Various Storms and Saints/Грозы и Святые

Один. Счёт помогал. Когда вариантов больше не оставалось, полагаться на неоспоримые факты и показатели помогало Гермионе оставаться в здравом уме. В дни, когда она не могла улизнуть за сигаретой или нагло стащить маггловский ликёр Артура в Норе, она решала в голове нумерологические задачи. Арифмантика, уравнения, вычисления — всё это сохраняло ей рассудок. Порой она повторяла древние руны в уме, выводя их пальцами в воздухе, под столом, на простыни. Всё это было чётким, предсказуемым; всё это она могла контролировать. Два. Гермиона взглянула на себя в зеркале, и она ненавидела то, что видела перед собой. Будучи вновь в своей гриффиндорской мантии с чёртовым значком старосты, она выглядела глупо. Гермиона не была актрисой, она была ужасной лгуньей. Носить маску в окружении своих друзей было практически невозможно — они всегда замечали, что что-то не так. Как она намерена одурачить весь Хогвартс? Три. Она пригладила свои непослушные волосы и сделала глубокий вдох, задержав дыхание и продолжив изучать себя. Тёмные круги под глазами оттеняли медово-коричневые глаза, что на их фоне выглядели тускло, даже её оливковая кожа казалась бледно серой. Гермиона ущипнула себя за щёки, после чего достала палочку, наложив чары гламура. Просто чтобы выглядеть получше, ничего такого. Четыре. Наконец выдохнув, она взяла свою сумку и вышла из комнаты. Она сможет сделать это, продолжала Гермиона напоминать себе. Это лишь Хогвартс, просто школа. Учёба и дисциплина. Организованность. Она преуспевала в организованности. Всё было по-прежнему, ничего не изменилось. Ничего. — Доброе утро, Грейнджер, — Тео широко улыбнулся, выглядя опасно очаровательно, и склонился над кухонным островком с кружкой в руке. Это был всего лишь Тео, она знала его. Ничего не изменилось. Пять. — Тео, как ты? — спросила она, взяв банан. — Теперь мы перешли на имена? Она многозначительно посмотрела на него. — Если мы собираемся жить вместе, то мы можем хотя бы называть друг друга по именам. Он взглянул на неё из-под ободка кружки, делая длинный глоток. — Жить вместе… звучит так, как будто мы женатая парочка. — Не думаю, — Гермиона наблюдала за тем, как он покачал головой, и его кудри немного подпрыгнули. — Кстати, как ты получил должность старосты? Не то чтобы ты был очень… дисциплинированным, когда мы были младше. — Разве ты забыла, что я был вторым в классе? Всегда на балл ниже тебя, — на его лице, по которому ей так и хотелось врезать, красовалась ухмылка. Она ненавидела самодовольство. — Нет, не забыла. Но только лишь хорошими оценками пост старосты не заработаешь, — возразила она. — Ты подкупил кого-нибудь ради отдельной комнаты? Наложил Империус на директрису? Тео громко рассмеялся, поддразнив её. — Тебе противна одна лишь мысль о ком-то вроде меня в качестве старосты, не так ли? Всё дело в зелёном галстуке? Не любишь змей, Гермиона? — Не люблю Пожирателей смерти, — бросив шкурку от банана в мусорное ведро, она направилась к портрету. Тео поспешил в коридор за ней. — Воу, притормози-ка здесь. Гермиона тут же остановилась, но не из-за Тео. Возвышаясь над ней, с яркими серебристыми глазами, неподвижно, как статуя, стоял Драко. — Куда-то спешишь, Грейнджер? — и снова он, его вызывающий мурашки низкий голос. Она не помнила, чтобы он был таким… пугающим. Шесть. — Эй, привет, дружище, — сказал Тео, закрыв за собой портрет. Гермиона почувствовала, что застыла на месте между ними и портретом. Он не отводил от неё взгляд. Всего день назад он даже на неё не посмотрел, а теперь пялится во все глаза. Его взор был угрожающе напряжённым, как для утра понедельника. Семь. Она отступила в сторону и поправила мантию. Ты Гермиона Грейнджер. Староста. Вздёрнув подбородок, она устремилась вниз по коридору, сконцентрировавшись на стуке каблуков по камню. Восемь. — Постой! Она повернулась, увидев бегущего за ней Тео и медленно плетущегося Драко. Нотт зашагал с ней в одном темпе, пока она шла с высоко поднятой головой и прямой спиной. Притворяйся, Гермиона. — Знаешь, я ведь не Пожиратель смерти, — сказал Тео. — Больше нет. — Никогда им не был, — задрав рукав, он выставил левую руку, показывая абсолютно чистую кожу. Гермиона смотрела на неё с искренним удивлением, и её брови невысоко подскочили, стараясь не выдать этого. Затем через плечо она посмотрела на Драко, чей взгляд был направлен в пол. — Но мы не можем сказать так об остальных, не так ли? Девять. В Большом зале было шумно этим утром, отовсюду слышались смех и болтовня. Это было неправильно, всё это казалось ей неправильным. Столы были заполнены так, будто сейчас Рождественский пир: огромные стопки блинов, французские тосты, вафли, полный английский завтрак с самыми разными напитками. Вся эта еда являлась определением жалости. Это было что-то вроде «нам жаль, что ваши друзья и семьи умерли, так что вот вам еда». Она чувствовала, что таких случаев будет больше, ведь профессора, да и сам замок пытались скрыть те ужасы, что произошли несколько месяцев назад. Десять. В конце гриффиндорского стола расположились её друзья, и на лицах всех до единого были улыбки. Самые широкие улыбки. И все они заливисто смеялись, радовались жизни, как будто вновь настал четвёртый курс. Но кое-кого не хватало. Лаванда не сидела рядом с Падмой и Парвати. Колин Криви не скакал вокруг них, пытаясь вклиниться в разговор. Гарри тоже не было. Одиннадцать. — Миона! — крикнул Рон, помахав рукой. — Давай, присоединяйся к нам! Набрав как можно больше воздуха в лёгкие, она села между Невиллом и Джинни. — Мерлин, кажется, я целую вечность не играл в карты, — сказал Дин. — О, приятель, понимаю. Мне не терпится вернуться к привычной жизни, — ответил Рон. Гермиона, взяв один тост, начала смазывать тот маслом. Она всегда ела как птичка, так что это не казалось чем-то необычным, но она чувствовала, что не сможет переварить даже это. Слышать то, как они смеются, было неправильным. Что, чёрт возьми, было такого смешного? Даже Джинни смеялась. Они даже не говорили о чём-то особенно интересном вроде уроков, квиддича, Хогсмида. Разговор был лёгким, обычным. Он был нормальным… нормальным. Двенадцать. — Какие уроки ты берёшь, Миона? — спросил Невилл. — Все, — укусив тост, ответила она. — Практически все. У меня всё расписано. — Похоже на тебя, — улыбнулся он в ответ. Хорошо, подумала она. Похоже на меня. На Гермиону. Смех зазвучал ещё громче за всем столом, как и за другими: когтевранцы рассказывали остроумные шутки, пуффендуйцы, как и обычно, приветливо улыбались. Взгляд Гермионы бродил с одного конца зала на другой, пока её глаза не остановились на столе Слизерина. Он был абсолютно тихим. Почему-то от этого ей стало легче — видеть мёртвую тишину, окружающую их. Они ели бездумно, даже сидели упорядоченно, располагаясь на определённом расстоянии друг от друга. Пока Пэнси Паркинсон не вошла в зал, громко стуча каблуками по каменной плитке, за слизеринским столом было тихо. Она взглянула на красивую ведьму с длинными чёрными волосами и сияющей улыбкой, что подошла к своим друзьям, сев рядом с Драко. Мёд встретился с серебром, и она почувствовала, как снова оцепенела. Тринадцать. — Хэй, — тихий голос среди всего гула привлёк её внимание, — мы можем поговорить? Четырнадцать. — Да, конечно. Они с Роном поднялись из-за стола и направились в сторону тихого коридора. Гермиона чувствовала, как быстро колотится её сердце. Ладошки стали влажными, и она пожалела, что не сделала хотя бы один глоток алкоголя этим утром. Рон прислонился к стене с натянутой улыбкой. Он улыбался ей так с тех пор, как они поцеловались ранее в этом году. Это напрягало её ещё больше, и теперь небольшой коридор стал вызывать клаустрофобию. Стены начали обваливаться. Пятнадцать. — Так, эм, как ты? — Хватит ходить вокруг да около. Ты говорил, что хотел бы поговорить о нас, — заявила Гермиона, скрестив руки на груди. — Да, да, я хочу. Я просто… После лета и всего произошедшего… Я не знаю. Что ты думаешь? — он нервничал и чувствовал себя неловко. — Что я думаю насчёт чего? Нас, занимающихся сексом? Рон побледнел. — Мерлин, Гермиона! — Разве ты не это имел в виду? — Нет… То есть, да, отчасти. Не знаю, я имел в виду нас… вместе, как пару. Мы никогда не обсуждали это, — сказал он, неловко потирая руки. — Мы, на самом деле, вообще особо не говорили. Нормально. Всё должно быть нормально. Лета никогда не было. У неё закружилась голова. Шестнадцать. Гермиона Грейнджер была влюблена в Рона. Гермиона Грейнджер, которой было четырнадцать, даже семнадцать, была влюблена в него. Сейчас, практически в девятнадцать, одна лишь мысль об этом… Нет, она обязана вести себя нормально. Нормальным была влюблённость в Рона. Нормальным было встречаться с Роном. Это было ожидаемо, приемлемо. Это было предсказуемо. Организованно. — Ты мой лучший друг, Рон. Ты и Гарри, — начала она. — Я не хочу разрушать это и выкидывать восемь лет дружбы. — Я тоже, но… Мерлин, я просто скажу это. Ты нравишься мне, Миона, очень. И я думал, что тоже нравлюсь тебе после, ну, ты знаешь. И я знаю, что за лето ты изменилась, но для меня всё осталось прежним, — его светлые брови были сдвинуты на переносице, когда он посмотрел на неё сверху вниз. Оглядываясь назад, всё, что она могла видеть, это маленького мальчика из прошлого. Он был её другом, её лучшим другом. Семнадцать. Гермиона улыбнулась, но эта улыбка не достигла её глаз. Рон улыбнулся в ответ, как и всегда практически такой же невнимательный, как и Гарри. Он не заметил, насколько фальшивой была её улыбка. Она сделала шаг вперёд, разместив руку на его широком плече. Поднявшись на носочки, Гермиона оставила лёгкий поцелуй на его губах. Затем Рон взял её лицо в свои руки и поцеловал её сильнее. Поцелуй был небрежным и неуклюжим, а её сердце никогда не билось так ровно. Он был скучным, но нормальным. — Я могу принять это в качестве твоего ответа? — спросил он с широкой улыбкой на лице. — Я постараюсь. Но не думаю, что секс будет в моих планах в ближайшее время. Я буду слишком занята для этого, в любом случае. — Тебе обязательно говорить это так прямо? — посмеялся он. — Я серьёзно, Рональд. Он все ещё держал её лицо, запечатлев ещё один поцелуй на её губах. Она хотела бы, чтобы он этого не делал. Его губы были обветрены, а на вкус он был как сосиска. Восемнадцать. — Я знаю, мы поработаем над этим. Девятнадцать. — Сейчас ты чувствуешь себя лучше, чем летом? Двадцать. Гермиона кивнула. — Лучше не бывает. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три. Остаток дня прошёл гладко. Она ходила на уроки, задавала вопросы, энергично вела конспекты. Она делала замечания шумным третьекурсникам и улыбалась первокурсникам, что смотрели на неё так, словно она могла сдвинуть луну. И насколько они знали, так оно и было. Из-за этого она почувствовала приступ тошноты. Хотя все именно так, как и должно быть: она улыбается друзьям, получает похвалы от профессоров — всё было хорошо. Но к концу дня она досчитала до трёх сотен. Всё это было невыносимо. И когда она сидела на подоконнике в своей комнате, глядя на озеро, она запивала все свои тревоги. В собственной комнате ей не нужно было притворяться нормальной. С растрёпанными волосами она держала бутылку в той же руке, что и сигарету. Её мышцы расслабились, и голова перестала пульсировать. Ноги свисали из окна, пока она смотрела на звёзды. — Ещё девять месяцев, — она выдохнула ядовитый дым. — Ещё девять месяцев… и что потом?