Война красивых и беспощадных

1534 Нигяр устало провела руками по лицу. Ноги её распухли, начала мучить тошнота, сбился режим сна. Погладив большой живот, она тепло улыбнулась. Почувствовала, как внутри переворачивался маленький ребёнок: сынок или доченька. Много ей пришлось перетерпеть. Свадьбу с Матракчи Насухом-эфенди, первую брачную ночь, которую она провела совершенно с другим мужчиной — Великим визирем этой империи. Насух-эфенди страдал от потерянного и отнятого семейного счастья, и Нигяр видела это. Старалась умаслить, встречала с улыбкой, подавала ужин, а он почти всегда отказывался. Начал пропадать в кабаках и притонах, напиваясь до невменяемого состояния. Домой не приходил, а вползал, иногда не появляясь вовсе. Нигяр же с этим сделать ничего не могла, сердце её и счастье рядом с Ибрагимом оставались. — Он выбрал тебе имя, — ворковала над животом женщина, — Эсманур. Или же Мурад. Посмотрим, кем ты родишься. Нигяр вздрогнула от стука в дверь, поднялась и медленно подошла. Чуть приоткрыла дверь, выглядывая. После широко улыбнулась и впустила любовника. Ибрагим поцеловал Нигяр и приложил руку к животу, ребёнок толкнулся ему в ладонь. Ибрагим расплылся в тёплой улыбке, надеясь поскорее увидеть своё единственное дитя. Слуга, увидевший достаточно — и визиря, и живот — вернулся к лошади и двинулся в сторону дворца. Там он доложил всё ожидавшей его госпоже, которая щедро заплатила за добрую весть. Линфэй расслабленно вернулась к себе, присела за рабочий стол и написала небольшую записку, её Лале-хатун просунула под дверь покоев Хюррем-султан во время смены «караула» служанок. «Ибрагим-паша изменяет Хатидже-султан с Нигяр-калфой. Та беременна и проживает сейчас в доме у…» — Как же ты не увидела кто подложил, Гюльнихаль? — Посыльный убежал раньше, чем я вышла. Извини. Что-то важное? — Смертный приговор одного зазнавшегося негодяя. Шанс уничтожить Ибрагима-пашу сам пришёл нам в руки. И я его не упущу. Хюррем сочинила новое послание. В уважительной форме, слезливое и личное обращение к Хатидже-султан. Подложила к одну из шкатулок с украшениями, когда приехала навестить. Вечером Ибрагим в очередной раз не вернулся к ужину, а потому султанша присела на кровать и сняла все украшения. Придвинула ту самую шкатулку, открыла и замерла. Медленно взяла записку, развернула и прочитала. Дыхание её вмиг участилось, а глаза расширились. Хатидже вскочила на ноги и откинула послание, будто то загорелось прямо в руках. Ибрагим не вернулся, заставив супругу расплакаться. Она подошла к шкафчику и достала настой от лекарши. Выпила ложку и легла на кровать. Прошло достаточно времени, но никакие средства не помогали завести ребёнка. Растрёпанную и заплаканную госпожу поутру застала приехавшая с визитом Гюльфем-хатун. Она повела подругу в баню, помогла привести себя в порядок и за завтраком выспросила обо всём. — Я получила записку, там говорится… будто Ибрагим неверен мне. И адрес есть, чтобы убедиться. — Не верьте этому, госпожа. Кто-то наверняка хотел вас с пашой рассорить, и у него получилось. Не доставляйте врагам такого удовольствия. — Каким врагам, Гюльфем? Я так и не подарила Ибрагиму ребёнка. Один был, но не уберегла. Другого даже на руки взять не успела, как потеряла. Что если это правда, и у него есть связь на стороне? — Есть только один способ узнать это — поехать по адресу. Но я уверена, всё ложь. У вас ведь такая любовь… — Была. Я поеду. Всю ночь спать не могла, хотела седлать коней. И она поехала и убедилась. Узрела горькую правду. Нигяр не призналась, но её словам никто не поверил. Беременную предательницу схватили и бросили в темницу дворца Великого визиря. Ибрагим сознался в измене почти сразу, без лишнего вранья. Уверял госпожу в своей бесконечной любви, назвал Нигяр ошибкой. Якобы из-за дитя не мог бросить на произвол судьбы. В гневе Хатидже бросилась в Топкапы, желая увидеть брата. Там она наткнулась на Хюррем-султан, которая поспешила узнать о произошедшем. — Не твоего ума дело. С дороги, — Хатидже бросилась вперёд, но вдруг замерла, — ты не случайно сейчас именно здесь стоишь. Ждала меня? Это ты… твоя записка? — Да, — мать двух шехзаде скорчила сочувственную гримасу, — говорить вам не хотелось, но и в тайне держать было невыносимо. — Как ты только узнала? — Хатидже не стала ждать ответа и унеслась. Сулейман ожидаемо попросил повременить и подумать. И всё же вызвал к себе визиря. Тот же покинул столицу раньше, направившись в военный лагерь. Выдвинул войско прежде положенного срока. Хотел умереть в битве, а не в руках палачей. Хюррем нашла горюющую в саду Хатидже. Присела рядом и решила заговорить первой. — Мне очень жаль. Я невольно получила эту ношу. — О чём ты? — Я ничего не расследовала, госпожа. Мне подкинули под дверь записку, я проверила. Долго думала, совесть начала грызть душу, и я вам сообщила. Трусливым методом, как и поступила со мной другая госпожа… Ясно, кто источник информации. — Кто? — Хатидже подняла взгляд, ожидая ответа. — Линфэй-султан. У кого ещё есть хоть малейшая причина следить за пашой? Она хотела уничтожить его в ваших глазах, но своими руками ничего делать не решилась. Использовала меня. Знала, что совесть не позволит хранить такую тайну. — Зачем ей это? — Я вам скажу. Её брат вошёл в совет, и только ваш муж отделяет Саида-пашу от поста Великого визиря. Да и вы не ладили в последнее время. Кто знает, может она больно вам хотела сделать. Уверена, это она причастна к смерти Валиде-султан. — Что ты такое говоришь? Хюррем, одумайся. — Сами посудите, я с Валиде-султан лишь словами иногда перекидывалась. Кому наша госпожа навредила? По всей столице страшные слухи разошлись. Я в них, конечно, не верю. Но только у Линфэй был повод убить Валиде-султан. — Но как? — недоумённо нахмурилась Хатидже. — Они обменялись стаканами. — Линфэй всех убедила, что яд добавили в напиток. И никто еду так и не проверил. А после Дайе-хатун убили. Не верю, что она могла повеситься. Вопрос: для чего избавились от бывшей хазнедар? Подумайте. Есть в гареме женщина, которая около Линфэй много крутилась, а после я видела её уходящей от Валиде-султан. Во время восстания её рядом с Линфэй не оказалось, а ведь это такой момент был. — Что за женщина? — Мелек-хатун, которая стала вторым человеком в гареме. Наверняка она как-то связанна со всем этим, а Дайе — как известно — посвящена во все планы Валиде-султан. Она могла раскрыть Линфэй и обвинить. Вот её и убрали. — А вот в гареме думают, что это ты. — Вы слышали о моём недуге? Мне не до интриг было, уж поверьте. До сих пор занята поиском лекарства, но всё безуспешно. Я сижу тихо и занимаюсь детьми. Больше ничего не осталось… — Линфэй не ангел, но… мы так давно дружим. Последнее время не общались, уж больно она возгордилась… — А вдруг она такой всегда была? Много я о ней выяснила. — Что именно? — Я никого не убивала, поверьте. И когда находилась в ссылке, Махидевран-султан мне поверила. Сказала, что у меня веских причин такое совершать не было. Хандан-хатун, девушка которой отрезали язык, сказала что волосы мои много лет назад не трогала. Линфэй убедила меня, что не она причина всех бед, показав письмо от Махидевран-султан. Но та сказала — когда приезжала — что не написала Линфэй ни одного письма за столько лет. Ни единого. — А, — Хатидже раскрыла рот от удивления, и в глазах её Хюррем видела складывающийся работающий механизм. — Она всегда всем врала, госпожа. Мы поговорили с Махидевран и оказалось… она и не била Линфэй. Помните конфликт много лет назад возник? Осман ещё не родился. У Линфэй синяк появился на лице, весь гарем судачил. Махидевран сказала: «От одной пощёчины такого не появится». Теперь я вижу всё под другим углом. — Если это она, то… — Мы ничего не сделаем. Столько времени прошло и повелитель не поверит ни единому нашему слову. Но что-то сделать мы обязаны. Вот только пока в сердце повелителя она одна, ничего у нас не выйдет. — Тогда нужно подвинуть её, — уверенно заявила Хатидже. Картина мира разрушилась, изображение прекрасной Линфэй потускнело и начало тлеть. Хатидже попрощалась с наложницей брата и направилась к покоям, которые когда-то принадлежали её матери. Линфэй в них обжилась и сменила всё по своему усмотрению. Она сидела на тахте и читала, когда фурией ворвалась Хатидже. Линфэй подняла глаза, не двигая головой и проговорила: — Вежливо постучать. — Спасибо за разрушенный брак. — Прости? — Не прощаю. Решила уничтожить карьеру Ибрагима, возвысить брата? Саид-паша не станет Великим визирем этой империи. — Ибрагим потеряет пост и… — Линфэй резко замолчала и задрала подбородок, — с чего ты решила, что я к этой ситуации имею какое-либо отношение? — Поздно начала отпираться. Развода не будет. — А-ха-ха. Вот так шутка. Успокойся, Хатидже. Понимаю, это больно, но ради сохранения чести и достоинства, тебе должно подать на развод. — Тебя забыла спросить, что мне надлежит сделать. Развода не будет. Столько ты зла совершила: бедняжка Виктория, которую любил Насух-эфенди, оклевещенная Хюррем, моя матушка… — Серьёзно? — Линфэй вскочила со своего места. — Меня винишь?! Проснись, спящая красавица! Тебя обвели вокруг пальца, а ты с радостью повелась. — Я узрела картину целиком, сложила детали вместе и всё поняла. — И кто тебе помог? Хюррем? Нашла кому верить. — Ты змея и мне жаль повелителя, но ничего — я выведу тебя на чистую воду. — Тупая… курица! Вот кто ты, — Линфэй нависла над бывшей подругой коршуном, — ты мне объявила войну? Напугала святого божественной карой. Чем сказки сочинять, лучше иди и займись мужем, который госпоже предпочёл служанку. Или бегай по лечебницам Стамбула в поисках панацеи! Может, если постараешься, Аллах дарует дитя. Но ты сильно не рассчитывай — твоё чрево мертво. — Грязный твой язык! Какая жалость, что я раньше не видела истинного лица, принимая дьявола за святую. — Обманутые ожидания — твоя проблема. — Я думала, мы подруги. — Оттого заведомо и проиграла, — Линфэй чуть успокоилась. — Столько лет, столько зла… Как же мне жаль брата. Но придёт час и в гареме появится другая девушка, краше и моложе. Она заменит тебя, заберёт любовь. Ты ведь уже не молода… — Ополоумела? — Линфэй усмехнулась. — Мне тридцать с небольшим, я более чем прекрасна. Моя красота с годами всё яснее проявляется на лице. И старость я встречу самой прекрасной женщиной гарема. А вот ты увяла. Морщины украсили лицо — слишком много плакала. Годы страданий оставили отпечаток на губах и глазах. — Не смей ровнять нас. Я по рождению госпожа, а ты рабыня. Подаренная свобода не изменила твоего положения. — Изменила. И ты права, ровнять нас нельзя. Ведь я по положению выше. Не забывай, перед тобой Хасеки Линфэй-султан, законная супруга повелителя мира. — Помяни мои слова, замена всегда найдётся. Высоко взлетев, расшибёшься упав. — Не воюй со мной — пожалеешь. Хатидже крепко сжала губы, замахнулась и влепила хлёсткую пощёчину. Линфэй неверяще поднесла пальцы к покрасневшему месту. Недоумение сменилось злостью, она схватила Хатидже за локоть, а свободной рукой ударила по лицу. — Прочь! Пока я не ударила тебя второй раз. — Сколько спеси и самоуверенности, — Хатидже отпрянула, схватившись за место удара, — как я раньше всего этого не видела? Была слепа, словно новорождённое дитя. Проглядела змею, погубившую мою Валиде. Мою матушку… Не прощу! Никогда. — Бери свои домыслы и убирайся! Могу позвать Османа, у него отлично выходит «сбивать с твоей головы корону». Хатидже махнула рукой в воздухе, будто хотела дать знак — это не конец — и ушла. Линфэй зло выдохнула, присаживаясь на тахту. Спрятала лицо в ладонях и начала тихо ругаться. Нечистоты полились из её рта рекой. Жалеть уже было поздно, сказанных слов не воротишь. Оставалось смириться и готовиться действовать. Непременно скоро обо всём узнает Махидевран и постарается надавить на Мустафу. Иншаллах, ничего у неё не выйдет. Маскарад окончен. Маски сброшены. Она показала истинное своё лицо перед династией, и этого уже не скрыть. Осталось избавиться от Ибрагима и трупы из дворца начнут выносить один за другим. За супругом уйдёт Хатидже: либо сама, либо с чужой помощью. Фатьма останется на стороне Линфэй до самого конца. Их связывало кое-что крепче брака госпожи с падишахом.

***

— Кого вы выбрали? — Ту, — Хатидже указала рукой на смуглую худощавую девушку, — её привёз Барбаросса. Зовут Фирузе, помогла пару раз мне с головными болями. Волшебница. — Как мы сохраним всё втайне? Фирузе прежде нужно подготовить, поставить номер. Нельзя просто так отправлять на праздник, — Хюррем внимательно рассматривала удачливую рабыню. — Об этом не переживай. Я подкупила одну калфу, после её уберут из дворца. Но прежде она выполнит свою задачу. — Линфэй избавится от неё. Нужно сохранить интригу, спрятать лицо Фирузе. — Верно, заодно подогреем интерес повелителя. — Да. Хюррем почувствовала как в груди всё болезненно сжалось. Не думала она, что доживёт до такого дня. Собственными руками помогала выбирать наложниц для любимого. Кипяток, лава, ледяная вода — всё это разом вылилось на голову женщины. Любовь Сулеймана Хюррем безвозвратно потеряла и искренне желала такой же участи сопернице. В каком же она отчаянии, раз создала союз с Хатидже-султан… Мелек-хатун принесла расчётные книги и застала свою госпожу в отвратительном расположении духа. Она нервно разбирала забитые украшениями шкатулки, долго всматривалась в сапфировое кольцо — символ первой и значимой победы. Хазнедар поспешила вызнать подробности и неприятно удивилась. — Хатидже в расстроенных чувствах, это верно. Но неужели она так глупа? — Видимо, — ответила Линфэй, пожав плечами. — Разум совсем оставил её. — Пусть она и права, но доказательств на руках никаких. Зато вина Хюррем была доказана и случай с Валиде-султан… идеальный ход конём. Неужели происшествие с Ибрагимом-пашой так сильно дало ей в голову? — Пинка бы ей дать… — совсем тихо прошептала Линфэй, — а ты помнишь её истерику, Мелек? Когда она решила, будто мужа казнили. Адские крики устроила. Раздался стук в дверь и после разрешения зашла ункяр-калфа Чичек-хатун. Женщина поклонилась и вплотную приблизилась. Суровое лицо не предвещало добрых новостей. — Хатидже-султан и Хюррем-султан готовят праздник для повелителя, тайно отобрали девушек для развлечения повелителя. — Узнала их имена? — Одну смогла увидеть прошмыгнувшей в класс танцев. Зовут Настя, с русских земель прибыла. Хотя славянкой её с трудом назвать можно, смуглая слишком. — Русское царство обширно и там не только голубоглазые блондины живут, Чичек-хатун. Узнай, есть ли в гареме девушка по имени Фирузе. Хазыр Хайреддин привёз в подарок султану рабынь, поищи среди них. — Я не понимаю. Это ваша знакомая? — Гадалка предсказала однажды, что придёт эта женщина и постарается забрать у меня любовь. — Не стоит доверять всяким шарлатанкам. — А ты проверь, — всё же с улыбкой попросила Линфэй, — для успокоения. Чичек-хатун покорно кивнула и удалилась. Линфэй не собиралась препятствовать веселью. Главного своего врага за сердце повелителя она свалила, а остальные девицы ей не ровня. К тому же, возникла прекрасная возможность проверить искренность повелителя. — Мелек, дневник Ибрагима… — Начала писать, завтра покажу. Клянусь, от черновиков почерк не отличить. Повезло найти идентичную тетрадь… — Её изготовили по заказу. Саид позаботился обо всём. Вечером — перед праздником — вернулся из Манисы по приказу падишаха Мустафа с матерью. Юноша пришёл к мачехе и принялся рассказывать последние новости. Его назначили регентом государства на время сефевидского похода, шехзаде расстроился, потеряв шанс проявить себя в тактике и стратегии. На празднике одна из наложниц получила фиолетовый платок, а Чичек-хатун сообщила — некая Фирузе нашлась. Линфэй обо всём вмиг догадалась, но предпочла подождать — дать шанс мужу оправдать себя и не совершить ошибки. Султанша покорно вышивала, ожидая удовлетворения своих надежд. — Девушку провели по Золотому Пути, но я не увидел лица, — Сюмбюль-ага низко склонил голову, — мне очень жаль. — Ничтожество, — с широкой улыбкой проговорила султанша, — столько клятв и всё лишь бессмысленная трата воздуха. Он столько мне дал, но не в состоянии делать обыденную вещь — хранить верность. Улыбка пропала с лица султанши — треснула и рассыпалась. Женщина опустила глаза в пол и, пошатываясь, подошла к тахте у камина и присела. Огня давно не разжигали, но султанша чувствовала дикий жар в крови и костях. Слуги замолкли, не смея ничего говорить. Мелек-хатун кивнула Арзу и выпроводила всех. Линфэй осталась одна и дала волю слезам. Надежда — так тщательно хранимая — обратилась пеплом прямо в руках. Птичка доверия открыла дверь клетки и упорхнула далеко-далеко. «Столько лет верности, а теперь…» — горько подумала она. — Мелек-калфа! — Линфэй в гневе выскочила из покоев, вытирая влагу со щёк. — Да? — женщина не ушла, предпочтя проследить за безопасность госпожи в столь непростой час. — Ту женщину, которая променяла меня на Хатидже, бросьте в темницу. Морите голодом, но сдохнуть не дайте. А после вышвырните из дворца. Эта калфа предала меня. Её помощников — евнухов и служанок — отошлите. — Всех в Старый дворец? — …Нет, денег на их содержание я выделять не собираюсь. Девиц за стариков отдайте замуж, а мужчин на рынок продайте. Линфэй вернулась к себе и упала на кровать, проплакав полночи. Поутру она умылась и зло, смотря на себя в зеркало, подумала: «Пусть влюбятся друг в друга, а после я отберу у них всё. Подожгу мосты и буду смотреть». Почти год Линфэй позволяла им встречаться, ожидая уезда повелителя. Ибрагим завоевал Тебриз, но совершил ошибку, назвав себя сераскир-султаном. Ахмед-паша, к большому сожалению госпожи, находился рядом с Великим визирем. Сулейман отправился в поход, в гареме образовалось напряжение. Фирузе в один из дней узнала, что её пожелала видеть управляющая. Она сообщила обо всём своим покровительницам, те успокоили её. — Осману нездоровилось, а о твоём даре многие знают. Иди, не заставляй султаншу ждать. — Верно, тебе не стоит бояться, — кивнула присоединившаяся к «заговору» Махидевран. Фирузе прошла в главные покои гарема и низко поклонилась султанше. Та сидела в алом бархатном платье с бледной вышивкой, рядом расположились близнецы. Госпожа подозвала тайную фаворитку мужа и указала на место в ногах — на подушке. — Ты очень талантлива, Фирузе. Никому ещё не удавалось… лечить руками. — Благодарю, но моей заслуги в том нет. Я молюсь и всё. — Как она тебе, Осман? — тот на вопрос безразлично пожал плечами. — А вашему отцу понравилась. Это его новая фаворитка, которую отчего-то скрыть решили от нас. — Госпожа, — Фирузе резко сделала вдох и испуганно посмотрела на султаншу. — Эта тощая? — Туана недоумённо наклонила голову к плечу, рассматривая девушку. — Видимо она очень красиво поёт и танцует. Иначе… — И ты посмела смотреть матушке в глаза и бесстыдно улыбаться? — Осман нахмурился. — Гадюка, — прошипела Туана. — Линфэй-султан, прошу, давайте поговорим наедине. — Ладно, дети… — Уходим, — недовольно согласился шехзаде. Туана, вставая, вылила чашку горячего чая на Фирузе, та пискнула от боли, но смолчала. А после совершенно неискреннего извинения, с улыбкой кивнула и сама попросила прощения. Линфэй сделала заметку «поговорить со старшими детьми». — Не оглядывайся по сторонам, идя по тёмному коридору. Не ищи яда в еде. Я не убью тебя, Фирузе-хатун. Это сделает повелитель. — Что вы такое говорите? — голос у наложницы оказался нежным, тихим и чуть дрожащим. — Ты ведь наивно думаешь, что Сулейман полюбил тебя? Звал каждую неделю к себе хотя бы раз. Не придумала ли ты себе сказку, в которой он меня не звал? Разочарую, звал. Ты искусна, но со мной не сравнишься никогда. — …Я люблю его, а он любит меня. — Великое заблуждение, — с усмешкой ответила Линфэй, — ты не первая кого я отправлю в ад и не последняя. Линфэй махнула рукой и отвернулась. Фирузе поднялась, поклонилась и вышла. «Я не буду играть с ней. Не стану чего-то ждать. Не понадеюсь на Сулеймана, который мог бы охладеть к девице. Даже жаль, что такая сильная соперница Хюррем уйдёт со сцены так быстро. Кто-то будет разочарован» — подумала султанша.

***

Фирузе устало выдохнула, оказавшись в коридоре. Глазами она наткнулась на застывших близнецов. Фаворитка падишаха поклонилась членам династии, а после двинулась по коридору. Не успела она сделать и пяти шагов, как споткнулась и свалилась. — Упала? — спросила Туана с притворным сочувствием. — Случайность. — Ха, — Осман вышел из-за спины Фирузе, и та сразу поняла, кто поставил подножку, — будь осторожнее, хатун. Мало ли… Близнецы ушли, а Фирузе ещё несколько мгновений сидела на полу.

***

Линфэй практически не контактировала с Аден-хатун, которая приехала с шехзаде. Та всё лелеяла надежду родить Мустафе ребёнка, но до сего дня попытки оставались безуспешными. Иронично — девушка лучше всех разбирающаяся в травах, не смогла ими помочь себе. За несколько месяцев до возвращения повелителя Линфэй увиделась с главным конюхом. Он подобрал ей молодую лошадь и помог запрячь. Между ними состоялся разговор. — Есть задание, Рустем. Держи это, — госпожа протянула лист с изображением льва в звезде, — узнай про этот символ всё, что сможешь. И не напутай. Есть подозрения, что он имеет отношение к религиозному культу. Проверь все версии. — Будет исполнено. — Что там с Нигяр-хатун? Узнал что-нибудь? — Её казнили, получилось найти могилу. — В Хатидже-султан проснулось какое-то сочувствие, и она поставила бедняжке плиту? — Как я могу судить, да. Могила расположена в глуши, я выследил, как туда ездила сама госпожа. Сидела над могилой и лила слёзы. Видимо, совесть снедает Хатидже-султан. — Совесть? У неё она таки есть… Вот уж удивил. Но вернёмся к поручению, Рустем. Не забудь про него и приступи к выполнению немедленно. Докажи свою верность, покажи на чьей ты стороне. — На вашей, без исключений. — Это правильно, только со мной у тебя будет идеальный союз. Хочешь, расскажу почему? Мы одного поля ягоды, приехали никем, но в состоянии благодаря уму и хитрости вознестись. Династийные султанши нас не примут, уж точно не Хатидже. Она своего мужа рабом назвала, что уж говорить о простых людях… Хюррем же потеряла влияние на падишаха окончательно, угасла как женщина и светлого будущего ей не видать. Запомни: ты и я. — Я не забуду этих слов, госпожа. Ждите новостей, как только всё прояснится — дам знак.

***

— Как она узнала, что это ты? — спросила Хатидже. — И не представляю. — Мелек-хатун и Чичек-калфа неустанно трудятся на благо госпожи, — усмехнулась Хюррем, отвечая, — да и Сюмбюль-ага не на нашей стороне. Ничего, Гюль-ага будет служить лучше и вернее. Он со мной уже много лет, так что будем рассчитывать на него. — Переведём тебя на этаж фавориток, раз уж такая песня, — сказала Хатидже, обращаясь к наложнице повелителя, — и всё же ситуация не так хороша. Линфэй что-то задумала. — Мы можем просить помощи у Фатьмы-султан? — поинтересовалась Махидевран. — Нет, я пробовала. Она отказала, — Хатидже поджала губы, лицо её помрачнело. — Её понять можно, — решила заговорить доселе молчавшая Гюльфем-хатун, — у них с визирем родилась дочка, нужно о ней думать. — Чудесная малышка Хуриджихан, — на губах Хатидже расплылась тёплая улыбка, — жаль, но сестра нам не поможет. Да и вы сами понимаете кто её муж… Лишь бы на сторону Линфэй не встала. — Нужно нам начать действовать, — предложила Хюррем, — повелитель давно в походе, скоро вернётся. И до этого момента нам нужно найти компромат на Линфэй. Что-то способное очернить её в глазах падишаха. — Её репутация безупречна, — покачала головой Махидевран. — Отнюдь. Помните ту резню в гареме, которая произошла во время бунта наложниц? — Брат знает, — ответила Хатидже, — для него это не новость. Поздно использовать этот повод, Линфэй уже успела выставить себя в хорошем свете. — Какой-то грешок за ней водится, я уверена. Нужно лишь раскопать небольшую тайну и явить её миру, — Хюррем хитро улыбнулась.

***

1536 Повелитель вернулся из похода. В столице загремели салюты, а наложницы устроили праздник: танцуя, играя на инструментах и раздавая сладости. Линфэй облачилась в платье нежно-голубого цвета с треугольным вырезом на груди и твёрдым корсетом, имеющим цветочный рисунок. Лале-хатун завила волосы и закрепила часть на затылке. — Любовь моя, — Линфэй обнялась с мужем. Тот поцеловал супругу в лоб и принялся приветствовать детей. Осман возмужал, превратившись в пятнадцатилетнего юношу. Подходила пора получать ему свою саблю, вступая в корпус янычар. Туана рядом с ним считала трещинки на потолке, а после растянула губы в улыбке, обнимая отца. Хюмашах повертела подолом розового очаровательного платья и счастливо посмеялась после похвалы отца. Пусть султанше и было тринадцать, любой мог сказать — личико симпатичное и… харизматичное. Её ровесник Мехмед скромно смотрел на отца, не решаясь поднять глаз. Одиннадцатилетняя Михримах, напротив, ловила каждый взгляд повелителя. Младшие шехзаде — Касым и Селим, — которые были на четыре года её младше, стояли смирно и тихо. Чичек-хатун заканчивала последние приготовления праздника в честь удачного похода и возвращения повелителя. Линфэй выловила момент, когда Великий визирь остался в своём кабинете. Ибрагим разбирал какие-то записи, на краю стола лежал личный дневник. — Отрадно видеть вас живым, паша. Признаться, я думала, вы вернётесь без головы на плечах. Никого данный исход не удивил бы. — А вы, небось, переживали? — Ибрагим усмехнулся и вплотную приблизился. — Безумно, — с широкой улыбкой прошептала султанша, — сердце чуть было не остановилось, когда новости об измене дошли. — Повелитель слишком дорожит мной, чтобы отдать приказ о казни. Я его брат, спутник по жизни, соратник и Великий визирь, принёсший не одну победу с поля брани. — Тогда узрите поражение: ваша любовница Нигяр казнена вместе с ребёнком — девочкой. Спесь слетела. Ибрагим крепко сжал зубы, а лицо его побледнело. Единственное дитя, подаренной Аллахом, отняла собственная супруга. — Хатидже соврёт. Скажет, будто девочка родилась мёртвой. Найдите её могилу, Гюльфем подскажет, если будете настойчивы. Может, земля там и вовсе пуста? «Я ведь не могла знать, что это девочка… Спишу при случае всё на своих шпионов во дворце паши» — подумала Линфэй. Линфэй ушла, оставив пашу с сомнениями. Планировавший помириться с женой, он уже хотел провести допрос. Нигяр умерла за любовь, а их дитя… Что с ним?