A terrible story: Extras

— Черт, где у тебя кнопка выключ… Ах! Хенджин вскрикнул, подскочив вверх от резкого толчка. Светлые пряди, почти мокрые от пота, скользнули по смуглой коже и скрыли его красивое лицо, но даже так Лэвен видел, как он хватает ртом воздух, из последних сил упираясь дрожащими руками в грудь. — Хочешь, чтобы я остановился? — он ласково провел пальцами по дорожке бледно-розовых отметин, которая уходила по внутренней стороне бедра к паху. Хенджин поднял голову и недобро взглянул исподлобья. Сейчас его глаза были зелеными с узким вертикальным зрачком и отливали бирюзой из-за синих неоновых ламп. Лэвен лукаво улыбнулся. Он обожал доводить его до такого состояния, когда тот больше был не в силах сохранять свой человеческий облик. — Только, блять, попробуй, — он проговорил с ласковой угрозой, а в следующую секунду снова вскрикнул, запрокидывая голову, — как же хорошо... Лэвен не стесняясь любовался им — эта поза была его любимой. Хенджин был до боли прекрасен, когда в стоне распахивал красный рот, упираясь руками в пресс Лэвена и напрягая мышцы бедер, чтобы приподняться, а затем снова опуститься, принимая его член до основания. Он был изящен и горделив, словно особа голубых кровей, когда прогибался в спине и безжалостно сжимал его внутри, демонстрируя четкий абрис пресса и заставляя Лэвена почти умолять о пощаде. Когда ладони ложились на его узкую талию и бедра, поглаживая, сминая и царапая нежную кожу — сердце заходилось от восхищения. Когда его миндалевидные глаза закрывались, а лицо блаженно расслаблялось в первые секунды после оргазма, и грудь вздымалась от жадных вдохов… Он всегда был порочным совершенством, даже по меркам инкуба. Но в такие моменты… Его совершенно непристойные стоны становились все выше и протяжнее, а значит, он вновь приближался к грани. Лэвен огладил мышцы его напряженной руки, мягко привлекая к себе внимание. — Скажи, чего ты хочешь, Джинни? В перерывах между толчками он еле-еле выговорил, томно улыбаясь: — Хочу кончить… в тебя. — А что, осталось чем? — Лэвен насмешливо вскинул брови, поглаживая его выпирающие тазовые косточки и продолжая размашисто толкаться внутрь. Хенджин недовольно зашипел. — Окей, правила ты знаешь. Он потянулся в сторону и нащупал рукой початую пачку презервативов, а потом кинул один Хенджину. Тот вскрыл упаковку и раскатал резинку на подрагивающем от еле сдерживаемого возбуждения твердом члене. Лэвен бессовестно наблюдал за его торопливыми движениями: даже его член был красивым — идеально симметричный, аккуратный, с тонкими венками и четко выраженной головкой, едва прикрытой крайней плотью. Просто издевательство. Он трахается с божеством. Хенджин тем временем приподнял таз, слезая с Лэвена и устраиваясь на постели между его бедер, а потом подхватил левую ногу под колено и закинул себе на плечо, придвигаясь ближе. — Ты сможешь принять без подготовки? В его глазах плясали черти. Лэвен улыбнулся уголком губ: интересно, отдает ли он себе отчет в том, почему ему хочется сделать это именно так? В любом случае, когда дело касалось этого требовательного жестокого принца, слово «нет» просто переставало существовать. — Да, все нормально. Он придержал Лэвена за бедра и толкнулся внутрь сильно и глубоко, без намека на осторожность. Лэвен выгнулся дугой от остроты удовольствия перемешанного с болью. Его тело привыкало очень быстро, но этот первый толчок Хенджина всегда выбивал его из реальности на несколько секунд, заставляя гудеть нервные окончания и поджиматься пальцы на ногах. Он подавил стон и сжал в ладонях насквозь мокрую простыню, чувствуя, как с нещадно увеличивающимся темпом разгорается жар внутри, а мысли превращаются в сплошное дрожащее марево. Хенджин крепко держал его ногу и, закусив губу, жадно смотрел на то, как его член погружается в горячее податливое нутро. А Лэвен… Лэвен в этот момент больше всего на свете хотел поцеловать его искусанные пухлые губы. Ритм толчков стал сбиваться, стоны участились. Хенджин и так был на грани, когда только начал, у него почти не осталось сил, чтобы контролировать себя. Да и, по правде сказать, с Лэвеном по-другому ни у кого не получалось: он управлял своим телом слишком хорошо. Всего несколько рваных толчков, и Хенджин кончил, до синяков сжимая пальцами молочно-белые бедра, и запрокинул голову, открывая жадному до деталей взору широкую, порывисто двигающуюся вверх-вниз под тонкой кожей гортань. — Ха-а-а, я не впечатлен, — насмешливо проговорил Лэвен, пытаясь отдышаться. Он лукавил. Все, что делал Джинни, впечатляло его. А то, как он трахался — и вовсе сводило с ума. Узкая стопа скользнула с плеча, пальцы ноги провели по подтянутой, влажной от пота груди и прессу. — Уверен, ты можешь лучше, — он продолжал открыто поддразнивать, лениво поглаживая его торс ступней. — Иди ты, — Хенджин поймал его ногу за щиколотку и отбросил ее на кровать. — Я сказал, ты можешь лучше, — Лэвен обвил его бедра ногами и требовательно прижал к себе, надавливая пяткой на поясницу и не позволяя выйти. — Я только что кончил, что ты… — Это поправимо, — тонкие пальцы мимолетно пробежались по смуглой коже и остановились внизу живота. Лэвен прикрыл глаза и на несколько секунд прижал горячую ладонь над твердым бугорком лобка, направляя в пальцы энергию. Хенджин задрожал и почти упал на него, в последний момент успев упереться руками в прогнувшуюся под его весом кровать. Лэвен чувствовал, как член внутри снова стремительно твердеет. — Сука… какая же ты сука, — Хенджин снова начал двигаться, сильно вжимаясь бедрами и отчаянно цепляясь пальцами за талию, но его стоны становились все жалобней, а дрожь в руках все сильнее. Когда дело касалось секса — они друг друга не щадили, но сейчас Лэвен, изначально собираясь лишь немного поиграть с его эго, похоже, несколько перегнул палку с использованием силы. — Прости, малыш. Что мне сделать? — он чуть ослабил хватку и, извиняясь, легонько коснулся пунцовых скул кончиками пальцев. Вместо ответа Хенджин высвободился из захвата ног и, пошатываясь, отстранился от Лэвена, а потом опустился на четвереньки на простынь рядом. Его все еще трясло, так что он упирался в кровать локтями, пряча лицо в складках одеяла. Понятно. Грациозный изгиб его спины и острые лопатки в мягких отсветах голубого приковывали взгляд, но Лэвену, на самом деле, больше всего хотелось смотреть на его лицо. В его прекрасные беспощадные змеиные глаза. — Джинни, повернись ко мне, пожалуйста. — Хуй тебе. Он буркнул глухо и обиженно. Невоспитанный капризный принц. Лэвен печально улыбнулся. Заслужил. Кожа спины была на ощупь словно бархат. В этой позе каждый позвонок прощупывался, каждая мышца была различима в синем неоновом свете. Лэвен на миг прижался к его спине лбом, вдыхая сладковатый запах и крепко обнимая вокруг корпуса, а потом мягко поцеловал в плечо и влажную возле затылка шею. — Милый, ты либо трахнешь меня сейчас же, либо я спущусь на танцпол и поищу там кого-то порасторопнее. В этом был весь Хенджин. Никаких разговоров и поцелуев, никаких ласк. Только приказы и секс. Чем более жестко и изматывающе — тем лучше. Нежные и медленные прелюдии вызывали у него только ядовитое раздражение и насмешки. — Как скажешь. Лэвен поменял презерватив и не глядя бросил использованный куда-то на пол возле широкой кровати, к вороху перепачканных мокрых полотенец и салфеток. Джинни последовал его примеру. Что толку заботиться о порядке, если после их встреч все равно всегда приходится вызывать клининг. Хенджин уже был растянут, так что принял член легко и охотно, насаживаясь и подмахивая бедрами. В его первом стоне было столько несдержанного удовлетворения и кайфа, что Лэвен на секунду стушевался. Такая реакция, конечно, льстила, но заставляла чувствовать себя каким-то рудиментарным придатком собственного полового органа. Вполне возможно, для Хенджина все обстояло именно так. Лэвен пропустил его мягкие светлые волосы сквозь пальцы и, восхищаясь гибким спортивным телом, провел по ложбинке спины вдоль позвоночника до самой поясницы, до аккуратных ямочек над ягодицами, в которых залегли темно-синие тени, устроил широкую ладонь на плавном изгибе талии, но парень под ним только нетерпеливо фыркнул: — Ты издеваешься? Мне до завтра что ли ждать? Таковы условия их сделки. Он трахал его абсолютно безжалостно. Не позволял ему даже прикасаться к себе, зажав тонкие запястья над головой, несколько раз останавливался буквально за секунду до его оргазма, провоцируя целый поток изощренных задушенных матов. Лэвен знал его тело как свое, чувствовал, как томительное удовольствие волнами набирает силу, медленно сводя его с ума, но в последний момент прерывался, оставляя его ни с чем. Он понял, что добился требуемого эффекта, когда увидел, как на коже спины начинают пятнами проступать участки с блестящей темно-зеленой чешуей. Джинни полностью утратил контроль. Когда его сладкий голос охрип, и он начал на одной ноте полушепотом повторять «пожалуйста», Лэвен не выдержал. Он прижался грудью к его влажной спине и накрыл ладонью пульсирующий член. Хенджин извивался под ним как змея, крепкие мышцы перекатывались под темной чешуей, когда он прогибался в пояснице и шире разводил бедра, отчаянно стремясь получить больше. Больше ощущений, больше удовольствия, больше контакта. Ему не хватало воздуха, так что он повернул голову на бок, широко открыв рот и часто моргая. Черные щелки зрачков расширились, почти заполняя собой зеленую радужку, его бездонные глаза бликовали, отражая синий свет ламп. Лэвен провел по виску и скуле, покрытым мелкой гладкой чешуей, и, лукаво улыбнувшись, скользнул указательным и средним пальцами в его горячий рот. — Помоги-ка мне, Джинни. Его полный ненависти взгляд с трудом сфокусировался на Лэвене, но губы послушно сомкнулись вокруг пальцев, а юркий раздвоенный язык влажно прошелся по каждому из них, посасывая и щедро оставляя слюну. — Умница, — Лэвен вытащил пальцы со звонким пошлым звуком и сыто улыбнулся, глядя на то, как лицо Хенджина в мгновение ока сменилось с рассерженного на растерянное, как только он почувствовал, как влажные пальцы надавили на небольшую ямку под подобравшейся мошонкой. — Блять… блять-блять-бл… Ах! Лэвен с нажимом водил по наружной стороне простаты, крепко сжимая его налившийся член у основания и продолжая размеренно двигаться внутри. Хенджин почти полностью держал его вес на себе, но не жаловался, только подавался бедрами назад, сильнее прижимаясь к ласкающим его рукам и полностью теряясь в ощущениях. — Остановишься… и клянусь… я убью тебя… Разгоряченный, раскрытый и бессовестно жадный, он, казалось, готов был принять от Лэвена абсолютно все, что тот захочет ему дать. Казалось, он готов был принять даже его самого. Поглощенный своими иллюзиями, глядя на красивое, опьяненное экстазом лицо, Лэвен только пару раз провел плотно сжатой ладонью по его члену, и Хенджин сладко застонал, обильно кончая на простыни и продолжая хаотично вскидывать бедра. Его стенки ритмично сокращались так сильно, что у Лэвена темнело в глазах от удовольствия и боли. Не в силах больше выносить набатом стучащее в висках наслаждение он сдался, полностью капитулируя, и несколько раз толкнулся глубоко внутрь, содрогаясь от ошеломляюще яркого оргазма. Его просто размазало. Все вокруг растворилось в синем мерцающем свете, и только стройное горячее тело в его руках, к которому он стремился, казалось, всей своей сутью — имело значение. Дышащее, трепещущее, полное жизни. Тело его любимого. Пытаясь отдышаться, он поднял голову, вглядываясь в изможденное румяное лицо. Взгляд Джинни был расфокусирован, он полностью расслабился, лишь яремная вена на шее загнанно пульсировала, а гортань опускалась, помогая ему жадно втягивать горячий, пропахший сексом воздух. Лэвен осторожно вытащил член и перевернул Хенджина на спину. Белые влажные волосы рассыпались по подушке. Затраханный и разомлевший, полностью обессиленный, он медленно моргал, глядя в пространство перед собой. Ладонь Лэвена скользнула под затылок, а в следующую секунду он жадно припал к призывно раскрытым пухлым и влажным губам. Целовать его позволено было только в эти моменты, когда он еще не оклемался от оргазма, когда был слишком слаб и опустошен, чтобы язвить или плеваться ядом. Только в такие моменты Лэвен позволял себе сделать маленький глоток его до одури свежей и пьянящей цветочной энергии. Прохладной росой она растекалась по телу, вызывая волны мурашек и на короткое время утоляя непонятную бесконечную тоску. Казалось, его звонкая и ранимая душа на мгновение доверчиво позволяла к себе прикоснуться. Лэвен целовал его нежно и бережно, успокаивая мягкими и неторопливыми движениями языка и чувствуя, как Джинни лениво двигает губами в ответ. Обычно ему это быстро надоедало, и этот раз не стал исключением — он недовольно промычал в поцелуй, пытаясь вывернуться из ласковых рук, но Лэвен не отпустил его, только отстранился на сантиметр и тихо произнес: — Пожалуйста, еще немного. Мне это нужно… В ответ раздался едкий смешок, но ерзать он перестал. Смиренно замер как гипсовая статуя с припухшим открытым ртом, заставляя Лэвена чувствовать себя так, словно он только что надругался над произведением искусства. — Зачем ты так? — Лэвен разочарованно вздохнул и отстранился. Он даже под страхом смерти никому и никогда не признался бы в том, насколько сильно нуждается в этих коротких мгновениях близости — когда воздух не разрезают стоны и крики, когда тела не содрогаются от резких и грубых толчков, а рты не хватают воздух беспорядочно. А когда они расслаблены, уставшие и удовлетворенные прижимаются друг к другу лбами, прислушиваясь к шуму ночного города за окном и приглушенной музыке с первых этажей клуба во внезапно воцарившейся в комнате тишине. Он бы никогда не признался, как много в его голове фантазий, четких, как фотографии, сцен подобных моментов, которые вполне могли бы произойти однажды, но не произошли, потому что Хенджин безжалостно топтал эти фантазии каждый раз. Точно так же, как сделал это сейчас. — Как «так»? — он сел в кровати спиной к Лэвену, позволяя любоваться тем, как почти черная чешуя постепенно скрывается под идеально гладкой карамельной кожей. Узкая спина матово мерцала в контровом синем свете. Никому из них на самом деле не нужен был ответ на этот вопрос. Хенджин, пошатываясь, поднялся с постели, нисколько не стесняясь своей наготы, и недовольно поморщился, когда почувствовал, как по внутренней стороне бедра стекает стремительно остывающая смазка. Он брезгливо покосился на бардак, который они устроили, и скрылся за дверью ванной комнаты. Лэвен подвинулся к краю кровати и спустил ноги на теплый паркет, переводя рассеянный взгляд со скомканного темно-серого одеяла на большое панорамное окно, сейчас наглухо закрытое черными рольшторами. Кажется, это было первое требование Хенджина, когда они только заключили сделку — окно должно быть закрыто. Ему не нравилось смотреть на город. Теплый пол и синие неоновые лампы кстати тоже были его идеей — принц любил комфорт минимализма; а так как сам Лэвен почти никогда не ночевал здесь — в комнате на последнем этаже Thunder, которую Хенджин шутливо назвал пентхаусом, — он просто позволял ему делать все, что тот считал нужным. Ночи Лэвена чаще всего проходили в номерах отелей или вип-залах частных клубов, а в этой комнате от любопытных посторонних глаз были спрятаны его самые личные вещи, как были спрятаны и его очень личные отношения с Хенджином. Дверь в ванную распахнулась всего через пару минут. Принц умылся, связал волосы в пучок и надел узкие боксеры. Не глядя на Лэвена, он прошел к черному кожаному дивану и стал одну за другой выуживать из вороха мятой одежды свои вещи. Как-то раз, в самом начале этих «отношений», он не меньше получаса отчитывал Лэвена за испачканные спермой брюки, так что на пол вещи они больше не бросали — вместо этого швыряли их на диван. Он одевался быстро, не торопливо, а именно быстро — расчетливыми движениями привыкшего экономить время человека. Лэвен мрачно наблюдал за этой уже опостылевшей картиной. Каждая ночь заканчивалась одинаково. — Как мне надо тебя трахнуть, чтобы ты остался здесь до утра, м? Хенджин обернулся и внимательно посмотрел на Лэвена, поднимая со спинки дивана белую рубашку. Долгий взгляд… слишком долгий для человека, не понимающего, что на самом деле означает этот вопрос. — Так, чтобы я сознание потерял, — он отшутился, но глаза даже не смягчились — ставшие снова шоколадно-карими, они смотрели задумчиво и прохладно. — Останься. Его пухлые губы недовольно искривились. — Зачем? Ты недостаточно сыт? Хочешь трахнуть меня еще раз? — Да нет же… — Лэвен взъерошил волосы на затылке, а потом откинул рыжие кудри со лба, возвращая взгляд к лицу Хенджина, — Нет. Просто… останься. Поспи здесь. — Ты знаешь, что я не смогу уснуть рядом с кем-то посторонним. Последнее болезненно хлестнуло. Можно было бы подумать, что он сказал так случайно, но колючий взгляд говорил об обратном. Он намеренно использовал именно это слово. — Я уйду, — Лэвен вздохнул и опустил голову, разглядывая свои ладони. — Спущусь в клуб. Ты просто отдохнешь тут. — Нет. Я хочу вернуться в кампус. На самом деле Лэвен знал, что как бы умопомрачительно они ни трахались, как бы заботливо он ни вел себя с Хенджином, что бы ни предлагал — он не останется. Никогда. — Я могу тебя отвез… — Прекрати, — его холодный приказной тон не терпел пререканий. — Зачем ты это делаешь? У нас есть очень простая и понятная договоренность — кормление в обмен на хороший секс. Он так и стоял возле дивана с рубашкой в руках, свирепо сверкая глазищами. Лэвен криво улыбнулся. — Ха. Ты же понимаешь, что все уже давно не так. Хенджин был слишком внимателен и слишком умен, чтобы не заметить, что Лэвен уже долгое время почти не поглощал его энергию. Что он всегда подстраивался под Хенджина, если у того возникала малейшая потребность в сексе. Что никогда не звонил ему с требованием приехать, когда был голоден, хотя по условиям сделки мог бы. А неприглядная правда заключалась в том, что Лэвен больше не хотел вытягивать из него жизнь. Даже древнему имуги такая сделка оказалась не по плечу. Правда в том, что Джинни в самом деле терял бы сознание после секса и приходил бы в себя в течение нескольких дней, если бы Лэвен питался им всерьез. Правда в том, что для обычного кормления у него всегда были люди, много людей, лиц которых он наутро даже не вспоминал. Правда в том, что пресный и землистый вкус их энергии перебивали только поцелуи этих пухлых малиновых губ. — Если ты по каким-то причинам решил не получать свою выгоду от нашего соглашения — это твои проблемы. Не надо думать, что я из-за этого тебе что-то должен, — он наконец надел рубашку и принялся четкими движениями застегивать пуговицы. — О чем ты? Я никогда даже не думал о подобном… — это внезапное обвинение застало врасплох. — Ты врешь. Сегодня ты сказал, что тебе «нужно» целовать меня. С чего ты решил, что меня должны заботить твои нужды, если не ждешь от меня какой-то компенсации за то, что вот уже несколько месяцев почти не прикасаешься к моей энергии? — Все не так. У меня и в мыслях не было принуждать тебя. — Неужели? То есть мне показалось, и ты не лез со своими телячьими нежностями, стоило нам только закончить трахаться, в моменты, когда у меня не было сил сопротивляться тебе? Его слова причиняли боль. Хенджин будто бросал в него камни — каждое выплюнутое слово оставляло царапину, синяк или шишку. В том, что он говорил, была извращенная правда — и это ранило больше всего. Лэвен чувствовал себя оплеванным. — Я делал это, потому что влюблен в тебя, — он произнес это и внутренне содрогнулся — признание прозвучало каким-то скомканным нелепым оправданием, а вовсе не искренним проявлением чувств. — Как много, по-твоему, можно оправдать любовью? Лэвен закрыл лицо руками и шумно выдохнул. Когда он заговорил снова, его голос звучал устало и разбито. — Зачем ты это делаешь? — не получив ответа, он с горечью продолжил. — Ты в самом деле считаешь, что я ублюдок? Хочешь заставить меня возненавидеть себя? В комнате повисла тяжелая тишина. Ни шорохов одежды, ни звуков движения, ни даже приглушенной музыки из клуба внизу. Ничего. — Нет... прости, — Хенджин колебался, сомневаясь в том, что собирался произнести. Он начал негромко, только вот мягкость его тона нисколько не умаляла жестокости слов. — Я только хочу донести до тебя, что это твои чувства. И только твои. Не вреди себе и откажись от них. Я ничего не дам тебе за любовь, потому что я никогда не просил о ней. Она мне не нужна. Это оказалось больнее, чем Лэвен предполагал. Представлял ведь не раз, как этот надменный принц отказывает ему, и все равно оказался не готов. Как старая фарфоровая кукла, он пошел паутиной глубоких трещин, вот откололись пальцы и нос, вот свалялись спутанные волосы и уродливо помутнели стеклянные глаза. Он убрал руки от лица и взглянул на свою любовь. Зачем? Наверное, чтобы показать, что с ним сделали эти слова. Надеясь увидеть хоть каплю сочувствия в красивых продолговатых глазах. Но Хенджин продолжал смотреть безразлично и отстраненно. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Был ли он в самом деле абсолютно равнодушен, верил ли сам в свои слова? Кто знает, но Лэвену давно пора было прекратить искать ему оправдания. Стоило ли объяснить ему, что он ничего не должен за любовь? Что это не бартер? Что сделки и надуманные причины совсем не обязательны, чтобы просто быть вместе? Что забота и добро бывают безвозмездными? Стоило ли? Возможно. Будь Лэвен сильнее, тверже, равнодушней — он бы обязательно объяснил. Но он был всего лишь безрассудным влюбленным инкубом, который попер против своей природы. Сейчас ему было больно. К несчастью для себя, он слишком хорошо понимал, что любые его доводы разобьются о простой и лаконичный тезис, уже озвученный Хенджином. Эта любовь ему не нужна. Это не взаимно. — Разве я не могу любить тебя просто так? — Лэвен смотрел в равнодушные глаза и не находил ни капли понимания. Они будто говорили на разных языках. — Нет. И лучше тебе поправить это, если… — Достаточно! — Лэвен крайне редко повышал голос, поэтому Хенджин вздрогнул от неожиданности и застыл, не сводя с него растерянного взгляда. Обида за чувства, к которым отнеслись настолько пренебрежительно, сжала горло. Что-то трепетное и хрупкое, что несмело прорастало в его душе долгие месяцы, Хенджин не просто отказался принять — он требовал изжить это, выдрать как сорняк и уничтожить. Лэвен продолжил тише, но увереннее: — Как ты уже сказал, это мои чувства, и мне решать, как с ними поступать. Тут нечего исправлять. В миндалевидных глазах мелькнуло недоверие и какое-то по-детски наивное непонимание. Не такого ответа он ожидал. — То есть ты готов отказаться от наших встреч, отличного секса и питания — и ради чего? Чтобы лелеять в себе безответную любовь? — он говорил с вызовом и бравадой, но, несмотря на выставленные вперед штыки, в его голосе был едва различимый для чуткого слушателя задушенный страх. Лэвен тяжело поднялся с кровати и подошел к нему, неуверенно замершему посреди комнаты в одной рубашке, тонкому и изящному, словно бутон белой розы. — Нет, — он невесомо провел внешней стороной ладони по скуле, грустно улыбаясь, — я отказываюсь от этой сделки, чтобы сохранить хоть немного самоуважения. Пожалуйста, больше не приходи ко мне.