Автостопом по жизни

      IX       Целуются впервые на загаражной пьянке, когда с дежурства по классу сбегают. И ведь по любви: алкоголь — всего лишь повод.       Перед этим был достаточно неприятный инцидент с кабинетом химии и недавно завезёнными в школу — неизвестно, на какие шиши — реактивами.       — Как думаешь, можно тут чё-нить намешать так, чтобы школа на воздух подлетела? — Рита «на отвяжись» сметает мусор в небольшую кучку и швыряет веник Данилову.       — Наверное, а что? Школа надоела? — после некоторой заминки усмехается Данилов. — Рита, не надо.       Та усаживается за учительский стол и расставляет пробирки из шкафа как радугу.       — Слушай, давай! А то не рисковый ты какой-то, — смеётся и упавший рукав олимпийки поправляет.       — То есть то, что я с тобой уже три года по подворотням шляюсь, не считается? — с притворной обидой Стёпа отворачивается и скрещивает руки. — Так вот значит ты как.       — Ага, скажи ещё, что не нравится, — шепчет и что-то из одной пробирки в другую вливает.       Напугался Данилов, конечно, очень. Когда Ритка что-то насыпала в серо-буро-малиновую жижу, то из неё полетела не то пена, не то пыль, не то пепел, и прямо Власовой в лицо столбом ударила. Стёпу чуть приступ не хватает, а подруга, смеясь, лицо рукавом протирает от серого осадка.       — Же-е-е-есть — тянет Власова. –Попёрли, пока нам не влетело.       Стёпу за руку хватает и вылетает из класса. — Рит, — у Стёпы мир плывёт перед глазами, яркие круги сверкают. Всё — Ритин портвейн и пиво Серёгино, парня-первокурсника, одного из друзей Власовой. — Ау, Стёп? — голову чуть-чуть назад закидывает и стакан переворачивает. — Не, с меня сегодня хватит. Данилов придвигается к Ритке и сглатывает судорожно. Руку на плечо по обыкновению закидывает и дальше уже шепчет. — Можно я тебя поцелую? — пальцами едва касается её шеи и дышит прямо ей в ухо. Рита на него смотрит, а он — на неё. Волосы в низком хвосте, кепка слетела ещё час назад, прядки как и обычно свисают на лицо. Щёки покрасневшие и в глазах — красивых, больших, зелёных-зелёных, он глаз красивее ещё не видел — зрачки почти сливаются с радужкой. Кивает незначительно и быстро. — Да, — одно слово, да всего две буквы — и Данилов улыбается широко-широко, встаёт и ё за собой тянет. Здесь, в тени от гаражей, с ночью-проводницей можно творить что угодно. Зацветает мир в запахе липкой паутины и едва пробившейся зелени. Как руки Власовой ложатся на шею, а его — на Ритину талию, ни один не замечает. И вроде-то: это же всего лишь поцелуй, коснись губами чужих губ, вдохни запах, если понравится — бери инициативу, если же всё будет плохо — просто отстранись, найди повод отстраниться, солги, скройся, убеги. Но кончики пальцев начинает покалывать сразу. Выходит странно, слюняво, неумело. — Ещё раз? — уже после спрашивает Данилов. Снова кивок. И последняя ясная мысль, которая мелькает в его голове: не так-то и плохо это — дежурить вместе с Власовой. Оба откровенно не понимают, для чего нужен выпускной после девятого класса, если в ПТУ из их класса уходят только шестеро, поэтому ворочаются в креслах как ненормальные и дурачатся как дети малые — бумажками скомканными кидаются, самолётики к сцене запускают. Классуха зыркает зло — это дурачьё весь официоз своими проделками портит. — Притихните, а! — шипит Дима с ряда позади них. У него грусть — выпускается Ирка, к которой он ещё с седьмого класса неровно дышит, а они ему весь обзор своими дурачествами портят. — Слушай Стёп, может, того… этого, то есть. Сбежим? — шепчет ему на ухо Рита. Устала уже сидеть, потому что надоело ей это всё, ведь они просто сидят и хлопают всяким ребятам, которых даже не знают. Время на поцелуи в школе, увы, улучать почти не удаётся, да и Риткин домой отец зачастил, поэтому Стёпа даже на ночь спокойно у неё остаться: боится, боится, боится Сергея. А после первых попыток тянет постоянно, тем более, что с каждым разом получается всё лучше и лучше. — Стёп, — Рита заправляет пряди за уши. — А давай в подсобку дёрнем. Мне ску-у-чно Данилов, перед тем как согласиться, думает пару минут. А потом, конечно, соглашается. Подсобка за сценой — помещение размером ну максимум с кабинку в туалете, с лестницей вниз, ведущей куда-то. Ритка тащит Стёпу за рукав пиджака, подталкивает к большой ступеньке и захлопывает дверь. Когда Данилов отнекивается, она уверяет: — Да кому понадобится сюда лезть? — звуки музыки со сцены и голос Власовой немного приглушены. Свет от мигающей лампочки отражается в зелёных глазах. Стёпа проводит ей по лицу рукой и выпавшую намагниченную прядку закидывает за ухо. — Ну, кому — не знаю, но что кто-то залезет: нутром чую, — шагает на ступеньку ниже, чтобы в росте сравняться. Отнекивается-отнекивается, а по глазам видно: тоже хочет, до дрожи в коленках поцеловать Ритку хочет. — Да пошло оно к чёрту — нутро твоё! — Власова цепляет его за грудки, как будто вот-вот изобьёт, и впивается в его губы. Он, хоть и отвечает, но остаётся начеку, а сам-то краснеет, нравится ему. И, пусть неохотно, осознаёт: это заканчивать никак не хочется.       Подрывает скрип двери.       — Вы чего тут чул… куетесь? — Дима цепляется за дверь, чтобы не улететь в поворот и глазеет ошарашенно на них. Стёпа реагирует первым — Ритины руки от себя отрывает, головой трясёт. — Не, не врите мне только, что у Власовой соринка в глазу, а Стёпа её через рот достаёт — не прокатит, я не тупой, — Авдеенко щурится и голову назад отводит. Потом руками трясёт, будто образы рассеивает, и продолжает: — Фух, в общем. Переварить дайте. Рита, не ожидал от тебя.       — Ну да, мы целовались! — Рита от этих глупостей мгновенно вспыхивает и глаза от гнева темнеют. — Да хоть всей школе расскажи — нам-то что?! — Стёпа её сзади за плечи держит, чтобы, бог не дай, не бросилась на друга. Но среагировать второй раз не успевает: Ритка подбегает к Диме и с левой почти заряжает. Рука за миллиметр от виска останавливается. — Да на кой чёрт ты мне сдался, Авдеенко? Пошли, Стёп, — Данилова за руку хватает и собирается уже уходить.       — На гаражи, может? У меня пиво есть.       — Слава богу, что я тебе не треснула. Помчали.       X       Неведомо откуда Риткин отец привозит три ведра черешни. Огромных таких блестящих жестяных ведра, полных спелых крупных ягод. Стёпа на кухне у Власовой колдует над макаронами, когда раздаётся скрип ключей в замочной скважине.       — Пап? Привет, — Рита обнимает отца и смотрит на вёдра на лестничной клетке. Стёпа её тогда впервые видит без ветровки. Видит шрамы на руках: на локтях, у плеч, ожоги в предплечье.       — Привет, Ритуль, — отец кидает на пол потрёпанную сумку и сквозь проём видит парня. У Данилова пот струями бежит под футболкой и руки трясутся. А ещё ноги ватные, он едва держится, чтобы устоять. И боится так, что, кажется, выльется сейчас капля из кастрюли и брызнет в него — он разревётся, как детсадовец, которого уронили с бордюра. — А это кто?       — А это… а это Стёпа, — Ритка облизывает пересохшие губы и рот рукой от локтя до запястья протирает.       Сергей проходит на кухню и нарочито медленно садится за стол. Оглядывает Данилова со спины, пока тот воду с кастрюли сливает. Парень заканчивает и оборачивается.       — Так значит, Степан? — Сергей протягивает ему огромную чёрствую руку и оглядывает бледное лицо паренька. Стёпа отвечает на рукопожатие робко.       — Да. Стёпа. Данилов, — чтобы не испугаться больше, он поддерживает диалог и робко так улыбается.       — Да, я, кажется, помню пару с твоей фамилией, — вспоминает Ритин батя.             — Андрей и…       — Елена, — подтвердить — значит обрезать. Что обрезать, правда, Стёпа понимает не совсем чётко, но обрезает, и глаза замораживаются от страха и напряжения.       — Хорошие люди…       — Были, — перебивает он Сергея. Донести — значит отрезать.       — Что значит, «были»? — Сергей хмурится и выжидающе смотрит на Данилова. Тот взгляда не выдерживает и усмехается:       — А у этой фразы есть другое значение? Мои родители пять лет назад погибли в автокатастрофе, — голос его колеблется на шкале между расстроенным и жалким, губы судорожно сжаты и руки подрагивают. Дыхание сбивается в лёгких, кислорода критически не хватает.       — То есть ты…       — Да, папа, Стёпа из детского дома, — недопонимание рвёт Рита. Подходит к Данилову сзади и за плечи приобнимает, чтобы успокоить. Помогает — Стёпа выдыхает облегчённо.       — Тогда что он тут делает?! — Сергей смотрит разъярённо, быстро поднимается со стула.       — В гостях сидит. Им разрешают, — отвечает Власова за него, встаёт, выпятив грудь — показывает, что не боится отца.       — Вон отсюда! Оба! — не выдерживает Сергей, пальцем на дверь указывает. Синие глаза каменеют от злости.       — Да и пошёл ты к чёрту! — Рита забирает со стула ветровку и на Стёпу глядит. Мол, ты идёшь или как?       Ближе к ночи Рита всё-таки осмеливается возвратиться домой. Прощаются со Стёпой в чужом гараже: после очереди поцелуев и распития украденного из серванта коньяка.       — Пока, Стёп, — Рита закидывает ему на плечо руку на прощание и чмокает в висок. У Стёпы аж в глазах всё плывёт: первый раз за два года.       Когда Данилов видит у забора детдома Ритку, то сразу понимает, что что-то не так. Левая рука у неё в кулаке, аж кровь из ладони идёт, дышит рвано, зубы сжимает, иногда звуки непонятные издаёт: не то хрипит, не то скулит. На буксире — сзади — невозможный Димка Авдеенко с виноватым видом и Лера Горбунов — новый друг Риты, с которым она вчера познакомила Стёпу. Данилов бежит как может — до забора ещё далеко, а по задней территории ходят то и дело воспитатели — младших с прогулки забирают. Подбежав, он пытается отдышаться и, наконец, видит, что за не ак приключилось с Власовой.       — Стёпа, я руку сломала, кажется, — Рита скулит снова, вдыхает, успокоиться пытается, и Стёпка вспоминает, как вчера она его успокаивала перед отцом. — Еле доползла.       Данилов сламывает замок найденным рядом камнем, отбрасывает искорёженный замок в сторону и шипит на Леру с Авдеенко, когда те пытаются тоже пройти. Смотрит на руку Рите и едва в обморок не падает: локоть содран до мяса начиная от плеча и кровь сочится алыми струйками.       — Ритк, т-ты же, надеюсь, не облизывала это? А то я знаю, как ты можешь, — подхватывает её под правую руку и ведёт до медпункта на ватных ногах.       — Не-а.       — Люд! — кричит Стёпа, вбегая в медпункт. Людочка — новая медсестра, едва после медучилища, разницы с Даниловым у неё всего ничего — шесть лет, считай, молодая. Не любит она, когда её «тётей» зовут — уж больно старит её такое прозвище. — Ритка руку сломала!       О Ритке Люда знает по нелепой случайности: уходя домой, она пошла задним двором, чтобы не будить охранника из-за ключей, а там как раз Данилов Власову целовал, нагнувшись. Да ещё и долго так: отреагировать не успели, как Людочка подкралась. Глазами хлопает, мол, мешаю?       — Да как она так? — мило и даже глуповато хлопает глазками, собирая в сумочку гипс, бинты и перекись с йодом.       — И сам пока не спрашивал, — голос кажется тихим. Он плечами жмёт и носом шмыгает.       А когда медсестра перевязывает Власовой намазанную йодом руку бинтом, чтоб сверху наложить, то Стёпа снова чуть не хлопается в обморок — а хлопнуться не хотелось бы.       — Ты как так, Ритка? — Стёпа усаживается на корточки рядом.       — Да. там… Да с гаража упала, Стёп, — трясёт головой от боли и зубы сжимает.       — Гоняли с мальчишками, в догонялки решили поиграть. Ну, Лера там за нами гонялся, он быстрый очень, вот мы на всех паровозах и бегали. А Мультика гараж знаешь? Дядь Вовы? — кивает в ответ. — Он выше остальных, да ещё и между ним и соседским дыра больше. Я прыгнула… — глядит с милой ухмылкой на свою руку, — и не допрыгнула, как видишь.       Это Стёпа запомнит надолго: отпустили с детдома ради Риты, вместе с Людкой рассказывали эту странную историю про сломанную руку и про батю-военного в командировке. И Рита запомнит: девяносто седьмой год на календаре, в гипсе рука чешется и ноет, а рядом — любимый человек, Стёпа Данилов, ставший за последнее время ближе отца. И макароны на переменку с гречкой на карманные деньги, и поцелуи по ночам, потом снова Стёпа, сидящий ночью у дивана, где она спит, прямо на полу. А потом забавные рисунки на гипсе и оканчивающееся уже без домашнего ареста лето. Отец за это время ни разу не приезжает, и поэтому Данилов проживает это лето у неё в квартире. В ту ночь, когда оба не могут очнуться от шока, они первый раз прямым текстом друг другу говорят важную вещь. — Я люблю тебя, Рит. — И я тебя, Стёп.       XI       Празднование дня рождения Риты Власовой по предварительному договору отмечают не в его день, а аж через три месяца: девятого апреля, когда уже и потеплее, и день подольше длится, да и в честь одиннадцатого класса ребятам дают поблажки в учёбе.       Отец тогда уже перестаёт хмуриться и злиться на Ритку за то, что пацана из приюта пригрела, и даже привозит Стёпе из очередной командировки в Сочи кепку, в точь как у дочери, мол, теперь будете одинаковые, раз уж так случилось. А за праздником разрешает даже пригубить шампанского, потому что ребята уже взрослые, и он надеется на то, что не будут в хлам надираться.       Лера, отрастивший за зиму волосы, бесит учителей, особенна Игоря Григорьевича, физрука. Он говорит, что «не любит, когда мальчики выглядят как девочки». А Лерка нарочно у него перед лицом вечно волосами трясёт, злит. Стёпа иногда с ума сходит от смеха, когда видит разъярённую рожу физрука.       В ночь перед днём рождения дочери уезжает в Питер Сергей, оставив под дверью подарок, а после прибегает Стёпа, чтобы с утра девчонку поздравить. Пожалуй, даже отец бы его от этого не остановил. А он ещё и приезжает на велике Авдеенко, который выиграл у него в споре на целых две недели.       — Эх ты, дитё безголовое, — вздыхает Людка, перематывая развезённую в кашу об асфальт руку Стёпы. Потому что кто-то недавно слетел на камнях с Диминого велика и шоркнулся рукой и подбородком. Лицу, слава богу, повезло немного больше, и там остались только незначительные царапины.       Уже наевшись и поболтав, мальчишки всей толпой сидят. У кого-то под рукой девчонка с соседнего двора, а у кого-то — вообще с другого города. Горбунов потряхивает в воздухе пустой бутылкой от шампанского и неожиданно для всех предлагает:       — Может, в бутылочку сыграем? Мальчишки-то что, мальчишки-то сразу не против, а вот девчонки… Около пяти минут проходят в спорах, пока не соглашается Власова — за ней, как за виновницей торжества, — медленно и неохотно соглашаются все остальные девчонки.       — Ну а что, не в прятки же нам играть, как малолеткам? — пожимает плечами Рита.       И, да, это правда.       Перед глазами у большинства девочек мутит после четырёх бутылок шампанского — в отличие от парней и Ритки, они непривычные к этому — и у них на лице улыбки, щёки краснеют и зрачки всё больше и больше.       — Что ж, на правах хозяйки начну я, — Рита потирает руки и чешет большим пальцем указательный. — Или кто-то хочет?       — Крути давай! — раздаётся откуда-то из круга голос.       Горлышко останавливается на Игорьке Бровкине.       Данилов отлично помнит эту фамилию, и, когда сидит у дивана, на котором раскинулся Игорь, спрашивает, кто его отец. Бровкин мнётся немного и отвечает:       — Полицейский. В сорок третьем участке работает — это в глуши такой, что даже я не знаю, где это.       Невесело усмехается.       — Слушай, а он тебе о детях в участке рассказывал? — Данилов вспыхивает идеей, что это — сын огромного сероглазого дядьки с широченной улыбкой, который служит в участке подполковника Рогозиной. — И как его зовут?       — Ну… Эмм, было дело, он там про троицу какую-то рассказывал, что трое сирот… Александр его зовут. А что?       — Да тут такое дело… Пофиг, это личное, — Стёпа убегает к Ритке на балкон. Игорь кидает в него фантик.       Целуется Рита с Игорем по-шуточному, больше, конечно, кривляется, и Данилову смешно становится. Он эгоистично думает, что, наверное, убил бы сейчас Бровкина, чтобы на его месте оказаться, чтобы Рита не доставалась никому кроме него. Ни-ко-му. Сжимает кулаки и бумажкой Рите в спину швыряет, остановись, мол.       Потом крутит Серёга, который в седьмом классе очень нравился Саше Вепреву, и, как назло, бутылка горлышком не на Сашку указывает, а на Диму Авдеенко.       — Давай, иди сюда, детка, — Серёга встаёт и хватает Диму за плечи. Целуются — боже упаси, как это назвать? — так, что слюни текут, но не по-настоящему, конечно. Не голубые же, всё-таки. Саша, сидящий рядом с Димой, зубы от досады сжимает, но молчит.       Через четыре круга возможность крутить достаётся Данилову. Никто ведь и не знает, что он уже занят. Когда бутылка указывает на Надю Фомину, то Стёпа медленно встаёт, а Лера, с которым она сюда пришла, сверкает молниями.       — Тянуться неудобно, я подойду, — поправив подол юбки, Фомина прыгает через бутылку и вмиг оказывается рядом со Степаном. Тот и отреагировать не успевает, а Надька уже его губы целует и за затылок держит — так сразу и не вырвешься. Обнимает его, Данилову мерзко, а не выйдешь из плена.       — Ты бы ему ещё сразу в трусы залезла, — ворчит Рита и Стёпу хватает за руку, уходя на балкон.       В соседней комнате веселье, Рита здесь, на кухне, сидит обиженная на стуле, ноги к груди прижав, носом хлюпает от обиды.       — Стёп…       — Прости, прости, Ритк, — умоляет Данилов, её со стула стаскивая к себе, на пол, и играючи в уголок губ целует. Прижимает к себе, извиняется снова.       — Прости, ну. Чего с дурака взять?       — Да ладно уж. К тому же, это не ты её засосал, а она тебя.       — Вот и всё, не обижайся больше.       У Риты очаровательные глаза, задорно сверкающие сейчас, в темноте маленькой комнатки вперемешку с огнями города. За окном кто-то дерётся, выясняет отношения. Целуются прямо на полу сидя, до головокружения целуются. Пока воздух не заканчивается. А с Ритой иначе и не выходит — наверное, так всегда с теми, кого пять лет подряд, с первой встречи любишь. Она распускает каштановые волосы.       — Да-й ладно, это всего лишь развлечение, — рукой отмахивается Власова. — К тому же, я всё равно знаю, что ты мой. А эта гламурная блондинка в тебя ещё классе в седьмом втрескалась.       В итоге, всё сводится в шутку.       Когда Данилов видит Риту перед выпускным балом, у него челюсть едва по полу не рассыпается. Сам он соизволил впервые за одиннадцатый класс надеть на себя более или менее официальную форму — с пиджаком и красным галстуком. А Рита… Он впервые видит в этой хулиганке Власовой Ритке Маргариту — идеальную девушку, красивую, наряженную, и, главное — его. Она заходит в актовый зал женственной походкой — без упора на плечи, как это бывало раньше. С гордо поднятой головой, в платье, чёрном, как ночь, с узкими лямочками… в колготках, туфлях с небольшими каблучками…       — Рит… ка? — у Стёпы едва хватает воздуха, чтобы дышать, и, кажется, он задохнулся бы, будь она чуть ближе. — Власова! — кричит с ряда, рукой через спинку кресла машет. И видит её — она идёт к нему, грациозная и идеальная. Волосы у ней закручены в кудри. И не зря вчера запретила приходить — не хотела сюрприз, видно, портить.       — Как? — задаёт она странный вопрос.       — Честно… отпад, Рит. Ты красивая такая.       — Не сомневаюсь.       Потухает свет и накатывает волна ностальгии — казалось бы, всего два года назад они сидели в этом же зале, даже на тех же местах. На Власовой была тогда ветровка и спортивные штаны, на нём — брюки и белая футболка.       На сцену с пожеланиями выходят директриса и её зам, желают того же, что и два года назад, потом уходит зам директора. Церемония начинается.       — Авдеенко Дмитрий Евгеньевич! — зычным, громким голосом произносит Елена Алексеевна — Данилов знает её ФИ! — и Димка бежит к сцене, ставит закорючку в журнале и получает свой аттестат. Машет им ребятам, и, пробегая обратно, даёт Ритке и Данилову «пять».       Стёпа обнимает Риту за плечо, пока они дожидаются своих фамилий. В этом году выпускается много народу, хотя ещё четыре года назад у них не было даже десятого класса.       — Вепрев Александр Константинович!       Рита толкает его в спину, и он чуть не слетает с лестницы лицом вперёд. Что-что, а нрав в Рите не поменять, в отличие от костюма.       — Власова Маргарита Сергеевна! Рита достаточно быстро сбегает по лестнице, придерживая подол. Ставит небрежную подпись и забирает аттестат.       — Ща ты будешь, — тычет Стёпу в бок.— А нет, Лера.       — Горбунов Валерий Васильевич!       Ещё пара минут, и Стёпа пойдёт туда же. Аж подпись свою забывает от волнения, ладошки потеют.       — Данилов Степан Андреевич, — Стёпа слетает вниз со скоростью не то стрелы, не то метеорита, аккуратно расписывается в клеточке и забирает свой документ всего с двумя четвёрками. Рита сверху хлопает, и жестом подзывает к себе.       — Зэ энд, дожили, — Данилов разваливается на кресле и спокойно выдыхает. — Остаётся поступить. И всё, — прикрывает глаза и хватает Власову за руку.       — Вот чёрт, дай свободой подышать пару минут хотя бы, — ворчит Ритка, в бок его пихая.       Данилов в неё кидает ручкой, из-за чего у Ритки на щеке остаётся маленькая чёрточка. Девчонка обиженно пыхтит и толкает Стёпу коленкой.       После выпускного, уже почти ночью, когда Рита со Стёпой выходят из здания школы, их тормозит Серёга.       — Рит, можно тебя? — он немного мнётся — Только дело личное, лучше без этого.       — Не «этого», а Стёпы. Да, конечно можно. Рита с Сергеем отходят в сторону, оставляя Данилова наедине с собой.       — Рит, я тебя люблю. И это я тебе тогда, в седьмом, письмо накатал.       Вот это да. Рита даже не ожидала такого услышать — все четыре года думала, что это Стёпа писал, Стёпа, её любимый. Но нет. — И? — бровь с некой усмешкой поднимает, подол теребит. — Будешь со мной? — спрашивает Серёга. — Нет. Жизнь без Стёпы представить уже практически невозможно. Но она и не собирается этого делать — а зачем? — У меня уже есть любимый человек, Серж.       Кажется, Щуров — единственный, кто про них вместе не знает. Сзади мир сгорает дотла в закате, красит всё жёлто-оранжевым цветом. — И что? У вас всё прям так серьёзно? Бросить его не сможешь, что ли? — Ну, это вряд ли. Без него — звучит как-то смешно.       — Дай, хоть обниму тебя тогда.       И Рита соглашается, понимая, что ей нечем больше утешить Серёжу. — Мою валентинку тогда выбросили. Я не подписал класс и имя, - говорит Данилов, чтобы замять неловкий момент молчания.       И Власова ничего не отвечает. Только предлагает пойти ней и попить чай. — Конечно, Рит.