in the middle of the night

Джегук смотрит с неверием: он то прищуривает взгляд, то осознает элементарное, даже доскональное сходство во внешности и выдыхает, вероятнее всего понимая причину прихода незваных гостей. Внутри дома господина Пака оказывается вполне миловидно и уютно, но местами помещение не лишено строгости и утонченности: высокие книжные шкафы по правую руку от входа сразу привлекают внимание Джисона, а взгляд Сынмина кидается в сторону аккуратных цветочных горшков, коими был усеян весь пол и подоконники вымытых окон по левую руку. – Кофе? – спрашивает Джегук; его лицо усыпано множеством морщин, но глаза выражают лишь предельную самоуверенность и твердость. Он был высоким и сперва напомнил Хану телосложение Сумина. Владелец дома передвигался крупными увесистыми шагами и под его ступнями скрипела ветхая половица. Джисон смотрел на него некоторое время и коротко кивнул, проследовав за господином Паком в просторную кухню с обеденным столом на четыре человека. Джегук молчал: его брови были сведены к переносице, а губы непроизвольно поджались, выдавая в нем некое волнение и тревожность. Хан напрягся: не этот ли человек должен был сперва поинтересоваться о его дедушке, а не сразу впускать фактических незнакомцев внутрь? – Тэбом мертв, – говорит Джисон, падая на стоящий рядом стул; следом на соседний присаживается сконфуженный Ким: он также чувствует некий подвох в поведении хозяина. – Ехан мертв, – пытаясь вывести на эмоции Джегука, продолжает Хан. – Тэджи мы нашли в его квартире. Мертвым. Господин Пак, – окликает его Джисон. – Почему живы только вы? – Я могу представить, откуда вы знаете про Тэджи, но как вы узнали про Ехана? – спрашивает Джегук, но в следующий раз только отмахивается рукой. – Подождите несколько минут. Хан больше не хотел вести себя дружелюбно: он был взвинчен и в какой-то степени рассержен. Лица всей «Восьмерки» были выжжены, но этот человек самозабвенно передвигался по земле без единого намека на скоропостижную кончину. Джисон более задавался вопросом: почему? Почему Джегук, будучи одним из товарищей его дедушки, отверг волю своих друзей, с которыми был знаком не один десяток лет? Прямо сейчас он хотел узнать ответы на свои вопросы, и Сынмин краем глаза заметил, что ситуацию пора регулировать в более нейтральное русло. – Почему вы решили переехать в Допру вместе с ними? – спрашивает журналист, и рука господина Пака замирает в воздухе. – Почему только вчетвером? – «Членство Восьми» – это не та часть истории, которую я сегодня расскажу вам обоим, – прерывает Кима Джегук, возвращаясь к столу с подносом, на котором стояло три чашки кофе. – Допра – первый попавшийся пригородный поселок. Это было желанием почившего Ехана, и мы сошлись во мнении, что это спокойное место подойдет как нельзя лучше для размеренной жизни до самой старости, – Джисон скрипел зубами: еще немного, и он сам выскажет свое главное предположение. – Мы не знали, что Чхве Сумин последует за нами, но догадывались, что этот ублюдок нас не оставит еще со времен гражданской войны. – Почему только вчетвером? – повторяет второй вопрос Сынмина Хан, косо смотря на собеседника, который непроизвольно вздрагивает от одного вида знакомых гневных глаз. – Ты его вылитая копия, – вновь сменяет тему Джегук и продолжает, насупившись: – Я помню этот взгляд. Он смотрел так на человека, прежде чем лишить его возможности жевать, – он смеется так, словно это происходило наяву. – Тэбому пришлось быстро адаптироваться к новым обстоятельствам, но из него вышел достойный солдат, – Джисон понял это будто сразу: человек, который положил руку на плечо его дедушки на снимке, сейчас сидел перед ним. – Будучи подростком, попавшим в самый эпицентр войны… – Мне это не интересно, – перебивает его Хан и объясняется: – Чхве Сумин. Кто он? Господин Пак только усмехается. – Подонок, отчаянно стремившийся стать одним из нас, – сплевывает Джегук. – Но его цели совершенно не совпадали с нашими желаниями: Сумин хотел невозможного, мы же грезили о недостижимой реалии, – вздыхает он. – Для «Членства Восьми» война стала отличным поводом получить признание и расширить свою власть, а Чхве Сумин видел в наших временных «покровителях» людей, чьи способности достаточно велики, чтобы он смог достичь поставленных целей, – Джисон щурится: не нравится ему все это. – Но его жестоко спровадили в те подворотни, откуда он некогда вылез, и с тех самых пор он держит на нас обиду: «Восьмерка» разорвала все связи с вышестоящими, чего Сумин понять никогда не сможет. Он считает, что мы перекрыли ему все пути к мечте. – Но каким образом он стал зависим от защиты фантомов и твинов? – спрашивает Хан. – В нашу встречу он предельно ясно выразился, что способности людей и близко не стоят рядом с существами, обитающими в лесах Допры, но если говорить по существу: зачем они ему нужны? – Когда я говорил о неосуществимости его целей, то не врал: Сумин с давних времен возненавидел все живое и он всегда пользовался любой, даже самой подлой возможностью, чтобы реализовать свои идеи и мысли. Он хотел большего, чем война, и грезил о геноциде, – Джегук вздыхает. – Он просто полоумный старик, к которому здравый смысл не пришел даже спустя долгие и долгие лета, но это не значит, что он не опасен: его методы радикальны настолько, что любая неосторожность может привести к могиле. В прошлом нас было больше, и он предпочитал нападать тогда, когда мы находились в категоричном меньшинстве, – качает головой хозяин. – Но наши тогдашние возможности нельзя и близко сравнивать с тем, что в арсенале на данный момент имеете вы, дети. – Вы тоже были детьми. – В этом и причина, по которой никто из нас не умер из-за руки Чхве Сумина, девятнадцатилетнего молодняка, – Джегук одним разом опустошает кофейную чашку. – Мы утратили свои лучшие годы на то, чтобы выжить, а он на то, чтобы стать сильнее. Мы все стары, но не лишены рассудка, что нельзя сказать о Сумине, – Джисон вопросительно выгибает бровь. – Он всю свою жизнь был зациклен на сути собственного существования. Большую часть наших кратковременных бесед разглагольствовал на тему всего живого и задавался вопросом, является ли человек лидером в пищевой цепочке. – Допра дала ему понять, что его предположения оказались верными, – кивает Сынмин, коротко вздыхая. – Залог нашего выживания кроется в невозможности мирроу, фантомов и твинов работать сообща, выстроить связь между собой, – Хан многозначительно мычит, соглашаясь с мнением журналиста. – Будь они в минимальной степени разумными для того, чтобы уметь общаться… Мы могли бы и не родиться: человечество вымрет, словно инфицированный скот. – И основная проблема заключается в попытках Сумина настроить эту связь, – заканчивает мысль Джисон, откидывая голову назад; он прикрывает глаза и несколько минут молчит. – Господин Пак, – окликает хозяина дома Хан и продолжает, не разлепляя ресниц: – Так почему же вы живы? В ином случае, почему никак не пытаетесь помешать Сумину? – Вы ведь и пришли, чтобы узнать ответ именно на этот вопрос? – спрашивает Джегук, и Ким сдержанно кивает. – Мы с Тэбомом попали в тогдашнее «Членство Шести» совершенно случайно, но до этого времени уже были лучшими друзьями, – мужчина ностальгически потягивается и даже тепло улыбается. – Но вся суть заключается не в том, что я еще не умер, а в том, что мое время еще не пришло, – Джисон открывает один глаз, вопросительно склоняя голову. – Мы договорились умереть, но фотография не могла вам сказать, в какие временные промежутки это произойдет, верно? – усмехается он и объясняется: – Изначально задумывалось, что во все нюансы вас посвятит твой дедушка, Джисон. Только вот теперь вы узнали все, что понадобится вам для давления на Чхве Сумина. – Вы не упомянули о его сыне, – возражает Сынмин. – Теоретически, он есть, – кивает Джегук. – Но вы обратили внимание на то, что если сведения о нем присутствуют, то фактически он должен был быть рожден еще до документальной смерти Сумина? – спрашивает господин Пак, и Хан замирает с открытым ртом. – Его отпрыск умер еще в младенчестве под завалами. Сумин не успел спасти ни его, ни свою покойную жену, – при упоминании о женщине, Джегук как-то морщится, но Джисон не задает лишних вопросов. – Вы просто трус, – спустя какое-то время говорит Хан, чем приводит в негодование удивленного Сынмина. – Вы думали, что ваши смерти что-то изменят? – он поднимается с места, опираясь о стол. – Думали, что если источник ненависти Чхве Сумина исчезнет, то и весь его пыл улетучится и он больше не захочет следовать цели всей его жизни? – Джисон местами срывается на крик. – Вы четверо – дети, чьи эгоистичные желания и чувство собственного превосходства могут стать фундаментом для сотен и тысяч смертей, если Сумин не перестанет верить в то, во что верил всегда, – парень поджимает нижнюю губу, кидая разочарованный взгляд в сторону остолбеневшего господина Пака. – Может раньше, еще во времена существования «Членства Восьми» вы и были уважаемыми людьми, но в данной реалии я назову вас не большим, чем детсадовцами, у которых отобрали любимые леденцы, – Хан не дожидается ответа и, вытерев лицо ладонями, хлопает входной дверью, скрываясь где-то в темноте. – Извините за него, – выдыхает Сынмин и продолжает: – Порой он не видит сути проблемы и зацикливается только на ее решении. – Его ненависть и злость небезосновательны, – Джегук откашливается, почесывая подбородок. – Тэбом вел себя также: срывался, если у него что-то не получалось, кричал, когда выстроенные планы рушились, злился, если к его мнению не прислушивались, а в конечном итоге оно оказывалось единственным верным, – Ким протяжно кивает, видя в окне загоревшиеся фары собственной машины: он ждет его. – Этот мальчишка умен, безусловно, но ему недостает сдержанности, коей был лишен и Тэбом. Но в них есть различие: Джисон сын своей безукоризненной и властной матери, а Тэбом – выродок чистилища. Но если коротко: один сделает все, чтобы выжить, а другой не побоялся умереть зазря. – Жертва Хан Тэбома не была напрасной, – кидает Сынмин с долей недовольства и выходит следом за другом в надежде, что ему больше не придется встречаться со столь нерассудительными людьми. Джегук смотрит в окно, поджимая губу; он перебирает пальцами и нервно оглядывается по сторонам, словно в любой момент готовый защитить ребят от опасности, но когда журналист спокойно садится в машину, то впервые за вечер расслабленно выдыхает, задергивая шторы. – Ты как? – спрашивает Ким у курящего в салоне Джисона; тот выглядит дезориентированным и предельно расстроенным случившимся раскладом событий. – Не знаю, – тянет парень, выпуская изо рта клуб дыма, который на момент полностью перекрывает видимость. – Но определенно нуждаюсь в обществе Минхо и Хенджина. Я вымотался настолько, что готов в любой момент свалиться замертво, – стонет тот, прикрывая глаза, и замолкает. – В скором времени нас ждут проблемы несколько серьезнее, чем нерешительные старики и полоумные бывшие военные, – коротко вздыхает Сынмин и, заведя двигатель, продолжает: – Пора вернуться к истокам и еще раз вспомнить легенду о металле. Я звоню ребятам и мы едем в библиотеку, – Джисон только вымученно кивает и в последствии проваливается в глубокий сон.

***

Чанбин шел неспешно: он осматривался по сторонам, в который раз подмечая знакомые переулки родного города, и шерстил пальцами в кармане, перебирая связку ключей. Он ясно осознавал, что события, которые произойдут в ближайшем будущем, повлекут за собой необъяснимые и неподдающиеся пониманию вещи. Со оглянулся назад, всматриваясь в пустые лики блуждающих в лесу фантомов, и невольно содрогнулся всем телом, вспоминая их разрушительные возможности и силу. Он много думал о ситуации с Сумином и последующих словах Джисона: этот мужчина крайне опасен, и Чанбина с головой заглатывала вина за содеянное. Вдруг, когда Чхве вновь начнет действовать рядом с Феликсом никого не будет? Он не мог допустить, чтобы из-за его беспечности и крайней необдуманности ситуации погиб невинный человек. И дело даже не в том, что веснушчатый паренек нравится ему до звезд перед глазами: Со не мог представить смерть кого-либо из них по своей дурости. Губа непроизвольно поджимается. Ранее он думал, что будучи частным адвокатом он подвергал себя наибольшему стрессу, но как оказалось после – шалящие нервы были лишь верхушкой айсберга, который начал раскалываться пропорционально каждому прошедшему в Допре дню. Он больше не нес ответственности только за себя: он был в ответе перед теми, кому в конечном итоге открыл истинность своей личности и поделился той информацией, которая недоступна простым гражданам. Чанбин уже подверг их опасности, когда узнал для ребят скрытые данные переводчика. Небо окрасилось в бледно-красный. И хоть на улице была кромешная тьма, где-то на линии горизонта поблескивала кровавая луна, отражающаяся в волнах прибрежного моря. Парень вдыхает полной грудью, чувствуя сковывающую тяжесть куртки, и вытягивает из кармана потрепанную пачку сигарет: из-за Джисона в коробке болталась лишь одна. «Этому мальчишке пора избавляться от зависимости, если он не хочет умереть от рака легких», – думает про себя Со, чиркая спичкой. Но он отчетливо понимал, что Хан и сам знает о собственной проблеме: он был чрезвычайно умен, хоть и предпочитал в большинстве случаев сохранять нейтралитет. Чанбину льстило то, что в принятии решений брали участие все, а для недовольных находился компромисс. Ему не нравилось только одно: гложущее чувство вины. Возможно, многие из них скажут, что оно безосновательно, но Со понимал, что если призраки прошлого настигнут его и обнаружат с поличным, то и всем семерым тоже конец. Утешало одно: отсутствие вестей на протяжении нескольких лет. Он любил свой бар и свою нынешнюю жизнь, любил просыпаться по утрам и ощущать кислород в легких, но он чревато ненавидел отражение в зеркале и глаза, преследующие его в кошмарах. Ошибки его предыдущего глупого «я» стоили Чанбину будущей жизни: оглядываться по сторонам в страхе, что никто за ним не следит, спать с заряженной обоймой под подушкой, опасаясь ночных гостей. Он хотел совсем малого – спокойствия. Ночной воздух был прохладен. Со устало трет заплывающие ото сна веки и пятится назад, встречаясь взглядом с манящей темнотой. Порой его окутывала неведомая доселе тоска, и Чанбину становилось совершенно на все плевать: на окружающих людей, на шокирующие новости о внезапных убийствах, на самого себя. В такие моменты он лишь закидывался очередной стопкой и ему становилось легче дышать. Он не видел в алкоголе зависимости: он рассматривал в нем шанс на спокойный сон и полную апатию. По пути в библиотеку Со стало слегка не по себе: он рвано осматривался по сторонам, ища подвох в иссушенных ветвях деревьев, и боязливо отшатывался от вываленных на дорогу помоев. В городе со временем совсем не осталось людей, которые могли бы позаботиться о чистоте улиц. К Чанбину закралась мысль устроить субботник, но она сразу же покинула его мозг, когда вдалеке парень заметил безжизненную и остолбеневшую черную фигуру высокого мужчины. Он сразу узнал в нем Чхве Сумина. Фактический убийца стоял неподвижно, но когда понял, что Со его заметил, наклонил голову набок, опасно сверкая зрачками в темноте. Чанбин больше не чувствовал того же ликования, как и в прошлый раз: его легкие покрылись тонкой паутиной страха, из-за чего становилось сложнее дышать и анализировать ситуацию. Самым паршивым стало отсутствие оружия, а расстояние между ними двумя слишком велико, чтобы парень успел обезвредить оппонента до тех пор, пока ему самому не сделают дыру в груди. Со засомневался в том, действительно ли сможет ускользнуть незамеченным и, на крайний случай, живым, но когда Сумин сделал кривой шаг вперед, больно опираясь на деревянную трость, Чанбин понял, что как минимум поговорить им придется. Чхве перебирает ногами медленно, словно демонстрируя последствия выстрела, а через несколько долгих минут останавливается напротив застывшего парня: его словно парализовало. «Если он отыграется на мне, то на время забудет об остальных», – пронеслось в его голове, и будто сразу после этой мысли Сумин недобро улыбнулся. – Бывший частный адвокат Со Чанбин, должно быть? – спрашивает Чхве, сверкая взглядом. – И много ты успел обо мне узнать? – хмыкает парень; он совсем не удивлен лишь по одной причине: чтобы получить эту информацию достаточно лишь зайти в интернет. Но в эту минуту Со ставит новую цель: узнать как можно больше. – К сожалению, совсем ничего, – наиграно поджимает губы Сумин и продолжает: – Но теперь становится ясно, как ты смог узнать о том, что в теории я мертв. – Зачем ты убил Мун Тэджи? – спрашивает Чанбин: он должен услышать подтверждение их несколько необоснованных теорий, чтобы иметь возможность двигаться в правильном направлении, а пока Сынмин и Джисон не успели рассказать им всем об услышанном, то придется выкручиваться самому. – Я не убивал этого полоумного, – фыркает Сумин. – Хотел, но он реализовал мои планы вместо меня, не пришлось даже марать руки, – в его голосе слышалось раздражение. – Я хотел убедиться в том, что рано или поздно дорога приведет вас ко мне, поэтому вколол ему в вену воздух. Быть может, даже переборщил, ненадолго замедлив процесс разложения. – Что насчет Квон Ехана? – спрашивает Чанбин. – Он умер первым, не так ли? – И меня это чертовски раздражает! – вскрикивает Чхве. – Я хотел избавиться от каждого из них, но как только приходил к следующему, то обнаруживал лишь трупы! – он начинал злиться, и вены на шее в последствии постепенно раздувались. – Но придя к Тэбому той ночью, сперва обрадовался. Его внук выглядел не менее сконфуженным, чем его дед, и пришлось сильно сдерживаться, чтобы не наброситься на них двоих одновременно, – он прикусывает губу в порыве раздражения и продолжает: – Хотел дождаться ночи, чтобы покончить с ними тихо и мирно, но каковым было мое удивление, когда из-за этого глупого мальчишки мои планы сорвались во второй раз! – Тебе нужно лечиться, – констатирует факт Со. – И мне пришлось как можно скорее найти Тэджи. Дальше историю ты знаешь, – закатывает глаза Сумин, но на этом речь не кончается. – Последним из списка остался только Джегук, но, вероятнее всего, он уже мертв, – вздыхает мужчина и переключается на Чанбина. – У вас нет рычагов давления, смирись. – Я услышал все, что хотел, – выдыхает Со и изо всех сил сдерживается, чтобы не начать смеяться. Он приподнимает бровь в немом вопросе, но в следующий момент его рот открывается от шока, а рука в мгновение ока оказывается прижатой к кровоточащему плечу. По улице разносится утробный вой, и Чанбин валится на землю, задыхаясь от съедающей его боли. Он в ту же секунду смотрит в сторону Сумина, но старик стирается с поля зрения так, словно его минутой назад здесь и не было. Кровь пропитывает куртку, и ее серые очертания становятся красными, мылящими взгляд. У парня начинает кружиться голова, и он в последний раз полноценно вздыхает, прежде чем начать кашлять. Глотку буквально рвут стоны и хрипы, когда Со из последних сил достает из кармана телефон и набирает последний номер из списка. – Вызывай скорую. – Что? Что случилось? – спрашивает ответивший Феликс, но когда слышит очередной сдавленный рык, то быстро понимает, что к чему. – Терпи, – кидает он напоследок и бросает трубку; Чанбин, услышав ответ, только частично расслабляется и смотрит на луну, лежа в луже собственной крови: осталось подождать совсем немного.

***

В регистратуре было чертовски душно. Небольшая больница в центре Уэст-Тайла была переполнена больными пенсионерами и стонущими пьяницами; помещение не отличалось ни стерильностью, ни слаженностью рабочего персонала, и теперь Сынмин с Феликсом были вынуждены терпеть несколько часов нудной очереди, чтобы оформить бумаги. Ли чувствовал волнение и постоянно осматривался по сторонам, вновь натыкаясь взглядом на увядшие растения и засохшую на полу блевотину. Ким же только чаще обычного закатывал глаза, а на заинтересованные взгляды людей, которые были осведомлены о новоприбывшем пациенте, отвечал игнорированием, а иногда усталым вопросительным кивком головы. Но вся правда была только в том, что никто из них двоих не знал, что отвечать на вопросы секретаря: узнай больница имя Чанбина, неизвестно, как скоро здесь появятся люди, жаждущие увидеть его выпотрошенный живот. Феликс, не имея больше возможности выносить давление белых стен, упал на стоящую в узком затемненном коридоре кушетку. Он запрокинул голову назад, а когда вновь разлепил глаза, то увидел стоящего напротив Сынмина со стаканом воды. Он выглядел не менее ошарашенным и изнуренным, поэтому Ли молча подвинулся в сторону и некоторое время наблюдал как мнется на месте его друг, прежде чем присесть рядом. Они сидели в горделивом молчании и медленно обводили глазами приемную: такие же усталого вида люди, такие же пожилые мужчины и молодые дамы, как и всегда. Но отличалось это место только тем, что в одной из палат в отдаленном крыле больницы сейчас находился Чанбин, и только одному ему и лечащему врачу известно, какую боль испытывает Со, пока из его руки вытягивают пулю. – Вы его опекун? – спрашивает подошедший мужчина в белом халате, держа в руках тонкий лист бумаги и ручку; Ли сначала осматривается по сторонам, а следом дезориентировано кивает. – Мне нужна ваша подпись и личные данные, чтобы оплатить счета, – он протягивает документы Феликсу, и тот рассеянно моргает. – Вы даже не поинтересуетесь причиной его пулевого ранения? – задает первым вопрос Сынмин, не менее сильно удивленный данной ситуацией. – Не спросите, почему вам приходится в таком захолустье вытаскивать из руки моего друга пулю и зашивать его? – Молодой человек, – обращается к нему врач и продолжает: – Мне не нужны проблемы. Меня не волнует причина ранения, меня интересует конечный результат и гарант того, что завтра я хотя бы проснусь, – Ли поражается тому, с каким спокойствием он об этом говорит. – Мы подлатаем вашего друга, вы заплатите наличными, и мы разойдемся, договорились? – Уходите, – кидает в его сторону осунувшийся Феликс и отдает мужчине подписанные бумаги. – Тебе нужно отдохнуть, – говорит Ким, когда они остаются наедине. – Я уверен, что где-то в этом месте найдется свободная кровать, иначе я сейчас же отвезу тебя в Допру. – Возвращайся сам, – тянет Ли. – Я отобью у врачей соседнюю койку рядом с Чанбином. – он надломленно улыбается, и Сынмин с болью в глазах смотрит, как осунувшаяся фигура его друга скрывается по ту сторону регистратуры. Феликс идет по пустому коридору, дезориентировано осматриваясь по сторонам: он совсем не помнил номера палаты, названный медсестрой, поэтому сейчас был вынужден блуждать по малознакомому помещению и ненавидеть себя за растерянность. Он обдумывал мысль о том, что в тот вечер вместо Чанбина мог оказаться он сам и неизвестно, живым или мертвым. Нарастающая в геометрической прогрессии неизвестность пугала. Никто из них не знал, что их ждет завтра или в ближайшие несколько часов. Но судя по вымученному виду каждого из них – ничего хорошего. Мимо Ли проходили медсестры и врачи, медленно на костылях скользили больные, но парень все равно всматривался в щели каждой двери, не находя там знакомого лица. Эта больница была самым отвратительным местом, в котором ему доводилось быть, и Феликс не испытывал и малейшего интереса продолжать исследовать здешние коридоры. И только последняя дверь вселила в него некое облегчение: с точностью можно было сказать, что Чанбин находится именно по ту сторону. Но его руки словно парализовало: он томным взглядом всматривался в витиеватой формы ручку, но никак не мог заставить себя на нее надавить. Парень сглатывает, на момент прикрывая заплывшие глаза, и некоторое время глубоко дышит, прежде чем в конечном итоге полностью успокоить бушующие нервы и войти внутрь, сразу заметив лежащего на чистых простынях Со, подпирающего голову здоровой рукой. Он выглядел более, чем здоровым, и Феликс даже удивился тому, как этот человек может сохранять такое спокойствие в то время, как на него буквально было совершено покушение. Ли наклоняет голову, будто спрашивая разрешение войти, и только после замечает сидящего поодаль врача, хлюпающего сонной головой. Чанбин сразу прикусывает губу, смотря на младешго, в попытке остановить гостя от внезапной ссоры, но он уже не выдерживает: – Какого черта вы себе позволяете!? – вскрикивает тот, сразу приводя в чувства сотрудника больницы и, не дождавшись ответной реакции, продолжает: – Мы должны ждать новостей, пока вы тут, простите, спите!? – Феликс широко раскрывает глаза, въевшись обеими руками в собственные бока. – Посещения запрещены! – пытается как-то оправдаться молодой врач, растерянно переводящий взгляд то на взбешенного веснушчатого паренька, то на расслабленного до дремы пациента. – Покиньте палату и пройдите со мной. – Оставьте все эти фривольности за дверью, – чеканит Ли и объясняется: – Счета оплачены, документы подписаны, – он хмыкает, складывая руки на груди. – А ваша часть работы по-прежнему остается невыполненной. Вы обязаны были доложить о состоянии больного сразу после надлежащих процедур. – Я поговорю с его родителями, – мямлит себе под нос полностью остолбеневший врач. – Я его опекун, – Феликс стреляет недобрым взглядом, подходя ближе к дезориентированной жертве, нависая сверху. – Отчитывайтесь передо мной здесь, в присутствии потерпевшего, раз не смогли дойти до регистратуры. Чанбин не может больше сдерживаться: он прыскает в кулак, а следом начинает хохотать на всю палату, приводя в больший шок только неизвестного сотрудника. Ли смотрит только с усмешкой в глазах, отмечая здоровый вид старшего, и мягко улыбается, когда ловит на себе ответный взгляд. Феликс подходит ближе, буквально падая от усталости в стоящее рядом кресло, а следом проводит надменным прищуром сбегающего врача, впопыхах забывшего забрать новооформленную мед-карту. – Ты в порядке? – спрашивает Ли, подперев голову ладонью. – В полном, – пожимает плечами Со и продолжает: – Оказалось не так больно, как я себе представлял, пока считал звезды над головой. Феликс мнет пальцами виски, параллельно коротко вздыхая от негодования, а после встает с места и силком отодвигает Чанбина на край кровати, забираясь следом. Он поднимает здоровую руку мужчины и утыкается лицом в сгиб чужого локтя, ощущая на плече мягкое поглаживание. Со накрывает младшего одеялом, и впервые за долгое время они окунаются в здоровый и крепкий сон, не обращая внимания на срочность нерешенных проблем и расплывчатые перспективы будущего.