До неба и ещё чуть выше

Дни шли. Одни тянулись бесконечно долго, другие пролетали вспышками. Первое время Дарт часто вспоминал о Тиорин, думал о ней, мечтал, как они встретятся, когда кровопролитная война останется позади. Но наступила зима, и её холода и метели застали его у северной границы Весты и Кенрата. Случилось то, чего боялись с самого начала: вестийский герцог решил сражаться, желая расширить свои территории, пока армия короля была ослаблена нападениями магов. Зима была долгой, для мечников, сражающихся на передних рубежах — бесконечной. Все мысли сменила одна — даже не мысль, а инстинкт — остаться в живых. Просто выжить, дотянуть до конца войны. Дни превратились в единый грязно-серый ком, месиво, из которого нельзя было и при желании извлечь отдельные события и расставить по порядку. Дарт помнил ночи без сна, полные страха: вдруг враг подкрадётся, скрытый метелью. Помнил голод и отчаяние, помнил крики раненых и хруст, с каким клинок рассекал кости. Тиорин стала для него всего лишь воспоминанием — солнечным лучом за зимней метелью. Дарт не знал, когда дар сошёл на нет — в какой-то момент он перестал использовать связь, как делал поначалу, проверяя, что с Тиорин всё хорошо, и она в безопасности. Он не мог ни увидеть её с помощью связи, ни поговорить, но он чувствовал её. Но и просто отголосков её эмоций и уверенности, что она жива, было достаточно. Когда пришла весна, он остался ни с чем — всего лишь один из многих мечников, которым за победу не следовало ничего, кроме благодарности полководца и смехотворно маленькой награды. Дарт мог остаться в столице, но пробыв там несколько дней, понял, что такая жизнь невыносима. Он всё чаще вспоминал Тиорин и корил себя за то, что упустил нить, связывающую их. Найти одну-единственную девушку, зная всего лишь её имя, было немыслимо, но искать было лучше, чем сидеть в бездействии и ругать себя за беспомощность. Однажды утром Дарт покинул дом, где снимал угол. Ушёл на рассвете, оставив на столе пару серебряных монет, и отправился в Роаннон. Он надеялся — глупо и безнадёжно — что связь вернётся и шёл наугад, повинуясь интуиции и голосу сердца. Где бы он ни спрашивал о девушке-менестреле, ему отвечали одинаково: не видели никого, похожего на ту, что вы ищете. Надежда, вспыхнувшая в то утро, когда он покинул столицу, неумолимо гасла, сходила на нет, и в голове всё чаще мелькала мысль о возвращении. *** Дарт шел по дороге, рассекающей степь, и все здесь напоминало о прошлом лете. Неужели прошел всего год? А казалось — целая вечность пронеслась с тех пор, как он впервые встретил Тиорин. Война, ранения, смерти — сотни и сотни их… Бесплодные поиски, приведшие его сюда, к южной границе. С каждым днём ему всё сильнее хотелось бросить их и вернуться в Ниенну. Там не было счастья, но была определённость. Увидев за очередным пологим подъёмом дом, Дарт загадал, что он станет последним, где он спросит о Тиорин. Он зашёл далеко, и это путешествие вслепую утомило его своей безнадёжностью. Искать человека, исчезнувшего полгода назад — всё равно, что ловить сосновую иголку в реке на несколько лиг ниже места, где её бросили в воду. Видимо, свою удачу они исчерпали, встретившись ещё дважды по чистой случайности, и больше счастливых случаев судьба им дарить не хотела. Он многому научился за эти месяцы, в том числе, ходить бесшумно, когда это было нужно. В комнате пахло сухими травами, но не ковылем и полынью как в степи. Дарт остановился на пороге, как завороженный. Горьковатые пряные запахи щекотали нос. Закрой глаза — и почувствуешь себя на площади восточного города. Он не решался сделать шаг вперед, слишком неправильным казалось его присутствие среди пучков душистых трав, свешивающихся с потолка, в комнате, которую золотило закатное солнце. В таком доме могла бы жить и Тиорин, если бы… Если бы. Дарт прикусил губу. Боль всегда помогала вынырнуть из гнетущих мыслей, но воспоминания о ней — другое. Горе можно пережить, потери — стереть из памяти, но вина впечатывается в нее клеймом. И сейчас он испытал её горечь так же ярко, как в первый день после того, как вестийский герцог объявил о капитуляции. Скрипнула входная дверь, и раздались легкие девичьи шаги. -— Кто здесь? — голос звякнул серебряным колокольчиком. — Мариль, Янка, вы? Дарт вздрогнул, словно его окатили ледяной водой. Этот голос, звонкий, почти детский, он узнал бы из тысячи. Будь проклята память, играющая с ним злые шутки. Поскорее бы уйти отсюда. Задать лекарке вопрос, который он так часто повторял за последний месяц, и сбежать как можно дальше, пока мысли-воспоминания не стали слишком живыми. Его взгляд упал на арфу, стоящую в углу, но осмыслить это он не успел. — Хей? — голос прозвучал совсем рядом, и Дарт сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, царапая кожу. Скрипнула, отворяясь, дверь. — Ты… — девушка замерла на пороге, глядя на него с изумлением и… радостью, все ярче разгорающейся в глубине глаз. — Ты, — повторила Тиорин неуверенно, словно забыла все прочие слова, прижала ладонь ко рту и коротко счастливо рассмеялась. — Я думала, ты забыл обо мне. В следующее мгновение он сжал её в объятьях, ещё не веря своему счастью, боясь проснуться и обнаружить, что всё это — всего лишь сон. Но Тиорин была здесь. Смеющаяся, счастливая, настоящая. Она прижалась к его груди, а он зарылся лицом в её растрёпанные волосы, пахнущие цветами. — Ты здесь, ты здесь… — как заворожённая повторяла она. — Я думала, всё кончено, но ты нашёл меня. Она подняла лицо, и Дарт увидел, что её глаза, полные слёз, светятся искрящимся счастьем. — Я обещал прийти к тебе, — шёпотом произнёс он и поцеловал её в лоб. Они клялись не лгать друг другу, но Дарт решил, что откровениям о том, какими безнадёжными он считал поиски, ещё будет время. — Я верила, — Тиорин приподнялась на цыпочки и обняла его за шею, словно не веря, что он действительно стоит перед ней. — Но прошло столько дней… — Ты снилась мне, — признался Дарт. Он прижался губами к её виску, и Тиорин замерла в его объятьях. — Теперь я не похожа на сон, верно? Дарт тихо рассмеялся. — Разве что на самый прекрасный. Так они и стояли, не решаясь отпустить друг друга, как будто могли исчезнуть, если бы разомкнули руки. Над крышей дома скоро зажгутся звёзды, огромные, как бывает только в степи, где мир бескраен, а небо бездонно. Воздух наполнит аромат белых цветов, которые распускаются только в темноте, и ветер будет приносить его в комнаты через распахнутые настежь окна. А завтра будет новый день, а за ним ещё и ещё один. Дни с ясными рассветами и долгими закатами. Дни без войны. Всё время мира.