Поклонник, скрытый под завесой темноты

Гилберт и Людвиг сидели в пышных зеленых кустах, Германия через бинокль всматривался, что происходит в доме. Гилберт страдал рядом с ним, они уже два часа сидели в засаде и ничего. — Что мы тут делаем? — спросил в очередной раз Гилберт, доставая бутерброды, которые утащил из дома брата. — Мы уже осматривали его дом. — Вот поэтому мы не осматриваем, а следим, — сказал тихо Германия, кинув взгляд на Гилберта, который жевал бутерброд. — Я тебе уже объяснял, почему я уверен, что это он. — Ладно, придется тебе поверить, хотя это бред, — сказал Гилберт, дожевывая бутерброд. — Он куда-то собирается, — сказал немец, убирая бинокль, лег на землю. — Заканчивай жрать, пойдем за ним. Гилберт стряхнул с формы крошки и тоже пригнулся. Из дома вышла страна и уверенным шагом направился прочь. Выждав немного, немцы пошли следом, стараясь передвигаться бесшумно, скрываясь за деревьями и кустами. Кажется, их объект слежения даже не заметил немецких разведчиков. Он шел вперед, даже не осматриваясь, видно, не считая нужным быть осторожным. — Мы только что пересекли границу? — неуверенно спросил Германия, посмотрев на брата, который застыл на месте, наплевав на их слежку. — Да, — сообщил хмурый Гилберт, понимая, какую оплошность они допустили, исключив женские страны. — Иван тут, я чувствую его. — Холл сейчас направляется к нему? — нетерпеливо спросил Германия, выжидающе смотря на старшего брата. — Нет, Иван находится в другой стороне, возможно, Холл направился к Бельгии, — рассуждал Пруссия. — Давай так, ты идешь за Холл, а я за Иваном. Пруссия повернулся и собирался сделать шаг, но Германия схватил его за руку. — Где Иван? — спросил Германия, сжимая руку брата в своей руке. — Я пойду за ним! — Запад, хватит истерики, — Гилберт смотрел на брата. — Я… — Восток, скажи, куда идти? — перебив брата, нетерпеливо настаивал на своем Людвиг. Гилберт посмотрел на брата, он смиренно выдохнул. Гилберт прислушался к своим ощущениям, объясняя Германии приблизительно дорогу. Германия тут же сорвался с места, побежав в указанном направлении. А Гилберту ничего не оставалось, кроме, как пойти за Холлом. Кто бы мог подумать, что Холл спрячет Ивана на территории своей сестры. Гилберт же после той вылазки в дом Нидерландов, почти поверил в его невиновность. На душе стало гадко от мысли, что он не только издевался над Иваном, держа его взаперти, но и обманывал Испанию, друга пруса. Пруссия невольно сжал руки в кулаки, желая набить этому голландцу его мерзкую морду. * * * Иван снова сидел в комнате один, ему удалось задержать Холла до утра, но он боялся, что тот не сдержит обещания и нападет на кого-то из родственников. Холл покинул Ивана в шесть утра, обещая вернуться к вечеру. Услышав, как за Алеидом закрылась дверь, Брагинский тут же помчался в ванную, не обращая внимания на боль в ногах, особенно в подстреленной. Он смывал с себя следы их ночи, безжалостно тер кожу мочалкой, сдерживая горькие слезы, вчера Алеид сообщил ему, что поиски прекратили, и теперь он имеет вечность для завоевания сердца Ивана. — «Пожалуйста, Гилберт, найди меня», — мысленно просил сидящий у стены Иван, уткнувшись головой в колени. Гилберт ему никто, но за время их совместно проживания, для Ивана он стал словно старший брат. Он был единственным, кто не оставил его. Да, на публике они могли часто перекидываться едкими фразами, но за закрытыми дверями дома Гилберт всегда поддерживал Ивана, помогал ему и утешал, когда против него был весь мир. — «Я так сильно хочу домой». Иван всхлипывал, слезы все никак не хотели останавливаться, соль въедалась в маленькие ранки на лице, принося дискомфорт. Он так ушел в свои переживания, что даже не услышал, как открылась дверь. Да если честно и не было и желания встречаться с поклонником. — Ваня, — раздался чужой взволнованный голос. Иван изумленно поднял взгляд, смотря на входную дверь, он медленно поднялся на ноги. — Это не сон? — тихо спросил Брагинский, не решаясь шагнуть навстречу. — Ваня, — с придыханием сказал Людвиг, уверенно подходя к Ивану. Он осматривал Ваню, на заплаканном лице были ссадины, правая нога забинтована до колена, стопы покрыты ссадинами. Иван бросился к Людвигу, обнимая его за шею, он прижался к нему, ощущая пьянящий сильный аромат одеколона. Брагинский прикрыл глаза. — Ваня, ты в порядке? — растерянно спросил Людвиг, явно не ожидая такой реакции от русского. Но как же давно он мечтал о таких объятиях, немец крепко обнял Ивана. — Забери меня от сюда, — попросил Россия, не желая отстраняться от немца, за которого цеплялся, как за последнюю надежду на свободу. Людвиг подхватил русского на руки, отмечая, что он стал немного легче. Было ли это связано с изнеможением? Или с пленом на чужой земле? Немец нес свою ценную ношу к себе домой, хотя правильно было бы направиться с Иваном в Москву, но не сейчас, когда Иван так доверчиво жался к нему. — У меня чувство дежавю, — прошептал уставшим голосом Иван. Людвиг приподнял вопросительно бровь, но не успел ничего спросить, так как Иван продолжил, поглаживая пальцами воротник немецкой формы. — Помнишь сороковые годы? Я был у тебя в плену и сбежал. Мне помог Гилберт, сказав напоследок: «Я помогаю не тебе, я боюсь того, что может натворить мой брат, останься ты тут». — Так вот, что тогда было, — спокойно отозвался Германия, покрепче прижимая Ивана к себе. Он тогда гадал, как же русскому удалось сбежать незамеченным, а тут оказывается старший братик помог.

* * *

Гилберт спокойно зашел в дом Бельгии, застав Алеида и девушку в гостиной, они пили кофе и вели беседу. — Пруссия? — испуганно воскликнув от неожиданности, Бельгия привстала, посмотрев на нежданного гостя. Алеид обернулся к прусу, он оставался отстраненным. — Что ты тут забыл? — И даже кофе не предложите? — усмехнулся Гилберт, проходя в гостиную, и в наглую садясь на диван. — То, что ты сейчас управляешь землями России, не дает тебе право так беспардонно врываться в чужой дом, Руссия, — едко заметил Нидерланды, все с тем же равнодушием попивая кофе. — Алеид, можешь сколько угодно коверкать мое имя, меня это не огорчает. По крайней мере не так, как тебя новость, что Иван у меня, — самодовольно усмехнулся Гилберт, разваливаясь на диване и бесстыже смотря на изменившегося в лице Холла. — Так поклонник ты?! — правдиво изобразил гневное возмущение Нидерланды. Он не смог сохранить лица и теперь нужно было как-то выкручиваться. — Можешь не играть в эти игры. Германия уже нашел Ивана. Но ты попытался, — хлопая в ладоши, насмешливо сообщил Гилберт. — Бельгия, ты знала? Бельгия закусила губу и отвела виноватый взгляд в сторону. По ее виду было понятно и без слов, что она обо всем знала. — Ладно. Холл влюбленный, двуличный ублюдок, но ты почему молчала? — разозлился Гилберт, наклоняясь вперед. — Ты надежный партнёр для России. Ты хоть представляешь что сейчас будет с вашими взаимоотношениями?! — А ты бы не молчал, сделай это твой брат? — тихо спросила Бельгия, поджав губы. — Не смей поднимать голос на мою сестру, она тут не причем, — строго сказал Холл. — Нет, Лаура. Я бы выбил эту дурь из брата, — сказал Пруссия, он перевел взгляд на Нидерландов. — Алеид, ты не представляешь, как я хочу превратить твое лицо в отбивную, но сейчас не средневековье, да и марать об тебя руки не охото, тебя ждет суд. Как можно быть такой мразью? Верность не сохранил ни Ивану, ни Тони. Холл ничего не сказал, они смотрели в глаза друг другу с минут пять, затем Гилберт поднялся и направился к выходу. — Постой, как ты понял, что это я? Я же знаю, Сербия был в моем доме, в воздухе витал запах его сигарет. Думал, после этого с меня подозрения сняты были, — спросил голландец. — Тебя выдал Бруно, — отозвался Гилберт, остановившись, но не обернувшись. — Пес Германии? — не совсем понял Нидерланды. — Да. Бруно всегда к другим относился с агрессией, а к тебе ластился. А на меня накинулся, хотя раньше ко мне агрессии он не проявлял. И тогда Людвиг поднапряг мозг и понял, что меня Бруно принимал, так как я приезжал от России, которого песик тоже любит. Ну или долго жил у брата, — усмехнулся Гилберт. — Германия говорил, что ты принес пса, — буркнул разочарованный Холл, все прошло гладко, и сдала его такая мелочь. Ну вот зачем нужно было выходить на задний двор тогда, позлорадствовать Германии. Холлу не сложно было догадаться о чувствах младшего немца, ведь вел он себя с Иваном почти также, как и Алеид. — Принес я, щенком как подарок на День Рождения от Ивана, — злорадно говорил прус. — На твоей одежде остался запах России, и пес был ласковым. Пруссия вышел за дверь дома и направился к брату. Добрался он быстро, войдя в дом, он был удивлен тишине. Он поднялся на второй этаж, столкнувшись наверху лестницы с Германией. — Где Иван? — спросил Гилберт, достав из кармана телефон. — Ты сообщил другим, что Иван нашелся? — Спит, — ответил Германия, невольно кинув взгляд на дверь своей спальни. — Пока еще нет, — Германия выхватил из рук брата телефон, продолжив. — Не надо. Не сейчас, дай Ване время восстановиться. Балаган ему явно не пойдет на пользу. — Его сестры, братья сходят с ума, — скрипнув зубами произнес Пруссия, злясь больше на себя, за эгоистичность Германии, его промах в воспитании. — Надо хоть предупредить их. — Я сказал нет. Завтра расскажешь. Сегодня эти шумные страны тут не нужны, — сломав телефон Гилберта на двое, настоял на своем Германия, возвращая остатки телефона Гилберту. — Сделаешь Ивану больно, и я лично изобью тебя до полусмерти, — предупредил прус брата, спускаясь на кухню за пивом, жалея, что у Запада нет водки. — Кстати, о Ване, — Германия последовал за братом на кухню. — Тогда ты его выпустил, — обиженно сказал Людвиг. — Потому что ты умом поехал, — нисколько не раскаивался Гилберт, выпивая одну бутылку пива в считанные секунды и открывая другую. — Мы из-за этого проиграли, — очередное обвинение полетело в сторону Гилберта. — Мы проиграли, потому что один ебанат решил, что какая-то нация лучше, а другие хуже. Наполеон был не таким жестоким по отношению к русскому народу, но народ Российской Империи изгнал его со своей земли. Неужели ты, твой тогдашний правитель думал, что твоих, наших людей, творящих ужасы, зверства на его земле, русские, да и другие многочисленные народы Союза примут с распростертыми объятиями? — спокойно говорил Гилберт, сдерживая себя, не хотелось разбудить Ивана. — Разве я тебя не убеждал отказаться от затеи нападения на СССР? Разве не говорил, что Иван был выгоден нам больше как союзник? Но ты послушал ту свору ублюдков в правительстве. История нас ничему не учит, но жестоко наказывает за ее незнание. — Беларусь, кстати заходила, — не найдя, что ответить на логичные слова Гилберта, произнес Германия. — Просила передать, что завтра вечером ждет тебя в гости на чай.

* * *

Германия проснулся утром, ощущая тепло рядом, Россия спал, доверчиво прижимаясь к немцу. Как вчера уснул, так до сих пор не проснулся. Людвиг смотрел на спящего русского, такого милого во сне. Он склонился над лицом Ивана, желая его поцеловать. Всего лишь один невесомый поцелуй, пока Иван такой доступный. Но Россия проснулся неожиданно, открывая сонные глаза. Германия застыл, мысленно гадая, как оправдать такое положение. — Доброе утро, — раздался немного хриплый голос Ивана, который с интересом разглядывал немца. — Доброе, — Людвиг отстранился, слабый румянец от смущения даже не был заметен на его щеках. Он перебрался через Ивана и встал с кровати. Иван уткнулся лицом в подушку, скрывая свои алеющие щеки. Сердце стучало в груди так, что это отдавалось в висках. Он слышал шаги за спиной, шуршание, но так и не поднял головы. Германия вышел из комнаты. А Иван впервые с момента пробуждения задумался, почему он в спальне Германии, да еще и в обнимку с ним спал. Не то, чтобы Ивану это не нравилось, он даже находил это приятным. Мог ли он быть Людвигу интересен? Но Гилберт же недавно твердил об обратном. Иван прижал к себе подушку Германии, наслаждаясь ароматом, совершенно не хотелось вставать и уходить. Россия наконец-то взглянул правде в глаза и осознал свои чувства к Людвигу. Но признаться в них, ему было неловко, после всего, что сделал с ним Холл. Иван чувствовал себя грязным, использованным и сломленным, захочет ли Людвиг с ним общаться? — Иван, ты спишь? — спросил Германия, вернувшись в комнату. — Нет, я… — Россия поднял взгляд и запнулся на полуслове. Германия только вышел из душа, по его обнажённому накаченному телу медленно стекали капли воды и впитывались в мягкую ткань штанов. Волосы были растрёпанными, что придавало немцу еще больше сексуальности. — Я уже встаю. Иван быстро поднялся с кровати и зашипел от боли, невольно заваливаясь на пол. Он по привычке всю нагрузку перенес на правую ногу, а она была раненой. Людвиг в несколько шагов оказался перед Иваном, поддерживая его и не позволяя встретиться с полом. — Прости, — тихо попросил Иван, понимая, что доставлял немцу неудобства. Он стыдился своей беспомощности, но к чему конкретно относилось это «прости» и сам до конца не понимал. — Ты ни в чем не виноват, — произнес Германия. И Россия рассмеялся отчаянным смехом, полным горя. — Ну да, в довесок к клейму мирового зла, я еще и шлю… — отсмеявшись, выпалил Иван. Но Германия его поцеловал, не позволив закончить фразу. Глаза у русского округлились, однако сопротивления не последовало. Еще день назад он мечтал о таком, а сейчас его Германия целовал наяву. Германия резко отпрянул. Он понимал, что поступал очень плохо, не лучше поклонника, но ему больше мог и не выпасть такой шанс. Да, Иван разбит, сломлен, но именно в таком состоянии Россия мог воспринять информацию, не переводя все в шутку. — Ты не виноват в том, что случилось там. Виноват только Алеид. Он принуждал тебя. Это не делает тебя шлюхой или испорченным… — он сглотнул и добавил. — Ты прекрасен, добрый, отзывчивый, не злопамятный. Не вписываешься в концепцию европейского мира. Поэтому я понимаю Алеида, его стремление обладать тобой, причинить боль. Ведь даже твой образ побитого и заплаканного разжигает в душе сильнее пламя порочного желания. — Я был у тебя в плену в войну, но ты меня не тронул в таком плане, — слова Германии должны были пугать Россию, но почему-то именно от него он не чувствовал опасности. — Хотя, ты был не совсем в своем уме. — Я всегда хотел, чтобы ты увидел во мне личность, а не младшего брата Пруссии, — шептал Германия, разговор казался настолько интимным, и Людвиг боялся, что громкость слов могла полностью разрушить эту атмосферу. — Я люблю тебя. И не смог тогда перейти эту черту, хотя… тут заслуга брата тоже есть. Может быть, еще немного, и я бы совершил непоправимую ошибку. Иван не отстранялся от Германии, такая откровенность спустя столько лет разила в самое сердце. Только вот одна загвоздка, Холл никогда не причинял Ивану боль просто так, как подумал Германия. Это было стечение обстоятельств, Алеид всегда обрабатывал травмы Ивана. Единственный раз, когда он не позаботился о нем, это после сравнения с Пруссией. А Германия прямым текстом говорил, что желает причинить России боль. — Я люблю тебя, — его тихий шепот едва ли достигал ушей Германии. Брагинский и сам не заметил, как оказался прижат Германией к письменному столу. — Я осознал это в той чертовой маленькой комнатушке, когда принял настоящего себя. И я мог бы попробовать быть с тобой, хоть ты и хочешь причинить мне боль. Людвиг поднял на Ивана полный надежды взгляд, который, однако, угас достаточно быстро. — В тебе говорят благодарность за спасение и стокгольмский синдром. — Нет, это мои мысли и чувства, — покачал головой Иван. Он подумал о Холле в этом плане и его передернуло от омерзения. С Холлом обычный секс вызывал чувство отвращения, а если бы в нем еще и присутствовало насилие, то Россию вывернуло бы. Но с Германией он готов был попробовать, еще полчаса назад он и не мечтал на взаимность от Людвига. — Пройдет месяц, и ты передумаешь, — настаивал на своем Германия, отстранившись от русского. — Тебе нужно восстановиться, привести свое здоровье физическое и душевное в порядок. — А если не передумаю? — Иван тоже гнул свое, он опирался на стол руками и смотрел на Людвига, который отошел на достаточное расстояние. — Я люблю тебя, Лютц, и хочу быть с тобой. Если я приду к тебе через месяц… Ты примешь меня? — Если только ты этот месяц потратишь на встречи с психологом, — ответил Германия, усложняя себе жизнь. Вот он Ваня, с взаимными чувствами, готовый принять садизм Людвига хоть сейчас. А немец просто отталкивает свой шанс на личное счастье, потому что хочет, чтобы все правильно, чтобы это было разумное решение. Чтобы Гилберт не смотрел потом на него осуждающе или даже гневно. А через месяц Иван об этом разговоре будет вспоминать с содроганием, сторониться Германию, не желая иметь с ним хоть какие-то отношения, помимо деловых. — Договорились, — в голосе Ивана появились веселые нотки и даже улыбка, как в прежние времена. Он хромая подошел к Германии, поцеловав его в губы медленно, желая распробовать каково это целовать любимую страну. Германия положил руку на затылок Ивана и ответил на поцелуй с не меньшим желанием. — Запад, открой дверь, нам с Иваном надо вылетать в Москву, Владимир уже рвет и мечет, где его любимая страна шляется, — подёргав за ручку и постучав в дверь, прокричал прус. Россия отстранился от Людвига. — Я уже и забыл, что Гилберт меня отпросил у правителя, — русский посмотрел на дверь, которая содрогалась от ударов кулаком. — Кстати, Людвиг, ты не мог бы одолжить мне одежду и обувь? — Ja, — ответил Германия. Через два часа они были в аэропорту. Иван напоследок обнял Германию и направился медленно в самолет. Гилберт подошел к брату, который уже не скрывал своего горя, смотря как Иван поднимался по трапу. — Знаешь, Запад, а я тобой горжусь, — искренне сказал Гилберт, взъерошив волосы брата. — Почему же? — удивился немец, посмотрев в любящие глаза брата. — Я допустил много ошибок в твоем воспитании, но я счастлив, что удалось воспитать тебя хотя бы не насильником, — признавался прус. Он действительно подозревал Людвига, боялся, что тот мог натворить подобную глупость. И у него как камень с души упал, осознай он, что поклонником оказался Нидерланды. — Только вот, Иван вряд ли мне ответит взаимностью, Восток, — голос Германии был наполнен болью и грустью. — Ты сам сказал, ему нужно время, и, может быть, небольшая надежда у тебя все же есть, — сказал Пруссия, а затем обняв брата напоследок, направился в самолет.