи стоял перед ним и продолжал сплёвывать LCL. — К слову, Младший, ты-то помню, что после разгрома в Геофронте LCL резко подорожала. Её теперь больше не развозят в больницы, — напомнил Северов. — Мне сказали, её можно добывать из Марк-06 сколько угодно. — Ага… Виктор хотел расспросить об этом, но Синдзи прямо ответил, что Мисато-сан попросила его не разглашать тайны NERV. — А, ну о’к. Тоже верно. Я же не в NERV. Синдзи вернулся мыслями к теме войны. — Пупкин, я полагаю, ты бы сжигал города, бомбил мирные поселения и расстреливал пленных — если бы тебе приказали. Вы, военные, легко можете оправдать себя тем, что вы «всего лишь исполняете приказ». Вот почему я вас, военные, ненавижу. Виктор немного подумал, он без лишних слов вслушался в мысли Синдзи и сам их подтвердил: — Да, ты прав, Синдзи. Такова жизнь, такова война. Мне, конечно, неприятно, если ты меня ненавидишь, но я это уже как-нибудь переживу, — улыбнулся Северов. Впрочем, это скорее была защитная реакция. Виктору было неприятно об этом говорить. Он мог бы сказать Синдзи, что ему неприятно, но он решил скрыть своё сердце. Иначе это звучало бы как попытка морально оправдать право военных на насилие или взывать сочувствие. Виктор хотел, чтобы ему сочувствовали, но не с позиции жалости — мол, бедный солдат, ему приказали погубить кучу народа, который сам по себе не заслужил такого исхода своей жизни, и вот его надо жалеть. Нет, Виктор не хотел, чтобы его жалели. У него были твёрдые империалистические убеждения. Он полагал, что самое лучшее, что может произойти, это если Великая Россия завоюет весь мир. Потому что мир должен быть однополярным. Чтобы прекратились все войны и революции. Разумеется, это должна быть именно его страна — не потому, что она лучше остальных, а потому что лично он ей предан. Виктор понимал, что всемирное господство одной империи невозможно без уничтожения огромного количества совершенно невинных людей. И он был готов это оправдать. Виктор понимал, что все оговорки о том, что он не хочет этих смертей или о том, что он не уверен, что хочет могущества империи — это просто всякая мишура, которая не позволяет ему прямо и честно признаться в том, что из его взглядов следует на деле. И Виктор признал это, потому как понимал, что от взглядов он не откажется, он — уже полностью сформированная и взрослая личность. Его всё по существу устраивает. Он не желал оправдываться — все дежурные слова о том, что «Америка так тоже делает» — просто дежурные отмазки, если нужно что-то ответить кому-то внешнему. Сам с собой он-то может быть честным. Если бы Господь на загробном суде обвинил Виктора в том, что он — негодяй, он бы не стал просить прощения или каяться. Он бы принял своё наказание. — Синдзи, я скоро заполучу свою Еву и надеюсь, что когда с монстрами будет покончено, я использую эту Еву, по крайней мере, для того, чтобы восстановить Советский Союз. Евы — это очень прогрессивное оружие. Всего лет десять назад эти роботы были не способны нормально работать без дурацких проводов за спиной. Теперь на каждую Еву установлен бесконечный S2-двигатель, либо — желудок с практически неисчерпаемым ядерным реактором, как у Кайдзю. Теперь больше не нужны гибридные войны и уж тем более долгие, кровавые и выматывающие позиционные войны, во время которых могут гибнуть десятки тысяч людей всего лишь за каких-то пару километров земли. Не нужно будет больше поливать землю кровью. Одна Ева за несколько дней сможет разгромить всю оборону противника небольшой страны. Это будет очень гуманно, если войны теперь будет решать поединок двух или более Ев. Это будет новое средневековье с феодальными конницами и без широкого вовлечения масс населения на фронт. Ева — это очень гуманное оружие. Виктор размечтался о том, как он, считай, единолично восстановит Империю — Виктор даже был рад, в определённом, геополитическом смысле (в другом смысле, чисто по-человечески, он, конечно, очень сострадал и сочувствовал), что Япония и Китай оказались опустошены нашествием Кайдзю и ядерными бомбардировками Грибов с Юггота. Сотни миллионов погибли, но зато у России теперь меньше конкуренции в Евразии. Виктор подумал, что дела идут не так плохо, если финальная цель — Российская евразийская империя. Как сказал Синдзи, SEELE больше нет; братство NOD потерпело поражение — Австралия и Африка будут вскоре очищены от его влияния; дикие Кайдзю будут либо уничтожены, либо подчинятся Стражам Земли, которых интересует только борьба с CCD; Каору успешно разгромил авангард пришельцев на околоземной орбите; в такой ситуации Виктора волновали только эти самые Ктулху и Ньярлатхотеп, а также Рей-Лилит и Каору-Табрис, коих, похоже, обычные мирские дела волновали мало, но они были абсолютно непредсказуемы. Впрочем, если подумать, Рей и Каору могли бы сражаться с Ктулху и Ньярлатхотепом где-то в Тихом океане (столица врага — Р’льех, вроде находится там, близко от Южно-Тихоокеанского поднятия). В это время Виктор мог бы подмять под империю всяких там независимых… — Вожди моей страны тоже думали, что могут заполучить в свои руки супер-оружие, — вспомнил Синдзи. — Ватиканская конвенция предназначалась в первую очередь для того, чтобы правители поменьше думали об этом… А тут Синдзи и Виктор подумали об одном и тот же — спецназовец во время штурма Геофронта приставил к башке Младшего ствол со словами: «Ничего личного». Синдзи и Виктор оба осознали, что думают об этом. — Пупкин, если бы тебе отдали приказ застрелить меня, ты бы это сделал? — прямо спросил Синдзи. — Ты ж военный. — Да, Синдзи. Я бы это сделал, — Виктор чувствовал, что ему очень неприятно говорить такое, ему пришлось даже ворочать челюстью с приложением видного усилия воли. Но он сказал, потому как считал, что нужно быть честным. И сразу спросил сам: — Синдзи, а ты бы уничтожил человечество? Будь ты полон злобы, например, на своих близких, и если бы тебе была дарована сила сделать это, опустошить мир? Синдзи поразила точность наводки. Он понял, что этот русский откуда-то знает про «прошлый раз». Потому его не обмануть. Виктор знает, на что Синдзи способен, какая там у него в сердце дремлет злоба и страсть. — Да, — Синдзи очень оценил честность Виктора и озвучил ответ, — я бы опустошил Землю. Путь всё затихнет. На этих словах Синдзи погрузился в своё эмоциональное переживание и выдал своим приятным, певчим голосом, очень похожим на девичий: Не изменить того, что есть. Что было счастье — ныне крест. Мне вновь не полюбить. Мир рухнул в бездну [4]. — Мне приятно осознавать, что ты даже страшнее меня, — улыбался Виктор. — Спокойный снаружи, но безумный внутри. — Я сражаюсь за своё личное счастье, Пупкин-кун. Если счастье мне не светит, то этот мир мне не нужен. Я даже мог бы ему отомстить, всему миру. На сей раз сознательно. По-правде говоря, я ненавижу эту планету, — признал далее Синдзи. — Я сам себя боюсь, если честно. Своего сердца.