Пленники рая

      Дверь перестали запирать, и Брайан мог спокойно выходить из комнаты, которую никогда и не считал тюремной камерой. А теперь и вовсе мог бы именовать личными покоями. Или кельей – так ему было привычнее.       Ни Роджер, ни Джон больше не ночевали здесь. Вместо них Брайан теперь чаще общался с Касидом – немолодым слугой-арабом, который приносил еду и убирал. Касид не знал ни слова по-английски, однако всегда пытался о чем-то поговорить. Когда Брайан жестами объяснил ему, что не понимает их варварского языка, Касид вызвался обучать его. Показывал на предметы, называл и ждал, пока Брайан не повторит правильно. Это вносило хоть какое-то оживление, да и хоть немного, но знать язык было бы полезно, поэтому Брайан запоминал и, в свою очередь, пытался обучать Касида английскому, однако тот оказался крепким орешком и каждый раз напрочь забывал все, что показывал ему Брайан накануне.       Сам же Брайан волей-неволей запомнил названия почти всех окружающих вещей и несколько простых глаголов. И научился понимать, когда Касид заглядывал к нему, чтобы сообщить, что его хочет видеть их повелитель.       Касид, как и прочие слуги, всегда упоминали о принце Фаррухе с необычной искренней теплотой. Добрый мусульманин хорошо заботился не только о животных… по велению своей души или по завету Пророка? Брайан, привыкший считать ислам религией насилия, вдруг осознал, что не знает ответа… Но уж точно его проповедь тут не при чем, принц Фаррух и выслушал его всего-то один раз. А такое отношение людей складывается годами…              Время было уже позднее, мусульмане закончили вечернюю молитву. За окнами совсем стемнело, зажглись огни на высоких минаретах, на стенах, окружающих дворец, и редкие светильники в саду. Касид привел Брайана в личные покои принца, куда Брайан до этого еще не заходил.       Череда богато украшенных комнат с мягкими персидскими коврами на полах и на стенах, с причудливыми светильниками по углам. Здесь тоже привычную деревянную мебель заменяли подушки… И на них спали кошки. Принц действительно без ума от этих животных!       Касид указал на резной проем в стене, вместо двери закрытый полупрозрачной занавесью, показал, мол, дальше я не пойду, и ушел.       Брайан направился туда. В комнате за занавесью было достаточно светло. И оттуда доносились негромкие звуки музыки. Кто-то перебирал струны и тихо напевал какую-то песню… может быть, на арабском, а может, и вовсе без слов. Брайан остановился ненадолго, прислушиваясь к приятному чистому голосу, искусно выводящему сложную мелодию. «Принц может себе позволить самых лучших певцов», – подумал он, почему-то пожалев, что сам так хорошо петь не умеет. А после заглянул внутрь и на миг обомлел: певцом оказался сам принц. Собственно, кроме него, неизменного Питера и двух рабов с опахалами в комнате никого и не было.       Принц Фаррух сидел на полу, скрестив ноги, в его руках был музыкальный инструмент, очень похожий на лютню и внешне, и по звучанию. Увидев вошедшего, принц остановился и поднял голову.       – Брай! – он приветливо улыбнулся, и Брайан невольно улыбнулся в ответ, подумав, что Фарруху очень идет такая легкая мягкая улыбка, от которой даже его большие зубы выглядят не грубо.       Брайан опять отвел глаза, сообразив, что слишком засмотрелся на красивого перса. Но тот, кажется, не заметил.       – Иди сюда, – позвал он. – Я сегодня хотеть музыки. Ты любить музыку?       – Люблю. – Брайан сел напротив, кивнул на приветствие Питера и огляделся. Других музыкантов действительно не было видно. Значит, играл сам принц.       – Я немного играть… – принц Фаррух взял пару тихих аккордов. – И подумать… может быть, ты мне подсказать какую-нибудь песню твоей родины?       – Ты один играешь? – спросил Брайан.       Принц удивленно приподнял брови.       – Неужели у тебя нет музыкантов? – пояснил Брайан.       – Есть. Но сегодня я не хотеть их слушать. Мне нравится самому… – его пальцы пробежались по струнам.       – Мне тоже, – ответил Брайан, запоздало подумав, что надо было бы промолчать. Ведь теперь принц наверняка попросит его сыграть… Но разве ему и самому не хочется убедиться, что пальцы не отвыкли от струн после стольких месяцев?       – Ты уметь?       – Я играл на лютне… Она похожа на вот этот… – он указал на инструмент в руках принца.       – Мы это называть «аль-удд», – ответил принц. – Хабиби говорить мне, что встречать у вас такие же.       – Я не разбираюсь совершенно, – пояснил Питер, – но мне кажется, очень похож.       – Можно? – Брайан протянул руку, и принц тут же поднялся и передал ему инструмент. Брайан даже привстать не успел.       Он покрутил аль-удд в руках, взял несколько аккордов… Да, очень похоже на лютню. Только настроен несколько ниже. Почему-то Брайану стало очень хорошо на душе от осознания, что в варварской стране любят музыку, и он встретил здесь старую знакомую, хоть и под другим названием.       Играть Брайан действительно умел, и играл хорошо. В ранней юности он даже завидовал менестрелям и хотел стать одним из них. И стал бы, если б не осознание, что этим опозорит отца. Однако занятия музыкой не бросил, даже вступив в Орден Святого Иоанна. Устав Ордена запрещал мирские развлечения, однако там не было сказано, что псалмы нельзя петь под аккомпанемент. И Брайан подбирал к ним сопровождение на лютне… Но иногда вспоминал и мирские песни – к радости товарищей по оружию.       Принц Фаррух внимательно наблюдал за ним и, устав ждать, кивнул:       – Сыграй мне.       – Немного непривычно, – сказал Брайан. – У нас она выше звучит… Можно?.. – поднял глаза на принца и показал, что хочет подкрутить колки.       – Да, конечно! – принц Фаррух тем временем вытянулся на подушках, подперев подбородок рукой и приготовился слушать.       Брайан спешно опустил глаза, чтобы не отвлекаться на это грациозное тело, скрытое сейчас под свободной белой одеждой из нежного шелка, мягкие складки которого только подчеркивали совершенство фигуры.       Брайан сосредоточился на настройке инструмента. Для разминки сыграл одну простенькую мелодию… На его взгляд простенькую.       – Ты хорошо играть, – с некоторыми удивлением сказал принц. – А я не уметь. Столько лет учиться, играть снова и снова. И не уметь.       – Но то, что я слышал… – начал Брайан, но принц перебил.       – Сыграй еще. Я хочу слушать.       Брайан взглянул на него и вдруг подумал, что этот приказ ему тоже нравится. Потому что ему самому хочется играть. Даже для одного слушателя – внимательного. И явно понимающего музыку.       Брайан заиграл мелодию, которую любил и помнил с детства. Он не раз слышал ее в большом зале отцовского замка, освещенном огнем огромного камина и десятками свечей, света которых все равно не хватало, чтобы разогнать тьму из углов и из-под высоких сводов наверху, куда она забиралась долгими зимними вечерами, вместе с холодным ветром и вьюгой… Маленький Брайан вместе со взрослыми жался к огню, слушал музыку и представлял, как чудища, живущие во тьме, скуля, убегают от волшебных звуков… А вот сейчас он сидит в уютной гостиной, наполненной теплым воздухом и уже почти привычными ароматами… И музыка звучит не менее волшебно.       Что слышит в ней персидский принц Фаррух, вытянувшийся во весь рост на своей лежанке, пристроив подбородок на предплечье, и задумчиво перебирающий пальцами бахрому покрывала? Взгляд его красивых карих глаз рассеянно скользил по уставленному яствами столу, рот расслабленно приоткрылся, обнажив выпирающие по-кроличьи верхние зубы, и это придало его лицу отрешенное и беззащитное выражение, как у маленького ребенка.       Пальцы соскользнули, и неверный аккорд разрушил очарование музыки.       – Прошу прощения… – Брайан мотнул головой, надеясь, что никто кроме него самого не заметил, что он просто слишком засмотрелся на принца. – Я давно не практиковался…       Принц поднял на него глаза, кивнул и сказал несколько фраз по-арабски.       – Сахиб говорит, чтобы ты не переживал, – перевел Питер. – Ты очень хорошо играешь, и он просит сыграть что-нибудь еще.       – Ты уметь петь? – добавил по-английски принц, глядя на Брайана.       – Немного…       – Спой мне.       И Брайан снова не захотел противиться этому приказу. Или просьбе? Неродной язык в устах перса звучал довольно грубо, но глаза смотрели мягко. Или это просто тень от длинных ресниц так ложится?       Брайан перехватил гриф, вспоминая аккорды. Он уже много лет не играл эту песню – о белой королеве с грустными глазами, которая гуляет по ночному саду. Вообще не вспоминал о ней давно, но почему-то сейчас именно она первая всплыла в голове, и Брайан решил, что так тому и быть.       В этот раз он даже не поднимал глаз от грифа и струн, чтобы не отвлекаться, хотя все равно как-то заметил, что принц Фаррух подался вперед и слушает очень внимательно.       – Красиво, – произнес принц, когда смолк последний аккорд.       – Спасибо, – кивнул Брайан и зачем-то добавил: – Это мое сочинение.       – Ты придумать эту песню? – уточнил принц, садясь прямо.       – Да.       – Она очень красивая. И грустная. Только я не понимать ни слова почти. О чем она?       Брайан задумался, он никогда ни с кем не обсуждал смысл этой песни. Даже с собой. Она просто была.       – Там слово «королева». Да? – настойчиво продолжил расспросы принц.       – Да.       – Ты написать ее для своей королевы?       – Нет. «Королева» – это просто образ прекрасной женщины…       – Твоей жены?       – Я не женат.       – Невесты?       – У меня нет невесты. И не было. Я думал о своей матери, когда писал, – добавил он, заметив, что принц не успокоится, пока не получит ответ.       – О матери?       – Да. Мне почему-то она запомнилась именно такой, в белом платье, тихо ходит по дому, и от этого словно тьма рассеивается.       Принц задумчиво покивал.       – Я понимаю, – произнес он наконец. – Но когда я слушать, мне казаться, что эта песня не о матери. Я тоже очень люблю свою мать. Это другое.       Он взглянул прямо в глаза Брайану, и тот отвел взгляд. Пожал плечами и не ответил. Вместо этого заиграл новую мелодию – более веселую. Принц довольно заулыбался и стал отбивать ладонью ритм.       До полуночи Брайан играл и пел принцу Фарруху, периодически ловя себя на том, как ему самому это нравится –слышать, как инструмент оживает под пальцами, чувствовать, как руки с каждым разом все ловчее и увереннее извлекают нужные аккорды. И видеть неподдельное внимание и интерес у своего единственного слушателя… Брайан был бы готов играть для него всю ночь, но отвыкшие пальцы начало сводить, и он стал часто ошибаться. А когда принц наклонился, чтобы скрыть зевок, Брайан решил, что пора откланяться.       Принц Фаррух позволил Брайану забрать аль-удд с собой, чтобы практиковаться. И Брайан полночи тихо перебирал струны, вспоминая, что еще он знал и сочинял…       И постоянно видел перед собой глаза Фарруха, говорившего «это другое». Откуда он знал? Хотя Брайан и не соврал, что образ женщины в белом срисован с его матери, но песня действительно родилась из совсем другого чувства. Просто… в песне по законам жанра должен быть красивый женский образ. Иначе песню вряд ли поймут. Ее поняли.       Когда он первый раз сыграл ее в кругу своих друзей, они сначала долго хвалили Брайана, а после принялись обсуждать, кто же эта прекрасная грустная дама из песни. Перебирали по очереди всех знакомых, но ни одна не подходила под описание. Хотя Брайан сам почти и не отвечал ничего, только качал головой и смеялся на самые нелепые предположения – а их тоже было предостаточно после очередной чарки вина. Громче всех выступал Роберт, на правах лучшего и самого близкого друга возомнивший себя знатоком сердечных дел Брайана, и даже ему не дававший сказать ни слова. Но и он не смог догадаться. «Правда, кто она?» – спрашивал Роберт, пихая друга в плечо.       Брайан очень четко вдруг вспомнил ту майскую ночь почти девять лет назад. Поднимавшийся от по-летнему прогретой земли воздух разрывался прохладным ветерком с реки, в котором были намешаны ароматы цветов, и первой скошенной травы, и стрекот кузнечиков, и пение соловьев… И бледно-желтая луна проглядывала сквозь кружево молодой листвы старых дубов и наполняла золотые кудри Роберта таинственным серебристым светом. Друзья вышли, чтобы облегчиться, из душного и шумного кабака, где половина их приятелей уже спала мертвецким сном, и, как-то не сговариваясь, решили остаться до рассвета в большой куче сена на заднем дворе. Там было тихо, свежо и спокойно.       «Ну, скажи, кто она», – потребовал еще раз Роберт.       Брайан покачал головой, вынул соломинку у него из волос.       «Вот стану священником, ты придешь ко мне на исповедь и все расскажешь!» – пригрозил Роберт.       «Ты не станешь священником», – фыркнул Брайан.       «Ради этого – стану! Как мне иначе узнать все твои тайны?!»       Брайан ничего не ответил, продолжил смотреть на луну. Роберт недовольно вздохнул, но был слишком пьян, чтобы настаивать дальше. Поэтому просто пристроил голову Брайану на плечо и вскоре заснул. А Брайан не спал почти до рассвета, чувствуя, как друг все теснее к нему прижимается, спасаясь от ночной прохлады.       Через полгода он еще раз сыграл эту песню – на свадьбе Роберта, посвятив, разумеется, прекрасной невесте. И больше, кажется, не играл ни разу. Только иногда, оставшись в одиночестве в своей келье, в ночной тишине он брал лютню, и пальцы вдруг сами начинали перебирать знакомые аккорды.       Почему он вспомнил эту песню сейчас? Черный шелк волос Фарруха ничем не напоминал золото кудрей Роберта, а кожа была слишком смуглой… Хотя наверняка такой же нежной на ощупь.       Брайан вздрогнул, поймав себя на том, что поглаживает гриф аль-удда и беззвучно перебирает струны, которых касались до этого тонкие проворные пальцы Фарруха.       Надо выкинуть из головы все эти порочные мысли. Даже Роберт так никогда ни о чем не догадался. Хотя ему можно было и признаться – друг детства, они бы наверняка здорово посмеялись над глупостью Брайана. А Фаррух… Сарацин. Иноверец. И к тому же его хозяин. Повелитель.       Брайан непроизвольно коснулся тонкого ошейника, под которым теперь была еще и нитка с крестом. Встряхнул головой и, чтобы привести душу в равновесие, решил сыграть и спеть псалом… Но сарацинский аль-удд вдруг перестал подчиняться его пальцам. Брайан оставил бесплодные попытки, подошел к окну и распахнул резные ставни. Вдохнул сухой теплый воздух ночной пустыни, посмотрел на ярко-желтую луну, повисшую над раскидистыми финиковыми пальмами. И ясно представил, как она отражается в теплых карих глазах, которые смотрят на нее из другого окна неподалеку… А может быть, видят десятый сон?       Надо бы прочитать молитву, чтобы освободить душу и голову, но с губ вместе со вздохом сорвалось одно-единственное слово:       – Фаррух…