умалишенные

Если рвётся Под кожей зверь, Значит всё для него теперь Выжигает наши сердца…

Нервы скручены в тугую пружину; у Алика кадык дергается, приходится уворачиваться от ударов – Гриша командиру продыху не дает, да и правильно. Пусть в себя приходит, маты топчет до седьмого пота, чтоб дурь вся вышла. - Дохера активный ты, Гриш. - Да это ты просто отстал чуток, командир, - улыбается Гриша, пока они удары отрабатывают. – Ниче, поправим. Будешь в форме. Афганцы как раз на новую базу перебрались, освоились. Алику управление только передать, и заживут как раньше – думается Грише. Только вот у Волкова дыра внутри нихуя не затягивается. Зубы сжал да вперед пошел, будь что будет, пока опять кавказские черти в его семью не влезли. Не привык он в стороне отсиживаться, прав был племяш. Гул мотора и радостная улыбка Витька дают понять, что командирский мотоцикл снова на ходу. Запылился правда, но хозяина ждал. С того света. Алик проводит рукой по баку, нервно улыбается уголками губ; перед ним Эльза стоит, только руки ледяные больше не тянет к нему. Молчит. Душевные раны Алика наспех заштопанные, так, чтоб особо не приглядывались к нему. Алик-афганец вернулся, а остальное пусть по боку. Беспрекословный. Однозначный. - Вечерок то в силе? – Витек плюхается на диван, закуривает. – Погудим, былое вспомним. Потных возьмем. А то чет ты зеленый совсем, командир. Гриша едва сдерживается, чтобы Вите не вломить. Да покрепче. Чтоб за базаром следил, и куда не надо не лез. У Алика бак потечь может в любую минуту, а они потом выгребай это все. Знает ведь, что от Эльзы не попустило его. Да и хуй когда отпустит, собственно. - Потные так потные, - усмехается Алик, улыбка натянуто трещит по швам. Ничего. Прорвемся. Жить же дальше нужно как-то. – К восьми подтягивайтесь, да водки прихватите. После такого ответа Гриша выдыхает: может ничего еще, повоюют. Раз командир в руки себя взял. Только ирония высечена на аликовых ладонях простой правдой: спас столько людей, а самого себя спасти сил нет. По нулям. Ему вспоминается Аська, руки ее теплые на затылке, плечах. Как гладила его голову у себя на коленях. Кончики ее длинных волос щекотали его лицо, пока снова не заснул. Глупая Аська, не спасти ей его – Алик обоих на дно утянет. Да так, что бежать поздно будет. Из-за него Эльза не в штатах сейчас, а в гробу. На базу заваливаются Санька со своими друзьями: Вовка в непонятной дубленке с табуретками в руке репу чешет, да лыбится - еще бы, на базе афганцев быть. Женька в ботинках гдр стоит рядом с Рябининым, за руку того держит. - Че племяш, уговор наш в силе выходит? – Алик кивает ему на чемодан с аккордеоном. Санька слово держит. Обещал ведь дядьке, клялся, по полу того волоча. Если Волков соберет себя и снова будет тем самым Аликом-афганцем, которым он так гордился всегда – вернется в музыкалку. По роже даже съездил пару раз, чтоб в чувства привести. Стыдно потом Рябинину было, но зато подействовало. - Санчо, а ты можешь эту тему из Рокки сбацать? Алик трепет его по плечу, хлопает. Хорошо, что в дядю Федора не пошел, волковская порода. Рябинин раскрасневшийся от морозного ноября, шапку стягивает. - Угу, выучу только. Тебе Ася привет передавала, - Санька виновато смотрит на Женьку; расскажет позже, кому он там книжки отцовские передает. Чтоб не дулась. - К ней что-ль таскался? – хитро щуриться Алик, подтрунивая над Рябининым. Взгляд Женьки становится серьезнее. Попал племяш. - Н-нет, на улице встретились. В институт пошла. Санька вроде хочет еще что-то добавить, но его обрывают. - Че ты сказал? – Витек чертыхается, сигарету тушит. – Алик, на рынок напали. Афганцы прыгают в машины да по газам, кастеты и биты наготове; Волков заводит мотоцикл и оборачивается на Гришу. Тот по-доброму улыбается одними глазами - рад однозначно, что теперь они вместе, как раньше. - Дядя Алик, можно я с вами? – окликает его Санька, бросая чемодан на землю. Не может Рябинин в стороне стоять, он ведь тогда разбил машину кавказцев. И понеслась. Эльзу убили, да и самого Волкова чуть не положили из-за десятки капусты. Благо живучий. - Ты остаешься здесь, это приказ. На рынке с южной стороны суматоха и крики. Все бегут кто куда, челноки сгребают товар в сумки, пока кавказцы бомбят прилавки без разбора. Шавки зурабовские снуют по рынку, пробираясь вглубь, расталкивая и запинывая всех, кто под руку попадется. Показывают себя даже после смерти Зураба Нотаровича, раз сын его бразды правления перенял. Чтоб афганцы место свое знали. Шум творящегося беспредела заглушает песню «Белая ночь»; афганцы приезжают в разгар кипиша, устроенного врагами. Бита крутится в руках Алика, быстро находя ближайшую наглую морду одного из кавказцев, что сумки со шмотками у женщины выворачивает. - Ну, понеслась, - сплевывает Витек, не упуская командира из вида.

Навсегда вместе Навсегда врозь Навсегда космос Навсегда кровь

Грызет совесть Витька, что пистолет тогда на Алика наставил и выстрелил, трясясь за собственную шкуру. Выбора не было. Не они такие, жизнь такая. Никогда не знаешь, где и как оборвется. А Алик оставил его, не тронул. Простил. Хоть Витя и сам пистолет ему в руки вложил, плакал в колени, застрелить умолял. Сукой последней себя чувствовал, ведь с детства они бок о бок. А он предал, жить хотел. Алик пробирается на восточную сторону, замечая кучку молодых парней да девушку в кепке. По съебам дают. Один что повыше, крепкий такой, задерживается, картонку забирает с собой, магнитофон и тоже по тапкам дает, пока девчонка тем временем небольшие стаканчики и советские рубли в рюкзак пихает. Волкову сложить дважды два легко: наперсточники. Девчонка та в кепке – Аська. Точно Аська, у Алика сомнений не остается - губы так же поджимает, и сигарету за ухо прячет. Глаза свои большие, с зеленой подоплекой в радужке, поднимает на Алика и застывает на месте. Твою мать. Ее друзья Савва и Кот уже съебались с рынка, а она стоит посреди торговых рядов на открытом пятачке, пока вокруг кавказцы разбой продолжают. - Теперь институтские дисциплины тут преподают? – сквозь шум раскатисто доносится его голос до Аськи. Как гром среди ясного неба. Недовольный, взглядом сверлит; Аська лоб морщит, да хмыкает, боясь и шаг в сторону сделать. Поймал ее как котенка за шкирку сосед: и мамке заложит, и лекцию прочитает. Пиздюлей от всех афганцев добавит, что Маслова народ честный советский разводит. Отхватит по первое число. - Ну че молчишь? Тут постоим, пуль подождем или поедем? – присущий Алику сарказм рвется наружу. Он потом с Аськой поговорит, мозги вправит: нечего девчонке в толпе шелупони отираться. Аське бежать напролом бесполезно: духу рвануть хватит, а дыхалка и сдохнуть не успеет – Алик поймает. Хоть рыпайся, хоть нет – запихнет в тачку. - Больше всех надо, Алик-афганец? – и бровью не ведет, храбрится дурочка. Как в первую их встречу. Улыбается Волков, хоть и прибить Аську прям тут руки чешутся. Да ремнем бы по заднице, как отец его воспитывал. Чтобы неповадно огрызаться с ним. Гриша заруливает к пятаку на аликовой белой восьмерке, рукой сигнализирует, мол нормально идет всё, справятся. Аська и вякнуть не успевает, как Алик цепляет ее под локоть и к машине ведет. - Всегда такой упертый? - Да, и че? Улыбка трогает ее губы. Аська боковым зрением наблюдает за ним тайком, запоминая каждую черточку лица, пока они не останавливаются. - Ценный груз, Гриш. Вези аккуратно, палец в рот не клади – откусит. Всё, давай, - сажает ее назад, хлопает по крыше тачки дважды, мол ехать пора. – И запомни: хорошие девочки попадают в рай, а плохие – в эту машину. Подмигивает Аське, впитывая в себя ее звонкий смех; Гриша трогает с места, скрываясь за рыночными прилавками. Нечестно это, что сердце предательски екает, как только Алик ее касается. Под кожу рвется, заходя в перпендикуляры линий на ее венах. Аська подкуривает сигарету: травматичный опыт не позволяет подпустить Алика ближе, нельзя. Как бы не хотелось. Сердце как лампочка в подъезде. Либо спиздят, либо разобьют. - Чего смурная такая? – Гриша мнет затылок рукой, пропуская машины; до базы остается рукой подать. - Да так, кажется вам, Григорий. Давайте лучше Албана послушаем. Точно язва, думается Грише. Под стать Алику будет. Подъезжают они ровно в тот момент, когда двое горцев на мушке держат пацанов и Женьку у ворот базы; Гриша рявкает Аське в машине сидеть и не высовываться, разрулит сам, если пальба не начнется. Аська ежится больше от страха, чем от холода, за плечи себя обнимает. Санька же там… Они встречаются взглядом сквозь стекло аликовой тачки; Рябинин в свитере одном на холоде стоит, сжимая в руке ремень аккордеона. Заводит Женьку за спину, пока Гриша медленно к ним приближается, беря на себя горцев.

Левой рукой я держусь за соломинку троса Правой рукой я держу тебя за руку просто Дождём бриллиантов летят аккуратно Одна за другой твои слёзы, но я никогда тебя не отпущу…

Аська облажалась уже однажды: тогда ей было четырнадцать, платье в горошек и мамина шляпа, цветущее поле под лучами июньского солнца – папы не стало. Шум машин и горькие слезы. Боль потери ощущается так же свежо, Аська отпихивает дверцу и стремительно бросается вперед. Только не Санька. Только не они. Гриша обрывается на полуслове, когда один из горцев, дерганный и психованный – Каха, берет на мушку выбежавшую Аську. - Смотри какая цаца, - обращаются к ней. Маслова поджимает губы, глядит только на Рябинина. – Зачем тебе эти афганцы грязные, поехали с нами. Повисает тишина. Все стоят молча. Ветер ноябрьский гуляет, промозгло, и только звуки аккордеона прорываются сквозь него. Санька онемевшими пальцами «Катюшу» по клавишам перебирает, пока горцы стоят как вкопанные в недоумении. Аська смотрит только на него, не отрываясь. Так и порешают их тут, под песню военных лет. А Санька время тянет, надеясь на чудо, играет. Звучно, громко. Остановиться не может, пока, наконец, Алик его за плечо не трясет, да аккордеон из рук не выхватывает. - Закончилось всё, Санчо. Сдриснули они, - Алик прижимает племяша к себе. – Молодец. Сила не в кулаках, и ковер с собой носить не надо, чтобы противника с ног сбить. Всё в башке, Сань. Вовремя афганцы подтянулись, пока мелодия из рябининского аккордеона не затихала: кавказцы мигом с места стартанули, прыгнув в тачку. - Живая? Куда грудью на амбразуру то? – у Аськи глаза почти что изумруды, искрятся; Алику нравится. Достает сигареты, подкуривает ей, подпирая машинный станок. Не порядки с башкой у Волкова теперь, когда Аська стоит такая вся перед ним – курящая и выдыхающая его на излом. Онемелый холод забирается в самые легкие. До отказа. В какой именно момент проебался с этой девчонкой – загадка. - Я ж ту руку и подам, чтоб успеть поймать тебя прежде, чем упадешь. - Звучит как цитата из книжек дяди Федора. У Алика чешутся губы поцеловать, попробовать аськины губы с трещинками, накрыть своими. Пока не свихнулся. Конкретно бак течет у командира – сказал бы Витек сейчас, если б только знал, что внутри Алика творится. Опережает его Аська, выкидывает недокуренную сигарету и тянется на цыпочках к Волкову. За плечи тянет и почти невесомо касается губ. Всё наболевшее и режущее у Алика в себя перенимает, пока под его пальцами контроль лопается. Точка гребаного невозврата. - Что это было? - скептически и совсем тихо. - Дружба. - Интересные демонстрации, Анастасия. Алик перенимает инициативу: губы неспешно соединяются в поцелуе, жарко и развязано, прикусывая с заядлой жадностью и чувством превосходства. Сплетение пальцев под нажимом его ладони. - А это страсть…Или насилие, Алик-афганец? Волков усмехается. - Насилие. Мой любимый метод.

Солнечный пепел на коже, Если бы мне повезло Просто узнать что ты тоже Чувствуешь это тепло…