Дом в твоей ладони

      Каваки лежал на аппарате, пока двое взрослых мужчин наблюдали за ним за стенкой. Странные стучащие звуки, жужжание, мелькание света, это немного пугало, но Каваки держался.       На экране диковинными переплетениями прорисовывались его извилины. Денки что-то клацал по клавиатуре, а над его душой стоял Боруто.       — Мне звонил Ивабее, но я считал, что вы меня разыграть решили, — сказал Денки. — Теперь даже, как-то стыдно за такие мысли.       — Что там с ним? Нашёл что-нибудь? — нетерпеливо требовал Наруто.       — На томографии обычный мозг обычного подростка. Химический дисбаланс объясняется пубертатным периодом, а кровь и головные боли — повышенным давлением. Такое бывает, ничего страшного… могу выписать Каваки… хмм, как необычно произносить его имя вслух.       — Я и сам подумал о том же, — соглашаясь, Боруто наклонился к томографии поближе, дабы лишний раз убедиться, что с мозгом всё в порядке. — Пара таблеток Капотена, и приступы затихнут сами собой. Но…       — Да, а как же воспоминания? Неприятно врачу говорить подобные вещи, однако… до сих пор я не верил в реинкарнацию. Совершенно не верил! Пока не это лицо… Как ты вообще, справляешься? — в глазах старого друга детства Боруто разглядел нотки сочувствия.       — А как ты думаешь? Хах, мне до сих пор кажется, что всё это какой-то розыгрыш. Насмешка, нацеленная свести меня с ума.       — Понимаю. Будь я на твоём месте, то непременно бы попытался-таки снять с него кожу, а то вдруг там пришелец сидит?       — Ладно, — словно проигнорировав эту шутку, торопил Боруто. — Заканчивай с ним. Раз всё в полном порядке…       — Я бы так не спешил. Пусть сдаст пару анализов, ну… на всякий случай.       Вслед за предложением Денки последовало тяжёлое и уставшее "Эхх".

***

      События закрутились стремительным вихрем, и меня… уносило им в неизвестность. Учитель по литературе хвалил моё эссе, и даже выставил его на конкурс. В тот миг, из-за обилия всего на свете, я ещё не осознал, какое же меня охватило счастье! В груди раньше времени расцвела весна, полезли наружу взбухшие почками веточки, после чего свежими листьями распускались, источая терпкие запахи. Я был на седьмом небе.       — Ам, Каваки-кун тут? — в дверях на перемене появилась девушка из параллельного класса. Она состояла в литературном клубе, точнее была его президентом. Вручила мне (почти официальное), приглашение вступить. На это моя соседка по парте и по совместительству лучшая подруга хитро улыбнулась:       — Я же говорила, что тебе стоит туда вступить.       — Ну… я даже не знаю. Разве это не станет очередной тратой времени?       — Сам посуди: тебе ведь нравится читать?       — Н-нравится, — робко признал я это.       — И оценивать тоже.       — Угу…       — Значит это занятие ничем не хуже других, а для тебя — отличная возможность найти себя!       — Возможно ты права, — открытка с подписью всех участников грела пальцы. Хотелось показать её Боруто-сану. Это ведь он подтолкнул меня к этому. И поэтому как минимум заслуживал банального "спасибо".       Вопрос лишь в том, как сказать ему это самое слово? Официальным тоном? Кланяясь и восхваляя его? Или… или же… учитывая нашу близость…? Вкус его нежного поцелуя вспыхнул воспоминаниями на губах, щёки залила краска. Нет! Так не пойдёт! Сперва надо речь подготовить!       Достав листок бумаги и остро заточенный карандаш, я склонился над партой. "Дорогой Боруто-сан..." Нет! Слишком приторно! Напишу просто "Боруто-сан!", а если это получится как-то агрессивно? Нет, надо ещё подумать. Основа должна звучать так: "Долгое время я переживал по поводу любимого дела. Все вокруг меня точно знали, чем они хотят заниматься по жизни, а я… сидел с пустыми руками как какой-то неудачник..."       Голова кружилась. Стирал ластиком строчку за строчкой. Всё не то! Что же я… что же я хотел ему написать? "Кап-кап", заалела кровь на чисто-белых листках бумаги. Всё поплыло перед глазами, и… "Бам" башкой о парту.       — Ах! Учитель! Каваки-куну плохо! — заверещала Чо-чан, увидев, как я отключился посреди урока.       Мне виделась… моя прошлая жизнь.

Прошлое

      Заливистый смех Наруто-сана за ужином, твоя улыбка, причитания Сарады. Я — дома. И в то же время… не дома. Сложно это объяснить, особенно тому, кому не под силу залезть в мою шкуру. Я думал, что до конца своих дней останусь непонятым, и что мои мысли… никто не прочтёт.       — Это похоже на потерю контроля, — раздался голос моей матери. — Ты не можешь есть, говорить, и даже в глаза смотреть. Воля к жизни просачивается сквозь пальцы как вода, исчезает вместе с самосознанием. И всё, что в итоге тебе остаётся — это замкнуться в себе.       — А ты пыталась… ну, преодолеть это? Игнорировать это? — полный надежды спрашивал я.       — Всеми силами. Ради тебя, ради тех, кого я люблю, отдавала все силы, дабы вернуть волю и контроль, но… у меня не вышло. Я проиграла этой болезни пятнадцать лет, Каваки! Пятнадцать, лет!       — Как же так? Как же так?!       — Каваки… неужели? Ах! Тебе срочно нужно встретится с моим лечащим врачом! Вот, — начиркала на салфетке под рукой чей-то номер, и протянула мне. — Позвони ему. Он сможет помочь…       В тот миг до меня дошло: всё чего я так боялся — сбылось. Эти чувства внутри меня, и то, как ускользает самое важное, я… пропал, Боруто. Отчаяние затопило глаза, закупорило разум. Ты заслуживал большее, чем какого-то калеку. А я… не заслуживал этой болезни.       Пришёл домой, вновь натянув на себя привычную маску. (Хотя, это скорее она натянула меня на себя, ибо за всю жизнь мы так тесно срослись, что стали почти единым целым). Зашёл в свою комнату, вставил флешку в компьютер. Я ещё тогда запланировал всё. Решил, что… хотя бы раз в своей жалкой никчёмной жизни, я поступлю правильно. И освобожу нас обоих от предстоящих мук.

Настоящее

      Свет вечернего солнца сквозь жалюзи золотило кожу. Меня окутала уютная атмосфера медпункта. Я открыл глаза, и увидел, как Боруто что-то пишет в журнале. Силуэт его спины на фоне окна… очаровывал. Театрально застонал, дабы дать ему понять, что я очнулся. Он на это повернулся ко мне, и протянул ироничное:       — Заставил же ты меня поволноваться. Как себя чувствуешь? Голова не болит?       Вместо ответа, я сел, разглядывая свои ладони. На этот раз всё иначе. Я… видел по-другому. Слышал и чувствовал… это было так странно, но в то же время, естественно для меня. Будто я… вернулся домой.       — "Прости, но, я дико устал. Устал жертвовать собой ради любимых", так я написал в записке, да? — голубые глаза Боруто, в оранжевом свете заката, сейчас округлились двумя бездонными блюдцами. — Я всё вспомнил.       Боруто заскрипел зубами, встал с места, и отказавшись глядеть на меня, отвернулся обратно к окну.       — И? Что ты теперь намерен делать? — в его звенящем тоне я всеми фибрами души ощущал то, насколько сильно его душила злоба. Мне ничего умнее не пришло в голову, кроме короткого:       — Жить.       — Пошёл ты, — выплюнув это, накал страстей всё стремительнее распалялся. — Как будто этого будет достаточно! Как будто ты не кинул меня самым чудовищным способом! Я сказал: иди к чёрту, Каваки! Иди к чёрту! — а затем обернулся, дабы открылись мне его горькие слёзы. Дрожал весь как промокший котёнок, дёргал плечами, утирая рукавами щёки.       — Только что оттуда, если можно так выразиться. Я… Боруто, мне не сыскать слов, чтобы донести до тебя то, насколько мне жаль, что так случилось. Я не прошу прощения, об этом не может быть и речи. Я лишь прошу дать мне шанс.       — Как ты смеешь такое говорить? Как тебе вообще пришло в голову, что я могу… допустить тебя, после того, что ты сделал? А? Каваки! — крик ломающегося голоса, тонны обвинений и слёз, вперемежку с его милой, но жгучей яростью. В тот миг, всё чего я так страстно желал — это прижать его голову к своей груди крепко-крепко и никогда больше не выпускать.       — Я тебя люблю, — спокойно признался я.       — Как же можно такое заявлять? Ты не способен любить! Ты же — чудовище! Разбил мне сердце! Оставил на долгие шестнадцать лет! Не думай, что меня можно умаслить парой слов!       — Тогда, что мне сделать?       — Убирайся! — резкий ответ. Вполне заслуженный мною, как и его брошенная в лицо папка. Листки документов рассыпались на полу с тягучим шелестом. Скрипнула дверь медпункта. Боруто остался в своём кабинете один.

***

      Так прошли недели. Близилась середина февраля, и день всех влюблённых. Я всё гадал, стоило ли мне дарить шоколад Боруто, или же… дать ему время? Прошлая и настоящая жизни смешались в неразборчивой каше. С одной стороны, я всё ещё оставался собой — беззаботным Каваки из настоящего, который балду пинает, и не знает куда руки деть. А с другой… воспоминания прошлого Каваки… поменяли моё восприятие жизни. Отныне никакой больше наивности или наглости в моих поступках не прослеживалось. Переняв его опыт, стало как-то даже проще… жить…       Теперь я полностью осознавал, чем так обидел Боруто. И почему ему настолько больно меня видеть. Одно дело услышать об этом со слов очевидцев, а совсем другое — ощутить на собственной шкуре те события. Его страдания, его мысли, его тщетные попытки вырваться из силков незавидной судьбы. Тот Каваки в корне отличается от меня, но… будь я на его месте, наверное… я бы поступил так же. Насколько подло бы это ни звучало. Ощущать каждый день, то, что чувствовал он — было невыносимо.       — Вот, держи, — мне на стол опустился свёрток с домашним шоколадом от Чо-чан. Я удивлённо поднял на неё глаза. Моя подруга, улыбаясь во все тридцать два, пояснила: — Это дружеский шоколад, не переживай. Моя благодарность за помощь.       — А-а-а, спасибо, — вспомнил я, и с радостью развернул свёрток. — Как там у тебя идут дела с твоим крашем?       — Могло быть и лучше, но… на что мне жаловаться? Всё ведь только начинается, куда спешить?       — Рад за тебя.       В литературном клубе меня тепло приняли. Появились новые друзья, а увлечение, вскоре стало полноценным хобби. Я зачитывался новыми книгами, которые мне советовали, писал на них рецензии и делился ими с школьной газетой. Особенно гордился своим высказыванием о романе "О мышах и людях". Находил в нём некое сходство с "Муму", только, (на мой скромный взгляд), в первом случае всё было куда трагичнее.       Надеялся всё, что Боруто увидит хотя бы одну из моих рецензий и… улыбнётся. Не мог перестать думать о нём. Мечтать, фантазируя всякие вещи. Однажды я так задумался во время езды на велосипеде до дома, что даже не заметил поворот. В меня на скорости улитки врезалась машина, и я отлетел по тротуару в сторону, ободрав локти и колени. Вроде никаких переломов, только лёгкие ушибы, но… внезапно мне вдруг стало нечем дышать! Люди столпились вокруг меня, наблюдая за приступами, звали на помощь. Это всё произошло слишком быстро и неожиданно. Я проглотил конфету, впился руками в глотку, царапая кожу до крови! Внутри всё давило, глаза вытаращились на их лица! Ощущалось так, будто сейчас я выблюю все свои внутренности, включая горящие агонией лёгкие.       Значит вот как всё закончится? Я снова покину этот мир? Не хочу! Не хочу больше умирать! Кто-нибудь, пожалуйста, умоляю, спасите меня! Я… я хочу жить! Хочу жить!       — Он задыхается! — чьи-то голоса тонули в жидком вакууме моего ускользающего сознания.       — Что же делать?       — В сторону! — их руками развёл невысокий мужчина. — Жвачку проглотил, она закупорила дыхательные пути. У кого-нибудь есть ручка или перочинный ножик?       Я узнал его глаза. Панику на лице, едва сдерживаемые слёзы. Одним точным движением он разрезал моё горло*, затем вставил туда трубочку и отсосав кровь, впустил воздух! Я резко задышал! Жадно задышал! Схватил его за руку, пожирая благодарным взглядом. Прохожие облегчённо вздохнули и разошлись. Вот-вот должна приехать скорая помощь.       — Какой же ты придурок! Снова вздумал умереть? — тихо обвинял он меня дрожащими от горя губами. Я не мог ничего ему ответить. Лишь хрипло дышал, и крепче сжимал пальцами ладонь. Мне казалось, что если я расцеплю их, то потеряю его навсегда. — По сторонам надо смотреть, когда едешь! Совсем голову уже потерял? — невольно от его замечания я улыбнулся и кивнул. Осмелившись поднести ладонь к губам — прильнул скромным поцелуем. — Что ты…? Совсем уже! Никогда так больше не делай! Ты меня услышал, Каваки?       Это было настоящим чудом, что Боруто оказался там в подходящий момент. Будто ведомые Богами, нам было суждено оказаться рядом. Я и он. От родителей мне крепко прилетело, когда они приехали в больницу. Они всё раскланивались перед школьным врачом в благодарностях, и даже обещали прислать ему подарочную корзину. Затем мы остались в палате одни под красочный вечер. Боруто любовался небом, а я… им.       Горло немного побаливало, глубокий порез зашили одним швом, и наложили повязку. Я лежал на койке, окружённый рыжими лучами и тишиной. Комната сейчас мне казалась неким сокровенным мирком, где за дверями ничего нет. Мой бывший репетитор продолжал молчать, глупо втыкая в окно. Его силуэт уже почти слился с фоном, став частью целой картины и моего крошечного мирка. И… хотя доктора просили не перенапрягаться, а говорить пока что было жутко больно, я всё равно хотел… хотел выразить ему свою благодарность:       — Боруто, — еле выдавил из себя, чем, наконец, привлёк его внимание. Мужчина посмотрел на меня с неоднозначным взглядом. В этих глубоких глазах… читались и забота, и раздражение, злость, обида, облегчение. Много разных чувств. — Ты спас мне жизнь. Я благодарен тебе.       — Молчи, — почти приказывал он. — Завтра тебя выпишут, так что… запомни, как надо рану обрабатывать и повязки менять. Иначе занесёшь инфекцию, и все мои старания пойдут прахом.       — Я буду приходить к тебе, чтобы ты позаботился обо мне.       — Не стоит. Я тот ещё овощ. О себе-то толком не забочусь, куда мне до мелкотни вроде тебя.       — Ты же знаешь, что я уже не тот. Во мне две жизни. Две! Кх-кх-кх, — взбесившись, я раскашлялся. Боруто моментально придвинулся ближе, дабы успокоить меня. Его тёплые руки легли мне на плечи.       — Ну вот, раскудахтался наш петух, и часа с момента аварии не прошло. Так и знал, что ты себе все швы посрываешь! И что мне с тобой делать, олух?       — Это кто тут олух? За базаром-то следи, засранец! — рявкнул я в ответ.       Чертовски приятно было вновь видеть его улыбку. Боруто просто сидел рядом у моей койки, просто держал за руку, а мне от того… хотелось петь. От обезболивающего клонило в сон, мозги туманились, поэтому я не заметил его слёз. Лишь когда почувствовал тяжёлые капли, грузно падающие на ладонь…       — Выходит, я-таки проклятый, — умозаключил Боруто дрожащим шёпотом. — Проклятый тобой, любовью к тебе.       — Мне жаль.       — Ты вполне чётко объяснил в записке из-за чего тебе пришлось так поступить, Каваки, и всё же… неужели тебя ни разу не посещала мысль, что какое бы бремя ты не нёс, мы бы с тобой смогли это сдюжить?       — Тогда — нет. Тогда я ещё… был слишком ослеплён болью, — признание давалось сравни погружению в реки пламени. Слова — этот тот огонь, обнажающий нервы избитой души. Вина и чувство стыда сжимали, раскулачивали, терзали изнутри, но… я заставил себя сказать их: — Хочешь знать каково это — умирать? В моём случае, я как будто лишал себя… ну… самого себя. Теряя контроль, освобождался от боли. Можешь злиться, накричать или ударить, но… ты даже и представить себе не можешь, насколько это было легко. Даже учитывая мою к тебе глубочайшую привязанность, привязанность к семье, и к этому миру. Они не шли ни в какое сравнение с тем, с чем мне приходилось жить каждый день.       — А что же сейчас? Ты всё ещё… чувствуешь это в себе? — перешагивая через страх, спросил он меня. В раскрасневшихся глазах, видел тень надежды, хватку отчаяния, но больше всего… Боруто разрывала на части именно тревога.       — Оковы сброшены, этого больше нет, — поспешил я развеять его страхи, на что в ответ услышал томный вздох облегчения. Это было так мило, аж сердце йокнуло, и я крепче сжал ладонь Боруто.       — Тогда… что ты собираешься делать, Каваки?       — Жить.       — Хах, ты это уже говорил, — нервно рассмеявшись, отвратил взгляд. — Но что ты имеешь под этим ввиду?       На мгновение я задумался, разглядывая его тонкие пальцы. Пульс беснующегося сердца передавался мне через них. Тикали настенные часы, в воздухе витал больничный запах. Мне очень хотелось правильно подобрать слова, дабы донести до него правду:       — Я собираюсь жить полной жизнью. Буду всегда честен настолько, насколько это возможно. Ныть и жаловаться, если почувствую что-нибудь неприятное, и радоваться, если наоборот — приятное. Стараться стать тем человеком, который был бы достойным тебя, а ещё… ещё… я… хочу помогать другим, и получать помощь. С моей гордыней это будет довольно трудно, но… обещаю приложить все усилия! Боруто, кх-кх-кх…       — Тише-тише, — успокаивал он меня, хотя у самого вся морда в соплях. — Можешь больше ничего мне не говорить!       Охрипший, с булькающим горлом, я всё же решил закончить мысль:       — Боруто… прости, что так надолго задержался. Давай… сходим в кино?       Мой последний аккорд окончательно вывел его из себя. Боруто разрыдался как маленькая девочка, пряча лицо в ладони. Его милое лицо и надрывные всхлипы резали по сердцу без наркоза. Одёрнул ту руку, под которой он скрывался, схватил за ворот и притянув к себе, вжался поцелуем! Солёные губы нерешительно разомкнулись, позволяя мне овладеть им. Боруто промычал что-то, хотел было оттолкнуть, но я не дал! Крепко сжал руками, не давая ему вырваться! Больше не отпущу! Никогда не отпущу его!       — Каваки, умф… твои швы разойдутся, — тихо выдохнул он.       — Ничего не могу с собой поделать. Когда ты рядом, я теряю голову.