Позволь мне любить тебя

      Постепенно весна подходит к концу, курсовые работы — ко времени сдачи, а студенты — к нервному срыву. Однако последний факультатив у Искандера, вопреки возможным ожиданиям, проходит не спяще-нервно-уныло. Пташки — а их прозвища то и дело проскальзывают в разговорах — вообще не спят на занятиях, и даже немного готовятся. Вот они, слева направо, сидят и о чем-то переглядываются с привычным ехидно-заинтересованным выражением: розоволосый Николя «Колибри» ла Грасси, черненькая Анна «Синица» Конт, меланхоличный Джек «Стервятник» Грегой, рыжая оторва Хельга «Ласточка» ла Сандро и, конечно, бряцающий на гитаре сосед Искандера — Филл «Ворон» Хинтерн. Разумеется, за эту весну появлялось и пара людей с других курсов… но надолго они не задерживались. А эта пятерка продолжала приходить — в редкие дни отмены занятий Инфузории даже с кофе.       И тот факт, что его аудитория не становилась больше пяти человек, вовсе не расстраивал Искандера. Это был его некий спецотряд, настоящая боевая единица, неизменно приходящая к определенному времени на занятия. И, видя в пяти парах глаз неподдельный интерес, Моро понимал, что все делает правильно. Если бы ещё все студенты были такими…       — Литер-ратур-ра, птенчики, если она настоящая, с большой буквы, так сказать, — объясняет он неспешно, меря широкими шагами кафедру по одному маршруту, вперёд-назад, назад-вперёд, — пр-роизводит впечатление ничуть не меньшее, даже большее, чем кино. Что такое фильм по своей сути? Это сбор-рный констр-руктор-р из многих составляющих. Сценар-рий, подобр-ранные актёр-ры, тр-руд огр-ромной команды, километр-ры плёнки, слёзы режиссера над замыслом, котор-рый выходит не так… В итоге получается одно конкр-рентное виденье. Кого? Пр-равильно, р-режиссёр-ра. То есть, заведомо не обещающее, что мнение другого совпадёт с сделанным.       Несколько секунд уходит на паузу — Искандер возвращается к столу, делает глоток латте, и, не выпуская из рук стаканчик, опирается на стол. — А писатель собир-рает этот констр-руктор-р в одиночку. Пишет, страдает, создаёт, вкладывает всего себя, чтобы когда вы откр-рыли книжку, ваш мозг сам показал кино. То, какое вы сами прочтёте. Вашу пр-равду, Ваше истинное, внутреннее чувство, то, о чём стр-радает душа. Когда понимаешь, что автор-р сидит р-рядом с собой и откр-рывается тебе. Как пр-ризнание в любви, если угодно…       Его спокойную, тихую речь прерывает трель университетского звонка. Моро с явным неудовольствием смотрит на дверь, откуда идёт звук, и стучит стаканчиком об столешницу.       — Такие дела, птенчики. На такой ноте и завер-ршим занятие.       Студенты кивают, какое-то время спокойно рассовывая по сумкам остатки записей и о чем-то шушукаясь между собой, но через пару минут всей толпой подходят ближе.       — Профессор Мор-ро… — мурлыкающе протягивает Хельга, — а у вас есть планы на эти выходные?       Филл, закатив глаза от ее намекающе-игривого тона, с теплой насмешкой проясняет:       — Просто если вы свободны, не хотите отметить конец года с нами?       Моро не успевает подстроить реакцию, а потому студенты ловят его первоначально искреннее удивление. Впрочем, профессор быстро берет себя в руки и щурится, видимо, ожидая какого-то подвоха.       — А я впишусь в вашу компанию? — спрашивает он медленно, склонив голову набок. — Это не значит, что я отказываюсь, но зар-ранее уточняю…       — О, по этому поводу не переживайте, — смеется Хельга, пихая Хинтерна в бок. — В любом случае с нами уже отмечает профессор Штольц. И так даже веселее.       — Она про профессора Крамера, — поясняет Филл, в ответ на тычок превращая прическу подруги в гнездо лешего. — Да и вроде как вы отлично вписываетесь в наш коллектив. Мы любим интересных преподавателей, да, народ?       — Ага, только не все из нас геронтофилы, — со смешком произносит Колибри, в следующий момент отскакивая от шутливо замахнувшегося Ворона. Хельга, не скрываясь, кхекает где-то в сторонке, а Синица с покерфейсом щелкает камерой, отслеживая злобно-насмешливые переглядки парней.       — Вы и такие заумные слова знаете, оказывается… — тихо посмеиваясь, Искандер убирает методички и тетрадь в портфель, защелкивает крепления. — Что ж, если будет и пр-рофессор-р Штольц, я согласен вдвойне.       Вопрос о том, кто именно и почему записан ребятами в геронтофила, он решает замолчать. По крайней мере, если судить только о реакции, именно к Филлу относились такие шутки. Но ведь в каждой шутке есть и доля правды, верно?..       Собственно, получив согласие, вся компания пташек дружно сваливает с занятия, разделяясь только у самого общежития — перед выходными им еще предстояла прекрасная защита курсовых работ…

***

      Но защита прошла, никто не оказался в рядах отчисленных, и выходные наступили.       — Они зайдут часа через два, — спокойно ставит в курс дела Филл Искандера, взъерошивая только что помытые волосы и проверяя гитару. — А потом по традиции пойдем в сквер, погода вроде хорошая... Кстати, профессор, у вас есть аллергии?       — На человеческую тупость и глупые вопр-росы. — усмехается Искандер, впрочем совсем беззлобно, даже весело. — А пр-рочих аллер-ргий за собой не наблюдал… По кр-райней мере, сейчас не пр-рипоминаю.       — Тогда отлично, — усмехается Филл и ставит телефон на зарядку, решив скоротать оставшееся время до прихода однокурсников за какой-то книгой — судя по всему, французским детективом. Беллетристика беллетристикой, но не всегда же читать одну программу?       Через два часа на этаже и правда становится шумно, а после дверь комнаты двух из семи ожидающихся весельчаков вечера распахивается практически с ноги, и в проходе появляется Колибри в раскраске то ли демонического отродья, то ли гротескной пародии на леди Монтье без каблуков. Впрочем, не считая цветастой одежды и раскраса боевого папуаса, он даже выглядит трезвым. На немой вопрос Филла парень просто отмахивается:       — Я опять проспорил Хельге. Идем?       — Азарта тебе не занимать, Колян, — фыркает Филл, забирая телефон и мелкую боковую сумку.       — Гитару не забудь, маэстро, — вторит ему Колибри.       — И не надейся. Сегодня проставляетесь вы.       — Ор-р-ригинально. — выдаёт Моро, немного опешив от яркого вида «птенчика».       — Благодарю, — с напускно-важным видом отвечает Николя, а после фыркает со смеху и машет рукой за собой, выходя в коридор. — Цигель-цигель, мои дорогие, а то наш райский уголок займут!       А на выходе из общежития их уже поджидают остальные птички — в том числе Хельга с гитарой и Джек с рюкзаком в роли носильщика. И — низкий, но шустрый старичок Вальтер Крамер, он же «Штольц», который на приход оставшихся членов отзывается с присущим всей компании весельем:       — Добрый вечер, коллега. — И, переводя взгляд на Филла, — Как всегда ослепительно выглядишь, meine Freundin*.       — Но мне как всегда далеко до ваших эликсиров молодости, meine liebe*, — в тон ему отвечает Хинтерн, шутливо отвешивая полупоклон. Щелкает камера телефона Анны, и Филл, резко развернувшись, бегом припускает за девушкой — мешать очередному сливу «Сообщества анонимных шипперов университета» творить его темную репутацию.       — … Джульетта в Кукурузнике умчалась… — едва сдерживая улыбку, Искандер наблюдает за этими «догонялками по пересечённой местности» (которые, впрочем, завершаются безоговорочной победой клуба шипперов и драматичной позой Ворона). А когда рядом с Искандером пристраивается Крамер, профессор обращается уже к нему:       — Это какое уже по счету меропр-риятие?       — Для меня второе, — с улыбкой произносит Крамер, наблюдая за дурачащимися чуть впереди студентами — те направляются в сторону сквера, собираясь «жечь курсовые, горланить как птицы и запивать русской классикой» и ничуть не смущаясь участием в их жизни двух преподавателей. — Для них третье. Традиция, так сказать. Кстати, Искандер, не поможете с одним… делом принципа? — со смешком спрашивает Штольц, явно давая понять, что «принцип» тут очень условный. И, кивнув в сторону Филла, поясняет: — Присоединитесь к нам, если черная пташка снова не станет петь? Говорят, в первый год он саму Ласточку молчать заставил, а вот мне послушать так и не довелось.       — С удовольствием пр-рисоединюсь, коллега. — понимающе кивает Моро, — Какой же пр-раздник без песен? Главное, чтобы наши дор-рогие студенты раньше вр-ремени не пр-ровалились в астр-рал….       — О-о, коллега… — Протягивает со знанием Крамер, — Порой я удивляюсь их выдержке. Но потом вспоминаю их курсовые — и вопросы отпадают, ха-ха.       Место, куда приводят студенты преподавателей — одна из немногих полян полусквера-полупарка недалеко от общежития. Благоустроенную часть они, впрочем, минуют без сожалений, выводя Искандера и Вальтера на их любимое местечко. К счастью, оно все еще свободно. Парни быстро притягивают откуда-то пару бревен для сидения и веток на вечерний костер, Колибри закрепляет притащенный кем-то плед, растягиваясь на нем по-королевски (и практически сразу сгоняемый вернувшимися с «заначкой» девчонками). Вскоре поляну заполняют голоса, шутки и звуки гитар — Хельга и Филл откровенно соревнуются, разыгрывая одни и те же каверы в одном и том же темпе но с какой-то своей изюминкой, что превращает их музыку в почти что диалог. Остальные же… превращают этот диалог в клоунаду, подбадривая и выстебывая соревнующихся многоголосыми перепалками.       — Господа профессора, — с явно наигранной интонацией официанта протягивает Николя, подходя к Штольцу и Моро — Ваша доля. — И торжественно вручает им «подарочные» (считай — относительно качественные) бутылки с виски и красным полусладким вином. — Но если спросят секретутки, то мы блюдем обет. Безбрачия, — вся серьезность испаряется с его лица с последней фразой, и Колибри со смехом перемещается в сторону Синицы, сидящей чуть за спиной Хельги и снимающей очередной «музыкальный поединок».       — Спасибо, птенчик… — Искандер взвешивает на руках обе бутылки, и именно с виски перешивает больше, чем с вином. — Ну, что? С чего Вы бы пр-редпочли начать, уважаемый коллега?       С наличием чего-то горячительного сразу стало как-то веселее.       — Думаю, с вина, — усмехается Крамер. — Что поделать, за время жизни во Франции подрастерял хватку. А их вечерняя традиция стоит полноценного восприятия.       Вечерняя традиция — сожжение бумажных версий курсовых работ — действительно стоила просмотра. Потому что пташки не просто их жгут, о, нет. Ласточка наизусть зачитывает наиболее выбесившую ее часть, Филл в тон ее голосу подбирает мотив, чем-то напоминающий церковно-похоронный, а Джек и Колибри вывозят чисто своим контрастом «попугая» и «каменного лица». Впрочем, даже с этим они не затягивают особо, практически сразу переходя к чему-то более… веселому.       К пожеланиям на следующий год.       — Хэй, Колибри, погодь пить, ты начинаешь! — Со смехом пихает приятеля Ласточка, поворачивая лицо к преподавателям и жестом предлагая им присоединиться. Николя открывает новую бутылку и наливает сам себе в пластиковый стаканчик, торжественно произнося:       — Чтоб я попал на следующий фест! — И, выпив залпом, передает следующему.       — Чтоб кое-кто… — Синица бросает многозначительный взгляд на Ласточку. — Согласился на практику. — Хельга краснеет и закашливается, под насмешливые присвисты со стороны парней.       — Чтоб нам поменяли зарубежника, — откашлявшись, провозглашает она под одобрительный гул однокурсников.       — Чтобы в следующем году среди курсов было больше «птиц», — со смешком поддерживает традицию Штольц.       — Больше птиц или меньше студентов, профессор? — игриво спрашивает Колибри. Вальтер делает вид, что задумался — и улыбается едва заметно, когда передает бутылку Искандеру.       А Моро, перед тем как ответить, неспешно заглядывает каждому в лицо. Прокручивает в руке бутылку, гоняя жидкость по кругу, и, приподняв её повыше на манер бокала, произносит:       — Чтобы я и дальше видел птице-поддер-ржку у себя на лекциях. — и отхлебнув глоток, передаёт бутылку Джеку.       — Куда ж вы от нас денетесь, профессор? — С улыбочкой протягивает Филл, однако улыбка соскальзывает с его лица, стоит ему услышать неувязывающееся в общую картину пожелание:       — Чтобы все слова были услышаны — на лекциях или вне, — с намеком произносит Стервятник. Хельга возмущенно вскидывается:       — Это ты нам сейчас угрожаешь, Джеки?       Однако тот, посмеиваясь, лишь делает пару глотков прямо из горла. Хинтерн задумчиво принимает от него алкоголь, и, хмыкнув, произносит:       — Не боись, Ласточка. — А потом, переворачивая практически пустую бутылку над огнем, произносит: — Чтобы пустые фразы оставались бессмысленными.       И, вручая пустую обратно Стервятнику, злорадненько произносит:       — А я, если ты забыл, не пью. И разворачивается, доходя до гитары парень под одобрительный гул со стороны Хельги с Николя.       — Продолжим соревнование, партнер? — бросает он девушке.       — Только если на шоты.       — Ты настолько уверена в своем проигрыше? — со смехом отзывается Филл, уклоняясь от очередного тычка.       Постепенно вечер переходит к чистому пьянству, песням и музыке. Впрочем, ближе к ночи Хельга уже петь нормально не может — язык заплетается, хотя глаза и горят бойцовской ясностью и желанием взять реванш. Наверное, примерно тогда и начинается кампания «Заставь Филла спеть». Однако парень держится до последнего.       — Ну Фиииилькаааа… — Тянет девушка, подпихивая его локтем. — Ну шо ты как русалка, у тебя вроде голос на месте. А тут, смотри, аж двое — и не слышали нашего соловья. Ты вообще почему первенство удерживаешь, если не поешь, а?       — Да нет в моем голосе ничего особенного, — хмыкает трезвый парень, перебирая струны. — И песен подходящих нет…       — Да нам вообще все равно! Ты главное это, мотивчик не похоронный только, и уже хорошо будет. Я правильно говорю, профы?       Штольц лишь с улыбкой кивает.       — Вер-р-рно. — Моро, хоть и выпив на пару с немцем виски, ещё сохраняет трезвость и спокойствие, и выражение глаз ясное, незамутненное. Пробить два широкоплечих метра, да ещё с опытом, крайне непросто. — Спойте нам что-нибудь, Филл… В честь пр-р-раздника. Для нас, стар-риков.       — Не думаю, что у меня есть… подходящие песни. — Признается Хинтерн. Однако, видя решимость в глазах окружающих, несколько смешивается. И, в конце концов, поджимая губы, глухо роняет: — Черт с вами.       И мотив, что слетает с гитары — бодрый и звонкий, а английская речь — незнакома большинству и непонимаема ими в таком состоянии. Вот только смысл...       [Ты ослабляешь мою защиту быстрыми атаками, всё как в тумане — я был уверен, что этим всё и закончится. Удар в спину, я отключился; пот, одышка, мольбы о пощаде — я бы хотел знать заранее, что ты на пределе. Это бы защитило меня, но теперь я на полу, плюю кровью и умоляю о конце… Но ты отскакиваешь, уклоняешься, хитришь, вводишь в заблуждение, чтобы победить меня на ринге. И, проиграв, я понял: ты ударил меня в слабое место — меня вообще никто туда не бил! Ты ударил меня в слабое место, ха-а!]       И Джек в какое-то время улыбавшийся, вдруг осекается и замирает, пока никто ничего не замечает. А Штольц задумчиво отпивает еще виски — он тоже знает этот язык.       [Ты разбил меня на миллион осколков. Я сломлен и побит - пожалуйста, просто оставьте меня в покое...] - срываются слова с неулыбающихся губ, и даже самый бодрый голос не перекрывает тех мыслей, что вложены в эти строчки. Но гитара поет с боем - и студенты улыбаются и довольно переглядываются, не понимая, что происходит. А Филл чувствует, как с каждым повтором припева становится меньше воздуха, и к последнему он допевает едва слышно, перекрывая себя же срывающимися звуками гитары. И наклоняется ниже, пряча пустые глаза.       А допев — с кривой улыбкой выслушивает чужие ободрения. Только во взгляде его нет ни следа тепла. И, в конце концов, он, подловив момент, поднимается с места и отходит — вроде как проветриться.       Только не возвращается уже, прихватив чехол от гитары и уходя в общежитие первым.       А Искандер возвращается где-то через час после ухода Филла. Он ушёл бы и раньше, заметив, что сосед под общий шум буквально сбежал, но уже не мог оставить развеселившегося профессора Крамера — пришлось притащить его чуть ли не на себе домой (слава богу, что тот жил недалеко!), и только потом повернуть к общежитию.       Перед тем, как подняться в комнату, Искандер останавливается у специальной площадки и закуривает. Голова едва ощутимо гудит от выпитого виски, кончики пальцев мягкие, чуть ватные, и в целом Моро очень расслаблен и спокоен, если бы не одно «но». Большое и вполне осязаемое, даже с именем. Он прокручивает в голове заевшие строчки, и в очередной раз крепко жалеет, что не доучил в своё время как следует английский. Впрочем, даже без тотального понимания текста Искандер понимает, что Филл пел не о чем-то абстрактном, а о вполне конкретных вещах.       О том, что ему точно было знакомо не понаслышке. И эта теория подкреплялась его же реакцией.       — Стр-ранный мальчик… Очень стр-ранный…       Докурив, Искандер поднимается на нужный этаж и медленно идёт по коридору. В любом случае, Филл не из тех, кто так просто и легко распахнёт душу — Моро успел это понять, а потому что-то пытаться сейчас у него спрашивать бессмысленно. И он просто вышагивает к знакомой до каждой выбоинки двери, на ходу выуживая из кармана ключ. И — где-то за пару комнат до — до его слуха доносится тихая песня гитара и, еще тише, едва различимый у самой двери, голос:       [Ты знаешь, временами любого может охватить грусть. Что же нам делать, когда мы чувствуем себя неважно? Просто вдохни поглубже, и пусть все идет, как идет. Тебе не нужно глушить боль в одиночестве.       И если ты почувствуешь, что тонешь, я прыгну в холодную, холодную воду за тобой. И хотя время может развести нас по разным сторонам, я все равно буду терпелив с тобой, и я надеюсь, ты знаешь — я не отпущу, этим вечером я буду твоим спасательным кругом.       Ты знаешь, временами мы все теряем себя. Так мы познаем жизнь и взрослеем. И я хочу быть с тобой, пока не состарюсь — тебе не нужно сражаться в одиночестве.       И если ты почувствуешь, что тонешь, я прыгну в холодную, холодную воду за тобой. И хотя время может развести нас по разным сторонам, я все равно буду терпелив с тобой, и я надеюсь, ты знаешь — я не отпущу, этим вечером я буду твоим спасательным кругом.       Так приди же и спаси меня! Моя лодка готова перевернуться, а я лишь хочу оставаться на плаву… Я совсем один. И я надеюсь, я надеюсь, найдется кто-нибудь, кто отвезет меня домой, где я смогу дать отдых своей душе.       Мне только нужно знать, что ты не отпустишь. Я не отпущу, нет…]       В самом конце он обрывается — вместе с сорванным всхлипом гитары. Судя по звукам, вскоре парень откладывает и сам инструмент, а затем тихо хлопает дверь ванной комнаты.       А Моро, словно окаменевший, стоит, не смея даже слишком громко вдохнуть. Что-то было такое в голосе Филла, отчего его сердце сейчас болезненно сжимается и трепыхается, дрожит. Он не понимает и половины слов, но интонации, это бессилие и опустошенность улавливает сразу, с первых же звуков. И чувствует в них что-то родное, давно им забытое, спрятанное глубоко внутрь весом прожитых лет.       Возможно, именно поэтому Искандер, привалившись плечом к стене, выжидает ещё пять, может десять минут. Только после этой паузы, намеренно громко бряцая связкой ключей и стуча каблуками, подходит к двери и проворачивает ключ в скважине. Проскальзывает внутрь, разуваясь, стягивает верхнюю одежду и устраивается на стуле. Руки привычными движениями разматывают моток проводов, пристраивают на голове наушники, и Моро включает музыку, сидит, застыв в одной позе.       И, удивительное дело — несмотря на громкость, все равно слышит вместо джаза голос Хинтерна. Тихий, надломленный, уставший… Просящий?..       И списывает на виски подступающий к горлу неприятный, слезливый комок.       А Филл вскоре выходит из душа — снова с мокрыми волосами и словно чуть покрасневшими глазами, в кофте с длинными рукавами и спальных шортах. Криво улыбается Искандеру — одними губами, ведь в глазах его поселяется стойкая опустошенность. Убирает гитару аккуратно и, отложив ее за тумбочку, ложится поверх одеяла лицом к стене. Сегодня довольно тепло — и вскоре дыхание юноши становится спокойным и тихим. И только местами едва уловимо прерывается, словно и сам он, как его гитара, бессознательно всхлипывает во сне.       И Искандер, скорее подсознательно, чем осознанно, перед тем как самому лечь спать накрывает его одеялом. Медленно, осторожно, так, чтобы не проснулся — и только после ложится сам, ещё долго наблюдая за танцующими тенями на стенах.