Художник моих снов

Сегодня Антон проснулся в непривычные для себя половину седьмого утра, размышляя, каких усилий предстоит подготовиться к первому рабочему дню. Мало того, что ему прийдется вести коммуникацию с целыми классами детей, которые при виде ушастого Шастуна лишь посмеются и не станут слушать о том, как важно соблюдать цветовой тон всей картины и не переборщить с фантазией в русунке. Эти мысли Антон прокручивал в голове вглядываясь в запотевшее от пара воды зеркало в ванной, ладонь потянулась протереть стекло и наконец разглядеть свои черты лица более детально и когда Шастун заметил выступившие синяки под глазами, то слегка удивился. Он и ранее страдал от хронического недосыпа, стоило бы меньше рисовать наброски по ночам и не курить у открытого окна ближе к утру, но вдохновение приходит нежданно и ты должен подловить его и выплеснуть на листке, пока оно не уйдёт спать вместе с тобой, на холодной постели. Сквозь шум от воды с под крана, Антон услышал тихий бубнеж со спины и медленно развернулся, ведь ранний подъем давал о себе знать и тело было так с же ватным и вялым, как и мозг. —Собираешься уже?–с одним закрытым до сих пор глазом говорил Дима, пытаясь нащупать свою зубную щётку с пастой. –Хочу прийти пораньше и настроиться, это же дети мать его–недовольно выдохнул Антон, уже покидая тесную и душевую комнату. –Не забудь закадрить своего директора, и я уже не дождусь пока глаза на мольберте в комнате дополнит остальная физиономия!–насмешливо хихикнул Позов, но тут же подавился собственным неожиданным глотком воздуха и слегка закашлялся, вызвав где-то с глубинки квартиры «Так тебе и надо!» от Шастуна, который не мог определиться в чем стоит идти на работу. Рисование не классический предмет в школьной программе, краска всегда могла попасть на одежду или можно было запросто облить себя водой или чаем в полёте фантазии, но одевать к детям домашние растянутые штаны, которые не единожды почувствовали на себе всю палитру красок и футболку, на которой Позов оставил свой автограф, а Шастун не боясь ее испортить изрисовал ее некой абстракцией. –Значит найдём фартук, и оденем нормальные джинсы с кофтой–говорил Шаст самому себе, пытаясь достать из шкафа нулевое вещи, не обронив на себя остальной гардероб. Кабинет был совершенно таким же как и все года обучения времён Антона, все те же деревянные мольберты и побитые жизнью палитры, кажется на них до сих пор был запах детских слез. Вот вы знаете то самое чувство пустого труда? Когда ты битые два часа стоишь у холста, и пытаешься нарисовать ебучий Штиль у берега, с восходящим солнцем, а твои руки словно не слушаются и учительница останавливает твой порыв и роняет «продолжишь завтра, Антош. Это никуда не годиться». Ты невольно разочаровываешься в самом себе и не надеешься, что когда-то сможешь нарисовать стоящую картину, но сквозь упорный труд и часы практики, ты добиваешься успеха и слёзы сменяются торжественной и гордой улыбкой. Все эти воспоминания заболели около того самого шрама на сердце, когда длинные пальцы Антона коснулись всех тех старых мольбертов и учительского стола в начала кабинета. Теперь это его пространство и в его руках судьба этих юных художников, тяжёлый вдох перед осознанием предстоящего дня… –Ты пришёл раньше? Умно–послышалось Антону и он резко, дёрнувшись, обернулся ко входу. В проеме стоял Арсений Сергеевич, все в таком же прекрасном сочетании белого вноса и чёрного низа, все те же облегающие брюки, которые не давали Шастуну спокойствия. –Мы не переходили на «ты», попрошу–огрызнулся Шаст, пытаясь не выдать свой страх перед Поповым, ведь стоило ему появиться в радиусе пары метров от Шастуна, как у парня сносило весь рассудок нахрен и хотелось молчать, наблюдая за каждым жестом. –Не с теми ты огрызаешься, стоит мне захотеть и ты вылетишь с этой работы, как пробка с шампанского–ехидно ухмыльнулся Арсений, подходя ближе к парню. Стоило протянуть руку и он бы коснуться груди Шаста, собственно он это и сделал, его палец прошёлся по грудной клетке ощупывая ткань – что это за внешний вид? Ты где видел, что бы преподаватели так одевались?–недовольно выплюнул Попов, сокращая дистанцию ещё больше, вот-вот и его дыхание будет обжигать шею Антона, который не осознавая всей ситуации до сих пор и метания между тем, что бы стоять дальше или сбежать отсюда нахуй. –Если вы так реагируете на мою одежду, значит и понятия не имеете, что такое рисовать, Арсений Сергеевич. Как же вас взяли директором в таком случае?–не менее язвисто отвечал Антон, вглядываясь в такой таинственный океан синих глаз, казалось бы, что могут скрывать в себе глаза? А на самом деле много чего, за пеленой безразличия мог таится страх или же симпатия, да что угодно на самом деле, но настолько стальным казался этот Попов, что проницательному Антону предстоит не один месяц, что бы раскопать в этом Тиране человека. Им не дали закончить такой «конструктивный» диалог, дети по звонку зашли в кабинет интригующе разглядывая увиденную картину. –У нас не французский?–послышался тихий голос юного мальчишки, который оказался самым смелым для вопроса. Шаст обернувшись тут же наткнулся на знакомые зелёные глаза, которые не скрывали свой радости от встречи, но Алиса поняла, что нельзя идти к брату в объятия, когда на них всех сейчас пристально смотрит строгий директор. –Хорошо подметил, Миша. У вас новый преподаватель по рисованию–Арсений отошёл от Шастуна и встал напротив класса, не загораживаю высокую фигуру позади–прошу уважать и жаловать Антона Андреевича, он когда-то стоял за вашими местами и учился в нашей школе, дорога привела его сюда обучить вас тому же, поэтому бегом в мастерскую за кисточками и фартуками и за работу, у вас осталось не так много времени–когда Арсений говорил не с Антоном, его голос был гораздо мягче и улыбка была искреннее в разы, его взгляд метался по детям и сиял все ярче, когда получал ответные заинтересованные и радостные взгляды. Но после такого пламенной речи, которая поразила Шастуна не меньше, ведь ему казалось, что директор не многословен, а на деле… –Итак, меня уже представили, с каждым из вас мы будем знакомиться в ходе учебного процесса. На чем вы остановились по программе?–уверенно говорил Антон, лучезарно улыбаясь тридцати восхищенным ребятам, которые пришли в эту школу, что бы рисовать, а не учить нудный, но такой привлекательный французский. –Натюрморт, мы рисовали натюрморт и учили правильные пропорции каждого предмета на бумаге–прорезался знакомый голос с первого ряда, Алиса была самой разговорчивой девочкой и не боялась обратить на себя внимания, когда она заметила одобрительную улыбку учителя, то окончательно поняла, что сделала все правильно. Антон быстро окунулся в процесс урока с головой, ему не доставляло особого труда изобразить на собственном холсте эскиз предстоящего натюрморта, который он выставил на учительском столе. Все дети затаив дыхание наблюдали за плавными движениями рук Шастуна и внимательно слышали теоретический материл, что бы не допустить ошибок в своем собственном рисунке. Ничего не смущало Шаста, кроме как настойчивый и заинтересованный взгляд Арсения Сергеевича с конца кабинета, который толи выискивал повод достать Антона, толи любовался им, определенно, Шастун хотел верить во второе. Кому приятно в одиночку залипать на человека, которому ты можешь быть даже противен, но когда Шастун отвлёкся от этих мыслей и стал помогать каждому ученику правильно вырисовывать эскиз своего проекта, то дышать стало легче и надзор отошёл на задний план. Уделить внимание каждому и правильно распределить время очень трудно, ведь у кого-то почти с первых секунд получается плавная линия, а у кого-то руки напрядены настолько, что грифель не выдерживает их натиска и ребёнок непроизвольно начинает расстраиваться своей неудачи. Шастун хорошо помнит это чувство и поэтому бросать ученика сам на сам со свои горем не станет, он едва ли улыбаясь подточит карандаш снова и возьмёт детскую руку в свою, помогая прочувствовать это слияние в поверхностью бумаги. Когда наконец прозвенел злосчастный звонок свободы для всех, каждый выдохнул с облегчением и в крайний раз взглянул на собственный мольберт. —На следующем занятии мы исправим, все что не вышло сегодня и начнём разбирать правильное нанесение теней. А пока подписываем с звонец стороны свои холсты и заносим их в мастерскую–подытожил Шастун, уже отвращая своё внимание не на учеников, а на директора, который удовлетворенно смотрел на обстановку вокруг, кажется Антон смог оправдать все ожидания и произвести хорошее впечатление. –Спасибо Антон Андреевич–произнесла большая часть учеников, покидая кабинет друг за другом. Попов стал продвигаться вдоль мольбертов ближе к преподавателю, ожидая пока все дети выйдут. -Je n'aurais pas dû douter de toi, tu es bon*–очень манерно говорил Попов, в своей французской манере. Этот язык вызывал яркие эмоции у каждого, кто слышит нотки этой привлекательной «картавости», но Попов так идеально владел иностранным языком, что вызывал подозрения. Каждое слово выкарабкивалось под кожу новой стаей мурашек и его просто хотелось слушать и совершенно не важно, что именно он говорит. Шастун никогда не горел желанием изучать язык любви в школе, поэтому знал не больше чем самые известные слова, поэтому он не понял ничего из вышесказанного Арсением. –Что?–Антон выразил все своё недоумение, пытаясь сделать вид, что хотя бы задумывается над сказанным. –Если бы я тебя учил французскому, то ты бы оставался после каждого урока на дополнительные лекции–ухмыльнулся Арсений. Зато теперь он знал наверняка, с Антоном лучше разговаривать на неизвестном ему языке и тогда, он не смолки огрызаться или вести себя не подобающе. –Я бы не ходил на ваши уроки, вы бы ко мне приставали–игриво улыбнулся Антон лишь от одной подобной мысли, ведь он однозначно хотел бы этого и умышленно бы допускал всякие нелепости на занятиях. –Ты думаешь, что ты в моем вкусе?–удивился Арсений, насмешливо разглядывая парня стоящего перед собой–думаю член между твоих ног, это весомый аргумент, почему я бы никогда на тебя не посмотрел, Антон–грубо сказал Попов, подходя к двери–bien que je te regarderais*–он снова улыбнулся и скрылся в коридоре, громко хлопнув дверью. Сказать, что он оставил Шастуна в полном смятении и непонятности-ничего не сказать. Сам Антон ещё не до конца разобрался в своих мыслях и эмоциях к этому Арсению, а тут проявив свою инициативность, больно обжегся, получая не самое мягкое отвержение своей персоны. А ведь если разобраться, то этот Попов сам проявлял знаки внимания и не Сводил глаз с бедного Антона, который и без этого всего не мог выбросить образ мужчины из головы. Ну ничего, Шастуну не впервые ощущать нечто подобное, подтопку сильно напрягаться он не станет, или же станет, но не сейчас, а дома-у портрета этого дурацкого Арсения Сергеевича Попова!