драббл по фем!бинцю

      Шэнь Цинцю идиллически нежилась в воде, прислушиваясь лишь к звукам бурлящей воды, заполнившим всю пещеру водных источников, погружаясь в медитацию для контроля физического тела. Вода этих ванн питала тело женщины растраченной за день энергией, и разливала по конечностям приятное тянущее чувство, так что, принимая эти ванны, концентрироваться на своем теле становится гораздо легче.       Эффект от этих ванн повышался за счет того, что они положительно сказывались не только на духовных навыках, но и на физическом здоровье бессмертной, что в будущем отражалось на ее самочувствии и, к тому же, на качестве ее волос и кожи, так что ванны эти были регулярной процедурой в расписании лордессы.       В общем и целом Юань обожала эти ванны. В бывалые времена эта пещера служила женщине убежищем от докучливой ученицы, не смевшей нарушить запрет — не входить.       Но ученица уже давно не девочка, а Цинцю уже давно не благородная ее наставница.       — Не смей.       Цинцю мягко тряхнула рукой, все больше погружаясь в воду, покрытую густым туманом. В попытке сопротивляться неугомонному биению сердца, хотелось уйти на дно.       — Наставница не желает, чтобы ее главная ученица составила ей компанию в принятии ванны? — наземь мягко опускались слои одежды полудемоницы. В тумане тяжело проглядывался полный изящности силуэт Цинцю, но Бинхэ жаждала увидеть выражение лица своей — женщины — наставницы. Девушка плавно опустилась с противоположной стороны источников, не сводя плененного взора с очертаний черных, подобно смоле, волосах, проглядывающей сквозь туман, ванильной кожи.       Проигнорированный и забытый вопрос уже давно растворился в таинственной испарине в воздухе. Пару мгновений спустя нагая полудемоница, всего по пояс погрузившаяся в воду, медленно, скользя ладонями по прозрачной глади, преодолела густой туман.       Ло Бинхэ часто, и сейчас в особенности, рассуждала, что за отношения сложились между ней и её позорно нареченной женой. Девушка внутренне признавалась, что мнимая свобода, дарованная бессмертной, натуральным образом не устраивала последнюю.       Ло Бинхэ часто после законченных задач на день, подобно израненной душе или бывалой пьянице, заваливалась к девушке на порог посреди ночи. Порой Цинцю лишь безучастно пропускала гостью в хижину, отстраненно забиваясь где-то в глубине широкой кровати. Ло Бинхэ делила с ней постель, засыпая на мягкой постели в окружении запаха — Цинцю — книг и свежего тростника, потонув в мерном посапывании во сне.       А порой переходила границы личного пространства возлюбленной, которые для себя уже достаточно расширила, став их неотъемлемой частью. Это бывало в дни, когда полудемоница, пораньше освободившись, попадала на постный ужин Цинцю и ее учеников и учениц. По вечерам часть учащихся шумно ужинала, а другая внимательно выслушивала проникновенные и насыщенные событиями истории старшей наставницы. Девушка и сама с наслаждением поглощала речи наставницы, тихо притаившись в теплой ночи, слегка освещенная светом фонарей родного зала.       Оживленный образ наставницы словно светился из самого её нутра. Еще чуть-чуть и вокруг нее словно должен был возникнуть божественный ореол, после чего бессмертная во всем своем торжестве вот-вот вознеслась бы, подобно богине литературы — великолепной сказительнице.       То, как красиво ее верхняя губа открывала белые, подобно жемчугу, зубы, светящиеся в раме полных наполненных цветом губ, и то, как глубокие уголки этих губ расходились в широкой улыбке или в драматичной грусти, — все это своими невидимыми эфемерными руками достигало отчаянного сердца и горько саднило в горле.       А еще возвращало куда-то в глубину воспоминаний, в приторные годы еще не осознанного груза чувств к любимой. В те времена, когда Цинцю не брала себе в ученики так много детей. Когда любовь и знания, которыми обладала бессмертная, она отдавала только трем своим ученикам.       Как бы ни хотелось вернуться в те времена, реальность была такова, что Цинцю не стремилась разделить чувства девушки, хотя уже давно разделила постель. После ужина бессмертная сразу направлялась к источникам. Там, у входа, чистые одежды и все процедуры уже были подготовлены для нее послушными ученицами. Бинхэ даже выросши, колеблясь, ступала в чертоги пещеры — настолько наказ Цинцю въелся девушке в кожу и кости. Так что зачастую девушка не столь сильно торопилась уединиться с Цинцю, чтобы терпеть холодные взгляды после, и, как верная женушка, ждала лордессу пика в ее покоях.       Однако это была первая встреча спустя несколько дней.       На место святой правительницы решили позариться низшие демоны. Разборки растянулись на несколько дней — несмотря на то, что демоны были недостаточно сильны, они — скользкие и изворотливые, хорошо адаптировались к ситуации. Бинхэ так истосковалась, что сама себе казалось безумной, а хуже всех пришлось ее подчиненными; госпожа Ло ходила мрачнее тучи, но очень активно и неестественно быстро раздавала указания — приближенные только и успевали бегать по трем мирам, перерывая всю подноготную в поисках нарушителей спокойствия. Когда ситуация уложилась, святая правительница, как свихнувшаяся, помчалась на пик.       Для Цинцю пару суток пролетели незаметно. Братец огурец периодически заносил интересную литературу из мира людей и бессмертная, погрузившись в излюбленную литературу, с умиротворенным видом наслаждалась романами с полок книжных магазинов города. Ее ученицы и ученики, вдохновленные и окрыленные великолепной наставницей, тренировали подготовленные лордессой пика мотивы на инструментах, составляя ей компанию во время чтения.       Однако по вечерам часто бывало, бессмертная перед сном услышит шорох за дверью хижины и с надеждой впивается в дверцу так, что кажется, с минуты на минуту та под давлением разлетится на кусочки. Цинцю не нравилось это — то, как трепещет сердце при мысли, что высокая фигура в черно-красных одеждах вместе с ветром занесет прохладный ветер с вершин хребта внутрь хижины, затем снимет с себя грузную одежду, после чего аккуратно, как учила бессмертная, сложит ее на скамьи; пройдет за ширму, чтобы умыться; аккуратно, пытаясь не потревожить сон возлюбленной, ляжет и, крепко обняв женщину, заснет; а если поймет, что та не спит, поцелует и, мягко пройдясь по коже застывшими губами, продолжит ласкать… все это сильно вызывало недовольство Цинцю.       Ло Бинхэ опасна. Страшно подумать какую игру она затевает. Поэтому, чтобы разжечь в себе угли ненависти еще больше, женщина вспоминала то, как девушка во имя мести терзала тело своей наставницы изнутри и снаружи, но лишь еще больше разжигала в себе постыдное желание. Юань не назвала бы себя упрямицей, так что в какой-то момент, как всегда, смирилась с мыслью, что Бинхэ занимает важную, пока что не уверена какую именно, часть ее жизни.       Даже сейчас, почувствовав нечужое присутствие, сердце бессмертной пустилось вскачь. Застыв на месте, как вкопанная, женщина, пытаясь сохранить внешнее безразличие, кидала короткие, невидимые в тумане, взгляды на проступающие в темноте черты.       Едва приблизившись, Бинхэ протянула руки к милому лицу, покрывшемуся румянцем, так идеально сочетавшимся с кожей, создавая эффект воздушного пирожного, покрытого персиковой пудрой.       Губы полудемоницы невинно, легко накрыли красные налившиеся губы напротив. От точки соприкосновения кожи губ по телу женщин одновременно волнами прокатилось будоражащее чувство. Лордесса, не выдержавшая давления этого чувства и веса возлюбленной, чуть было не обвалилась на каменистую стену позади; Ло Бинхэ заботливо поддержала точеную спину красавицы, от которой сносило крышу так, что девушка, неосознанно подхватив под колени и сцепив руки женщины вокруг своей шеи, бережно перенесла возлюбленную на пологий камень.       — Цинцю… — беспомощно звала Бинхэ.       Бессмертная, под влиянием момента прикрывшая веки от чувств, затопивших глаза, услышав незнакомый тон широко раскрыла их, в исступлении посмотрела на, казалось, потерявшую голову Бинхэ.       — Скажи, что не одной мне так тяжело, когда тебя нет рядом. Скажи, что ты тоже словно теряешь почву из-под ног, когда я долго отсутствую.       Цинцю молчаливо тянется к Бинхэ, одаривая ее поцелуями по всему лицу.       — В моих худших снах моя наставница завидует мне, ненавидит и презирает меня. В моих худших снах не существует Шэнь Цинцю, есть только я и твое тлеющее под землей тело. Прости меня за все — я знаю, что часто совершаю ошибки. Знаю, что часто поступаю несправедливо к тебе, но если я совершу преступление в твою сторону — укажи мне на ошибку и я исправлюсь.       Бесконечные мокрые дорожки оставляли слезы на раскрасневшемся лице правительницы, растворяясь во влажном воздухе. Метка на лбу зарделась палящим красным цветом. Блестящие глаза отчаянно искали ответы в глазах напротив. Цинцю была единственной надеждой для святой правительницы, тоска постепенно таяла в безмолвной любви Цинцю.       — Я люблю тебя… так что прошу не покидай меня. Будь рядом и все будет хорошо.       Для Ло Бинхэ эти дни выдались испытанием — Цинцю следует поощрить ее.