Various Storms and Saints/Грозы и Святые

Пока она смотрела на воду, та оставалась неподвижной. Притянув колени к груди и зарывшись в них лицом, она наблюдала за спокойной чистой гладью. Уже долгое время она не принимала ванну. Когда-то вода была тёплой, сейчас же стала прохладной. Она пошевелила пальцами под водой, наблюдая за тем, как движения влияют на поверхность. Слабые волны, нарушенный покой. Она всего лишь пошевелила рукой и уже разрушила гармонию. Он всего лишь назвал её шлюхой и разбил ей сердце. Мурашки покрыли обнажённую кожу спины и плеч. Ей нравился холод, по крайней мере, холод ощущался как он. Никаких больше звёзд. Она зажмурилась, сильнее зарывшись носом в колени. Затем слезинка покатилась по ноге и упала в ванну. Нарушенный покой. Казалось, что за этот год она выплакала достаточно слёз, чтобы наполнить сотни ванн. На пальцах одной руки она могла сосчитать, сколько раз ощущала радость за последние двенадцать месяцев. Одна рука и один человек являлись источником всего этого. Один человек, с которым она больше не могла быть, так как все были правы. Дело было не только в словах Рона. Но и в глазах Джинни. Гермиона ранила её, предала их обоих. Предала их всех. Такие успокаивающие карие глаза были такими пустыми, такими потерянными. И она была причиной. Его слова были такими резкими, такими жестокими. И всё это её вина. Люди, которых она любила, друзья, которыми она так дорожила, все ненавидели её, и за что? За то, что она впервые поставила себя на первое место. Получила то, чего хотела. Именно поэтому она никогда не ставила себя выше всех остальных. Вода снова стала неподвижной. Она была красивой, когда оставалась нетронутой. Лишь безмятежная гладь: успокаивающая, прозрачная и прекрасная. Взгляд упал на предплечье. Вены — будто это вообще было возможно — стали выглядеть ещё хуже. Цвет стал темнее, более глубокого оттенка чёрного. Ониксовым, темнее ночного неба, ярче чистейших чернил. Переплетения вен оборачивались вокруг запястья, пересекали всё предплечье, а дальше — никакой чувствительности. Сколько же ещё осталось? Она погрузила руку в воду, желая, чтобы это спокойствие помогло унять боль. Так же, как делал он. Как его спокойный голос и проницательные глаза унимали боль. Во что бы то ни стало он унимал боль. Но сейчас ту было не унять, и он не мог прийти. Кольцо осталось где-то в спальне. Она не хотела терять его, но и не могла носить. Если он придет, то она будет вынуждена встретиться с ним лицом к лицу и сказать ему. Что именно? Сказать, что не может быть с ним из-за глаз Джинни. Он не может быть всем её миром из-за голоса Рона. Он не должен нежно обнимать её из-за слов Молли. Он больше не может целовать её и называть своей из-за осуждения всех на свете. Из-за предательства. Гермиона не могла потерять единственную семью, которая у неё осталась. Отпустить их было попросту недопустимо. Она не могла остаться одна до конца своей жизни из-за одной глупой ошибки в лице парня, которую допустила в девятнадцать. До конца своей жизни? Глупой ошибки? Кудрявая прядь упала на глаза, и даже та была тусклой, едва завивалась. Была слабой, потерявшей упругость. Она была жалкой. Действительно и по-настоящему жалкой. Всё, что остальные думали о ней, было правдой. Всё, что сказал Рон, было правдой. Молли была права. И Джинни тоже. «Ты ёбаная шлюха.» «Я считала, что ты имеешь чуть больше самоуважения.» «Еще ни разу я не разочаровывалась в тебе. До сегодняшнего дня.» «Ты грязная.» «Просто… это неправильно.» «Ты ведь выше этого.» «Надеюсь, что он разобьёт твоё чёртово сердце.» «Но это и не Малфой. В этом я тоже уверена.» «Ты хорошая, а он — нет.» Слова постоянно прокручивались в голове, словно карусель. Она даже могла слышать голос Молли. Видеть глаза Джинни. Ощущать ярость Рона. Почему она? Почему это? Почему сейчас? Возможно, стоило выбрать смерть. Она умрёт грязной шлюхой, которая стала разочарованием для всех, кого любила. Они запомнят её той, что недостаточно уважала себя, что была полнейшей дурой. А они притворятся, что скучают по ней. Позор мира живых, идеал среди мертвецов. Это не та жизнь, которую ей обещали. Это не та любовь, которую она хотела. Ничего из этого не было правильным. Гермиона расслабила ноги и легла на спину, погружаясь под воду. Она позволила воде щипать глаза, оставив те открытыми, и уставилась в потолок. Свет дрогнул. Она могла слышать гудение, пробивающееся сквозь водную гладь. Она наклонила голову, чтобы чётче увидеть унылый белый потолок. Лёгкие начало жечь, изнутри вырвались пузыри воздуха. Под водой она могла бы оставаться до тех пор, пока не пройдёт вся боль. Под водой, лишаясь воздуха, лишаясь надежды. Лишаясь его. Она закрыла глаза, ожидая, когда же всё наконец закончится. Так будет лучше. Они так и останутся уверены в своей правоте, а ей больше не придётся жить без него. Ей больше никогда не придётся даже мысленно наблюдать за тем, как он переживает её отказ. Стук. Пауза. Затем ещё два. Глаза распахнулись, щипать стало сильнее прежнего. Почему он пришёл сейчас? Почему не мог подождать ещё хотя бы пару минут? Тогда бы её уже здесь не было. — Грейнджер. Она вынырнула из-под воды и сделала глубокий вдох. Воздух ощущался затхлым, дышать было больно. Порой маггловские решения были куда более эффективными, чем идеи волшебников. — Грейнджер. — Оставь меня одну, — она была не уверена, что сказала это достаточно громко. — Тео беспокоится. Говорит, что ты была здесь в течение нескольких часов. — Уходи. — Она притянула колени к груди, подрагивая от январского воздуха, проникающего сквозь стены. За дверью послышался вздох. — Что случилось? Неужели он не слышал? Неужели Рон ещё не добрался до него? — Впусти меня. — Нет. — Грейнджер. — Уходи! — громче произнесла она. Ещё один вздох. — Позволь мне помочь тебе. Она зажмурилась, судорожно втянув воздух. — Ты мне не нужен. Забери свои слова назад. Забери их, Гермиона! — Что? — переспросил он. Что-то послышалось в его голосе. — Ты мне не нужен, Малфой. Оставь меня в покое. Прекрати! Гермиона, прекрати! — Я не думаю, что оставлять тебя одну — хорошая идея. Почему ему было не все равно? Облегчи ей задачу! Ненавидь ее! — Они правы, — сказала она, уткнувшись лбом в колени. — Они правы, и тебе нужно уйти. — Кто «они»? Она вздохнула. — Джинни, Рон, и Молли, и Симус, все они! Они все правы насчёт тебя. Насчёт нас… этого, неважно. Он ничего не ответил, не сделал и вдоха. Слёзы защипали глаза, было тяжело дышать. — Я не могу быть с тобой. Я не должна. Пожалуйста, просто… — её голос сорвался, — уходи. Между нами всё кончено. Нет. Нет, нет, Гермиона! — Что они сказали тебе? Она могла представить его потемневший взгляд и напряжённую челюсть, когда он заговорил. — Это неважно. Они правы. Я дура. — Грейнджер, это не… — Уходи! — прокричала она. — Ты мне не нужен! Всё кончено, Малфой! В ответ только молчание, в котором она услышала, как её сердце разбилось на части. Хуже всего было то, что та самая мысль по-прежнему жила в ней, танцуя на кончике языка. Ей нужно было прогнать эту мысль ради семьи. Послышались удаляющиеся шаги, и она вновь осталась одна.

***

На следующее утро ей потребовались все силы, чтобы заставить себя встать с постели. Она не стала приводить волосы в порядок. Джемпер весь помялся, галстук где-то затерялся. Казалось, что смысла в том, чтобы стараться, не было. Выйдя из своей комнаты, она заметила отсутствие Тео, всегда такого громкого и живого по утрам. Вероятно, он тоже возненавидел её. Она сделала именно то, чего он просил её не делать. Поступила так, как никто не хотел. В голове засела мысль, что все могут её ненавидеть. Пусть называют её как угодно, воображают о ней всё самое худшее, но им ни за что не удастся возненавидеть её так же сильно, как она ненавидела себя. Возможно, ей стоило остаться в ванной чуть дольше. Под водой, лишаясь кислорода, лишаясь всех чувств. Именно там ей было самое место. Позже, конечно, она почувствовала себя полнейшей дурой. Поддаться таким драматичным мыслям и из-за чего? Из-за парня? Или другого, который разбил ей сердце? Из-за подруги, чьи глаза пронзили её душу? Из-за слов матери? Может быть, она думала об этом дольше, чем осознавала. Все те разы, что она была не в состоянии узнать своё отражение, она думала о смерти. Каждый раз, когда жжение алкоголя проникало в организм, мысль появлялась. У неё был выход. Выход мучительный и изнурительный, но он был. Разодрать руку до болезненных вен, выпустив капли наружу — вот её выход. Она могла просто дождаться момента, пока это заведет её прямиком в могилу, прикончит, как и полагалось. Дело было лишь во времени, так? Позволить смерти забрать себя — считалось ли это слабостью? Или тем самым героизмом, о котором она давно забыла? Героизмом, который превращался в панику и страх каждую секунду каждого дня. Едва ли у Гермионы было достаточно времени, чтобы подумать об этом, как она приблизилась к массивным открытым дверям Большого зала. Она тут же остановилась, прямо перед тем, как войти. Пальцы впились в края джемпера, и она сильно закусила губу, переводя взгляд с одного стола на другой. Гриффиндорцы были веселы как никогда, даже Рон смеялся. Стало обидно. Он не мог смеяться, когда был именно тем, кто заставил ее чувствовать себя таким образом. Уизли поднял голову, по-прежнему широко улыбаясь, пока их взгляды не пересеклись и он не нахмурился.        Он просто смотрел. Его лицо оставалось неподвижным, суровым, полным осуждения. Гермионе пришлось отвести взгляд. Затем, почти что бессознательно, она посмотрела влево — в сторону слизеринского стола.        Пэнси Паркинсон впилась в его руку так, словно от этого зависела её жизнь. Он же, казалось, не заметил её прихода, поэтому она позволила себе рассмотреть его. Позволила боли накрыть себя с головой. Его глаза были опущены на пустую тарелку, и тем не менее он выглядел всё так же прекрасно, как и всегда. Больно. Чёрт, как же было больно. Ей хотелось, чтобы он поднял голову, хотелось увидеть его глаза, ещё хотя бы раз. Пэнси увидела её, смерив взглядом, который ещё несколько дней назад можно было назвать угрожающим, но сейчас он ничего не значил. Не имел никакого эффекта. Она увидела, как зашевелились губы слизеринки, и Драко вскинул голову. Вот они, эти глаза словно звёзды.        Нет. Никаких больше звёзд.        Гермиона вновь посмотрела в сторону гриффиндорцев, обнаружив Рона, глазеющего на Драко. Сесть ей было негде, поэтому она отвернулась. Сердце изнывало от боли. Оно разрывалось пополам, будто нож медленно скользил вниз, желая удостовериться в том, что она ощутит каждый пройденный миллиметр. Это было слишком, она не хотела плакать, она уже и так выплакала достаточно чёртовых слёз за всю свою грёбаную жизнь.        Холодное прикосновение к руке заставило сердце дрогнуть. — Грейнджер. Гермиона вырвала руку из хватки и обернулась, наткнувшись на маленькие звёзды. Они были тусклыми, и за ними скрывалась стена. — Оставь меня в покое, Малфой, — сказала она, отводя взгляд. — Нет, ты задолжала мне объяснение, — жёстко отрезал он. — Ты сам говорил, что я ничего тебе не должна. — Сейчас должна. Она сосредоточила внимание на своих потёртых туфлях Мэри Джейн. — Просто оставь меня одну. Ладонь с осторожностью коснулась её щеки. Прикосновение ощущалось невероятно отрезвляющим, вызывающим привыкание. Он приподнял её лицо, обхватив подбородок, чтобы посмотреть прямо в глаза, и она подалась навстречу его касанию. — Почему ты так поступаешь? Гермиона зажмурилась и схватила его за запястье, с горечью отбрасывая руку. Она больше так не могла. Ей нужна была семья. Рон и Джинни были этой семьей, и если они не могли смириться с её выбором, тогда она не будет с ним. Именно так и должно было быть. Это было правильное решение. Ведь так? — Пожалуйста, — произнесла она, вновь открывая глаза. — Оставь меня в покое. Драко покачал головой. — Грейнджер, это не… — Ты слышал, Малфой. Оставь её в покое. — Рон возник прямо за ним со скрещёнными на груди руками и потемневшими глазами. — Это тебя не касается, Уизли, — огрызнулся Драко. Гермиона отступила, глядя на Рона и испытывая смешанные чувства. Почему сейчас он решил защитить её? Простит ли он её? Гриффиндорец вновь перевел на неё взгляд, выжидательно вскинув брови. — Он прав, — сказала она. — Тебе нужно уйти. — Что он сказал тебе? — спросил Драко. Она не могла вынести это, смотреть на него было слишком больно. — Грейнджер. Что он сказал? — Он был прав! — воскликнула Гермиона. — Как и Джинни. Это неправильно. Я не могу быть с тобой. — Что? Ты предпочтёшь быть с ним? Она вскинула голову. — Нет, нет, я… Я просто… Я не могу потерять их. Они — моя семья, они — всё, что у меня есть. Драко покачал головой, запустив руку в волосы. Затем его взгляд остановился на Роне, и в нём было столько ярости, сколько она никогда прежде не видела. Больше, чем когда умерла Нарцисса, хуже, чем когда он прочитал письмо Рона. Он выглядел готовым убить его. Она заметила, как Тео, обратив внимание на нарастающее напряжение, молча подошёл к нему со спины. — Что ты наплёл ей? — медленно произнёс Драко. — Она уже сказала тебе, — ответил Рон, и раздражительная самодовольная ухмылка расплылась на его губах. — Ты гнусный кусок дерьма, а ей, потаскухе, хватило ума влюбиться в тебя. Драко шагнул вперёд. — Не смей, блять, так её называть. — Рон, хватит, — вмешалась Гермиона. — Можешь дать мне минуту поговорить с ним? Сейчас же его усмешка была адресована ей, такая непоколебимая. Она боялась, что теперь он всегда будет смотреть на неё так. — Для чего? Чтобы напоследок раздвинуть перед ним ноги? В мгновение ока ладонь Драко оказалась на горле рыжего, впечатав того в ближайшую стену. Ноги Рона не доставали до пола, пока он пытался пинаться. — Что ты, блять, только что сказал? — прорычал Драко. — Малфой! Прекрати! — воскликнула она, подбегая к ним. Он ударил Рона головой об стену, заставив того взвыть от боли. — Скажи, Уизел. Давай, повтори, сука, попробуй. — Что именно? — выдавил он. — Она шлюха! Отпустив шею, Драко врезал Рону коленом в живот. Уизли скрючился, задыхаясь от удара. Когда он попытался выпрямиться, Драко ударил его прямо в челюсть. Раздался громкий треск, Рон схватился за лицо, крича от боли. — Малфой, пожалуйста, перестань, — взмолилась Гермиона. Он не смотрел на неё, она была даже не уверена, что услышал. Его охватила ярость, обсидиановые глаза смотрели только на Рона. Она взглянула на Тео, внимательно наблюдающего за происходящим и ожидающего, что станет лишь хуже. Рон опомнился и достал палочку, чем заставил Драко низко рассмеяться. — Превосходно. Давай, прокляни меня, прямо как Поттер. Ты ведь всюду следуешь за ним как грёбаная шавка. Хватка Уизли на палочке усилилась. Когда он начал поднимать руку, Драко использовал беспалочковое заклинание, отбросившее его в другой конец зала. Он приземлился с грохотом и очередным болезненным хрустом. Гермиона подскочила к Драко, толкнув его в грудь. Он по-прежнему не смотрел на неё. Она толкнула его сильнее, безуспешно пытаясь остановить. — Ты ведёшь себя безрассудно, прекрати!        Его глаза, наконец, встретились с её, и она задрожала от паники.        — А тебе какая разница?        — Не надо. Ты мне всё ещё не безразличен, я…        — Тогда что это? — крикнул Рон. Он направлялся в их сторону, тыча палочкой прямо на пару. — Это какая-то уловка? Ты думаешь, что, расставшись с ним, станешь менее грязной жалкой шлюхой? Ошибаешься! Ты…        Драко обошел её, посылая одно беспалочковое заклинание за другим.        — Петрификус тоталус!        Рон рухнул на пол, замерев подобно статуе. Драко подошел к нему, пнув в бок. Как только он поднёс свой начищенный ботинок к веснушчатому носу, Гермиона схватила его за руку и оттащила в сторону, продолжая вести его до ближайшего туалета.        Оказавшись внутри, она с силой толкнула его, и он впечатался в кабинку. — Да что с тобой такое? — прокричала она. — Сукин сын заслужил это за то, как назвал тебя! — Он ещё вчера назвал меня шлюхой! Он много чего мне наговорил, но это не оправдывает подобного поведения! — Ещё как, блять, оправдывает! — прокричал он в ответ. — Я, нахуй, прикончу его. Он направился к двери, и она толкнула его обратно. — Не на него ты должен злиться! Я рассталась с тобой, а не Рон! Его глаза были по-прежнему тёмными, лицо исказилось в усмешке, усовершенствованной за много лет. — Он принудил тебя к этому. — Он ни к чему меня не принуждал! — Все равно он, сука, назвал тебя тем блядским словом… — Как будто ты никогда не говорил ничего хуже? Драко выпрямился, возвысившись над ней, и шагнул вперёд. Она даже не дрогнула, она не боялась его. — Я извинился, и я никогда не называл тебя шлюхой. — Какой толк в извинениях, если ты очевидно не изменился? — Не изменился? — прошипел он. — Тогда чем по-твоему были последние пять месяцев? Думаешь, я делал всё это, потому что мне плевать? Мне не всё равно, даже слишком не всё равно! Она на мгновение запнулась, прекрасно зная, что он был прав. — Так споря с Роном? Так избивая его? Тебе больше не четырнадцать, это не изменение! — Салазар! — воскликнул Драко. — Как ты позволила ему настолько запудрить себе мозги? Его даже не было рядом! Тебе серьёзно хватило всего одного дня, чтобы, чёрт возьми, отвернуться от меня?        — Дело не в нём. Это мои слова, мои…        — Ты сказала, что он был прав! Что все они были правы! Этих мыслей у тебя не было, пока он не вернулся! — Дело не в нём!        — Ещё как в нём!        — Нет же! — крикнула она. Он обошел её, вновь направившись к двери. Гермиона схватила его за руку, толкая обратно, затем толкнула сильнее. — Я та, на кого ты должен злиться! Я порвала с тобой! Я причиняю тебе боль!        Она снова толкнула его, пока его спина не врезалась в стену. Затем она со злостью начала бить его кулаками.        — Хочешь злиться? — воскликнула она. — Хочешь вести себя как чёртов придурок? Тогда выплескивай это на мне! — Она продолжала бить его. Не могла остановиться. — Тебе нравится иметь всю власть! Так ударь меня в ответ! Его челюсть была напряжена, пока он смотрел на то, как она медленно сходит с ума.        — Ударь меня!        Её ладони хлестнули его по груди, от чего кожу закололо.        — Ты должна успокоиться.        — Не смей, блять, говорить мне успокоиться, Малфой! — проревела она, и невольные слезы покатились по её щекам. Это привело её в бешенство. — Тебе нравится держать всё под контролем, унижать Рона, когда это я задела тебя. Ты избил его, ну же, ударь теперь меня!        Её глаза были темными и дикими, не отрывались от него. Гермиона била его в грудь как сумасшедшая.        — Ударь меня! Ударь же! Ударь!        Драко схватил её запястья, прижимая всем телом к себе.        — Отпусти меня!        — Довольно.        Она боролась с ним, пока всё больше слёз скользило по щекам. Она сходила с ума? Гермиона пнула Драко в голень, вырвав из него громкий рёв. Она боролась, пинала и била. Затем её кулак коснулся нижней части его челюсти. Она замерла. Драко среагировал быстро, обхватив своей широкой ладонью её горло, развернувшись и привалив её спиной к каменной стене. — Я сказал ДОВОЛЬНО! — прокричал он. Его голос… он пробрал её до костей, такой мрачный и звенящий. — Этого ты хочешь, Грейнджер? — Он был вне себя от ярости. — Ты хочешь, чтобы я, блять, орал на тебя? — Да! — и она рассмеялась. — Боже, да! Ты должен ненавидеть меня так же, как и все остальные. Должен перестать защищать меня. — Больше яростных слёз, она ненавидела себя. — Ты больше не можешь этого делать. Я бросила тебя!        Его челюсть была напряжена, но не рука вокруг её шеи. Не смотря ни на что, он не станет делать ей больно.        — Почему? — Потемневшие глаза всматривались в её. — Почему?        Её подбородок задрожал, когда она взглянула на него.        — Прости меня.        — Нет, ты, чёрт возьми, не можешь извиняться за то, что рассталась со мной! От этого нихрена не легче! — произнёс он сквозь сжатые зубы. — Почему ты делаешь это?        Она всё рыдала и рыдала. Вцепившись в его запястье, она удерживала руку на своём горле, пытаясь усилить его хватку. Она заслуживала этого, она не хотела дышать. Глаза Драко опустились на её шею, затем поднялись к её глазам, и пугающая обеспокоенность пронзила его черты. Он убрал свою руку, сделав шаг назад, и медленно покачал головой, не понимая причины.        — Я сделала самое худшее, на что только была способна, по отношению к ним, — сказала она. — Я предала их, будучи с тобой. Они — всё, что у меня есть, все, кого я могу назвать семьёй, и я не могу потерять это.        Они смотрели друг на друга в долгом молчании. Воздух был наполнен всем тем, что они никогда не говорили друг другу, каждым шансом, которого у них никогда не было.        — Всё, что есть у меня — это ты, — произнёс он спустя время. — Но ты готова пожертвовать мной, да?        Больше слёз.        — На кону либо я, либо они, и ты выбираешь их?        — Малфой, пожалуйста.        — Нет. Нет, ты… — он замолчал, запустив обе руки в волосы. — Если бы они действительно любили тебя, если бы он действительно любил тебя так, как говорит, то он бы простил. Они бы все простили. — Он простит меня только в том случае, если скажу, что тоже люблю его. — Гермиона посмотрела прямо ему в глаза. — Но я не люблю его.        Драко резко вдохнул. В воздухе витало некое понимание. Накопившееся напряжение, казалось, замерло, окружив их, загнав в ловушку этого момента. От этого было трудно дышать, трудно смотреть на него. — А что насчёт меня?        Она отвернулась.        — Нет никакого смысла говорить это, если я не могу быть с тобой.        Он подошел к ней, остановившись в шаге от прикосновения. Сердце ещё больше разбивалось от вида собравшихся в его глазах слёз, которые он не мог пролить.        — Я могу сказать это, — произнёс он. — Я и так чувствовал это в течение нескольких лет, и меньшее, что могу сделать, так это произнести вслух, верно?        — Пожалуйста, не делай этого.        — Почему? Ты боишься правды?        — Я боюсь, что не могу позволить себе правду.        — Можешь, — нежно прошептал он. Протянув руку в направлении к её лицу, он замер и, сжав пальцы в кулак, опустил. — Я — твой и буду твоим каждую секунду каждого дня. Никогда не перестану быть твоим. Даже если другие будут считать это неправильным и пытаться переубедить тебя, я буду твоим.        Слёзы потекли по её лицу, когда она прошептала:        — Драко…        — Я люблю тебя, Грейнджер, и никогда не перестану любить. Даже если ты скажешь, что это не взаимно. — Единственная слеза скатилась по его щеке. — Так что ответь мне.        — Я не могу. — Она покачала головой, вытирая лицо. Это именно то, что она так хотела услышать. Эти волшебные слова, та самая мысль. Всё это было почти идеальным. Почти, ведь она не могла быть с ним. — Прости, — продолжила она, — я не могу… мне… мне нужно идти.        Она позволила себе в последний раз взглянуть в его глаза. Те были красными, и она увидела в них застывшие слезы. Вероятно, ей не стоило смотреть. Гермиона быстро выбежала из туалета, в то время как ещё больше слёз струилось по щекам. Её сердце было полностью разбито, оно не билось без него. Казалось жалким даже думать так, но это была правда. Он перенимал на себя всю её боль, а теперь она была никем иным, кроме как просто жалкой. И в этом была лишь её вина, ведь она нуждалась в семье, нуждалась в доме.        Врезавшись в кого-то, она пробормотала тихое «простите», продолжив свой путь. Затем этот человек схватил её за руку, задержав на месте.        — Гермиона, что ты наделала? — спросил Тео.        Гнев.        Она вскинула голову и посмотрела на него сквозь пелену из слёз.        — Я ничего не делала! Я так устала от того, что вы заставляете меня чувствовать, будто я сделала с ним что-то неправильное!        — Ты оставила его, вот что неправильно.        Гермиона толкнула его в плечи, заставив пошатнуться.        — А что насчёт меня? — выкрикнула она, её голос стал охрипшим и резким. — Почему никто никогда не думает обо мне? Я тоже страдаю! Мне тоже больно! Я тоже, мать его, человек!        Он лишь смотрел на то, как она плакала, ничего не говоря в ответ. Действительно ли она всех потеряла?        Она продолжила идти, проносясь мимо студентов, не задумываясь ни о чем. Всё разрушилось. Она с трудом могла дышать. Всё разбивалось. От этого было больно, как никогда.        В попытке сохранить подобие своей семьи — в итоге она оттолкнула всех, кого любила, до единого.        Всех. До. Единого.        Она так сильно хотела произнести это вслух. Он заслуживал знать.        Я люблю тебя.        Прости меня.        Я люблю тебя.