Лебединая верность

***

«Вэй Ин, вернись ко мне». Эти несколько слов, полные многолетней тоски и бесконечной по своей силе надежды, звучали в голове Вэй Усяня еще даже тогда, когда он не сделал свой первый вздох в мире живых — до невозможности глубокий, инстинктивный и полный неверия в собственное существование. Будто знакомый из того самого прошлого голос еще долго отдавался далеким эхом в его голове и странно оседал на сердце. Вэй Ин прикладывал к нему руку и чувствовал, что забилось сердце благодаря кому-то неизвестному, что даже звучало безумно противоестественно, потому что погиб он, известный Старейшиной Илина, как и было ожидаемо от шедшего по кривой дорожке — забравший за собой самое дорогое, разрушивший многие жизни и всеми ненавистный. И почему же тогда он… — Значит, живой? — с усмешкой вырвалось из него, когда взгляд пал на нависшее над ним яркое солнце, чьи лучи прорывались сквозь ветки деревьев, кое-где имевшие лишь почки. Его легкие полностью поглотил аромат ранней весны, а пальцы практически с неверием погрузились в мягкую траву с каплями утренней росы, чтобы собрать несколько и распределить по подушечкам пальцев. Ладонь спустя время легла на толстый ствол дерева, покрытый долголетним мхом, из-за чего по телу, начиная с руки и до пят, моментально прошелся привычный импульс темной ци, не так давно гуляющей по округе и моментально его учуявший. Тьма как обычно ластилась к нему, правда, признавая в нем в большей степени вкусную добычу и сосуд, чьи жизненные силы ей так нравилось отбирать, чем того, кто единственный в своем роде умеет ее контролировать. Или уже не единственный? Все-таки забыть о подражателях Старейшины Илина и о его так называемых «учениках» невозможно даже после своей смерти и последующего возрождения против воли. Так что не исключено, что некоторые особенно непонятные ему люди захотели бы перенять все его идеи или же, что более вероятно, были привлечены «легкой» запретной дорожкой совершенствования, чьим возможностям нет конца. — Хотелось бы знать, далеко ли отсюда ближайшая деревня, — начал рассуждать вслух Вэй Усянь, одновременно прогоняя прочь от себя особенно навязчивые нити темной ци. Местность была ему явно незнакома, так что следовало для начала исследовать ее на наличие живности и людей. Также очень желательно в ближайшее время найти что-то, что может скрыть его лицо, потому что тело было его собственное, а тех, кто может помнить как выглядит Старейшина Илина, наверняка предостаточно. Узнать бы еще как можно скорее сколько же именно прошло дней, месяцев или же лет, чтобы подготовиться к непредвиденным ситуациям. К примеру, таким как: — Эй! Я помню его! Это же Вэй Усянь! — Мир пожил спокойно без этого отступника всего ничего, а он уже посмел вернуться! Покачав головой, чтобы отогнать от себя не самые хорошие мысли, заклинатель начал пробираться сквозь лес, ведомый ведущей его темной энергией, которая подсказывала ему, в какой именно стороне находятся люди. Одновременно его голову занимали рассуждения о том, смогут ли несколько слоев грязи на лице и отвратительно растрепанные волосы помочь ему избежать ненужных взглядов. Точнее, взгляды-то на него при таком случае как на полоумного будут, но лучше уж на него будут смотреть как на сумасшедшего, чем увидят в нем того, кто должен быть мертв и искупать все свои грехи. Вэй Ин сказал бы, что ощущать себя живым было для него чем-то абсолютно невозможно прекрасным, если бы, конечно же, он и вправду помнил, где находился после того, как его поглотили творения под его же контролем. И все же сколько же, на самом деле, прошло лет с тех пор, когда пал Старейшина Илина? Многое ли изменилось к лучшему после его смерти? Цзян Чэн окончательно позабыл бывшего брата как самый ужасный кошмар? Неужели он, Вэй Ин, без его желания вернулся к жизни не благодаря одному запретному ритуалу призыва злого духа исключительной силы, а из-а чего-то иного? «Вэй Ин…» Собственное имя из уст неизвестного, существующего только в его голове, и голос, которым его произносили, звучали странно знакомо. Имя было наполнено силой отчаянного приказа из-за отсутствия — потери — иного выхода, однозначно мужской голос нес в себе надежду и мольбу одновременно, а интонация и вовсе напоминала человека, для которого не было ничего ценнее имени убийцы собственной шицзе. Вэй Усяню от этого хотелось смеяться, что, впрочем, он и сделал, на какое-то время потеряв над собой контроль. — Кто же ты, знакомый незнакомец? — шептал в пустоту заинтересованно заклинатель после того, как приступ смеха прошел. Отражение в воде спустя пару секунд нахмурилось. Разве существует в мире человек, настолько сильно желавший вернуть Вэй Ина обратно в мир живых, да и, к тому же, точно знавший его лично? Скорее, заклинатель поверит, что нашелся какой-то сумасшедший, невиданным образом нашедший никем невиданные знания о том, как можно призвать поглощенную тьмой душу без обмена на желание и тело. Честно признаться, мыслей в голове была куча, да и, к тому же, они были в небольшом беспорядке, так что для того, чтобы очистить голову от ненужного, Вэй Усянь, задержав дыхание, окунул голову в прохладную воду, а затем через несколько минут вынул ее. С мокрых распущенных волос стекала, ударяясь об землю, вода. Чужой голос продолжал звать его по имени. «... вернись ко мне».

***

Найденная им деревня порадовала его несколькими вещами: синей маской в виде чудовища с рогами для отпугивания детей, за которую он заплатил найденными в лесу яблоками из-за отсутствия денег и небольшой помощью продающей ее старушке, а также наличием множества слухов о происходящем в мире. Откусывая оставленное сердобольной старушкой красное яблоко, с не до конца надетой маской, полулежа на ступенях одной из гостиниц, Вэй Усянь внимательно слушал разговоры сначала проходящих мимо людей, а затем уже выпивших немного лишнего заклинателей малоизвестных Орденов. С грустью наблюдая за полными сосудами вина в руках мужчин и догрызая несчастное яблоко, он мог лишь мечтать наполнить собственный желудок прекрасным обжигающим напитком, так как был абсолютно на мели. Но все же, откинув грустные мысли, стоит сказать, что ему удалось узнать много чего. Как оказалось, находился он в деревне Баньинь, принадлежащей Ордену Не, о чьем главе ему пришлось выслушивать разговоры едва ли не дольше всего. Тот факт, что теперь заместо Не Минцзюэ на месте главы был Не Хуайсан, знатно удивил его, как и заставило нахмуриться то, что практически все не очень хорошо отзывались о его друге еще со времен обучения в Гусу Лань. Узнав, что прошло уже десять лет с падения Старейшины Илина и что люди буквально вчера пышно праздновали юбилей избавления заклинателей и люда простого от презренного отступника, Вэй Ин уже этому не удивился — лишь внутри что-то прошептало «ее нет уже десять лет», а ногти вонзились во внутреннюю сторону ладоней до появления красных полумесяцев. Он знал, что ему не удастся увидеть шицзе в том мире, потому что людям, дарившим тепло и свет другим, и людям, отнимающим жизни и несущим лишь тьму, не суждено встретиться. Цзян Яньли была на Небесах и не могла вернуться, в то время как Вэй Усянь был в том месте, о котором даже не помнит, и вернулся. Но Вэй Ин бы без каких-либо сожалений и колебаний обменял свою ненужную жизнь на жизнь шицзе. Ведь в этом мире есть те, кто ждет ее возвращения — Цзян Чэн, Цзинь Жулань и многие другие  — больше всего на свете, а у Вэй Усяня нет… Есть только голос в голове, который мог бы казаться плодом его собственного воображения и глупой надеждой, если бы не абсолютно странное и невозможное возрождение. Еще какое-то время, уже едва ли не лежа полностью на ступенях и не обращая внимание на бросаемые на него взгляды некоторых людей, заклинателю пришлось слушать крайне скучные недовольные разговоры о изобилии все появляющихся и появляющихся новых Орденах, пока кое-что не привлекло его внимание. — Я слышал, что… — заминка одного из достаточно трезвых мужчин и взгляд, брошенный через плечо, в котором мелькал небольшой страх того, что его могут услышать, — Ханьгуан-цзюнь покинул вчера Облачные Глубины, но, слава Небесам, ничего серьезного пока не слышно. Глава Ордена Лань направился за ним, однако не думаю, что ему хотя бы в этот раз удастся найти его, пока он сам этого не захочет. Сколько еще, интересно, он может постоянно оправдывать своего брата? Никто уже давно не верит в то, что Ханьгуан-цзюнь делает все это не нарочно! — Неужели снова?.. — охнули сидящие и синхронно перегляделись. — В прошлом году Ордену Ланьлинь Цзинь и так пришлось понести такие потери, что Гусу Лань едва удалось все наладить! Столько разрушений, и все из-за одного человека! — Главе Ордена Лань пора давно признать, что его брат совсем потерял голову и что никакое «Второй Нефрит не соизмерил свои силы и просит у всех прощения» уже не сработает. Каждый год в день празднования смерти Старейшины Илина — новое разрушение! — сокрушался кто-то особенно громко, но, тем не менее, иногда смотрел по сторонам, словно опасаясь, что в любой момент покажется объект их разговора. — Скоро все люди всерьез решат, что Ханьгуан-цзюнь не ненавидит Вэй Усяня и что он нарочно портит людям праздник! Пропадет столько всего ценного! — Я до сих пор помню нашу первую и, спасибо Небесам, единственную встречу, — содрогнулся от воспоминаний один из заклинателей. — Я тогда решил продать несколько портретов Старейшины Илина, изгоняющих злых духов, за хорошую цену. Жена тогда еще была беременна, как помните… Стоял я, значит, пытался привлечь народ, и тут вдруг успеваю лишь заметить быстро пролетевшую белую тень… И все! Лежу на земле в полном непонимании, мои драгоценные портреты полностью испорчены, а стоявший надо мной Ханьгуан-цзюнь, убирая в ножны меч, холодно говорит мне «прошу прощения» и протягивает несколько слитков серебра! Мне тогда еще несколько дней виделись как наяву его полные холодной ярости глаза, смотревшие на меня так, словно я опорочил его жену! — Ли Во, лучше не напоминай… — прошептал самый младший из компании, бледный как полотно. — Ханьгуан-цзюнь действительно в последние годы пугает… Да, он помогает людям, но в то же время… Сколько еще это может продолжаться? И где же он сейчас? Когда говорившие, действительно опасаясь, что их услышат, резко изменили тему разговора, Вэй Ин уже их не слушал. Все его мысли занимал лишь человек, чьи воспоминания о нем практически единственные не висели на Вэй Ине грузом вины и жаждой все исправить любой ценой. «Лань Чжань? — первое, почему-то неуверенное, со вспышкой образа молодого адепта Гусу Лань в белоснежных одеяниях, всегда забавно реагирующего на все, что Вэй Усянь делает и говорит». «Лань Чжань, — уже уверенное, но почему-то словно впервые распробывая имя на вкус. На него смотрят глаза цвета расплавленного золота, а на дне их мелькает неувиденное беспокойство при виде вернувшегося из горы Луаньцзан. Несказанное: я так боялся, что ты мертв. Вэй Ин же видит прямую осанку, непоколебимый взгляд, руку за спиной и меч на боку. И то самое: Вернись со мной в Гусу». «Лань Чжань». Действительно, где же он, объект его постоянного внимания из прошлого, находится сейчас? Вэй Усянь не может сказать, что встретился бы с ним лицом к лицу спустя столько лет — ему бы хотя бы издалека посмотреть на того, кто перевернул однажды весь его мир, пробудив невиданное желание говорить с ним, видеть его, пытаться вывести на эмоции, требовать к себе внимания. Но не то что бы заклинатель боится получить меч в живот от старого друга… Вэй Ин всего лишь не желает пробуждать о себе не самые хорошие воспоминания. Все-таки Лань Ванцзи вырос в благородном Ордене со своими ужаснейшими правилами, и со Старейшиной Илина, так называемым злом, тому даже видеться не следует. Вдруг опорочит одним случайным взглядом? Вдруг обманом вынудит перейти на Путь Тьмы? Или, что теперь самое страшное: Вдруг Вэй Усянь окажется живым?

***

Вода, как и медитация, уже давно не помогала избавиться от мыслей, заполнивших его голову. Золотые глаза равнодушно пали на отражение в воде, чтобы увидеть собственное лицо, по которому медленно стекали капли — они, очерчивая каждую линию лица, останавливаясь на миг на подбородке, резко падали вниз, в полной тишине звонко ударяясь об острые камни. Спустя пару секунд глаза вновь закрылись. Первый вдох в полную грудь вместо ожидаемого успокоения словно нарочно послал за собой вспышку видения алой ленты в темных волосах; выдох же, добивая, показал как наяву широкую улыбку. Второй вдох вынудил сжавшиеся в позе для медитации пальцы рук мелко задрожать и практически потерять тот небольшой контроль, что вообще у него был. Последний выдох из его тела вырвался одновременно с волной мощной светлой ци, чья сила заставила траву вокруг него всколыхнуться, а насекомых беспорядочно взлететь вверх. Длинные рукава белого ханьфу плавно опустились обратно на колени. Желание коснуться струн гуциня и сыграть мелодию, которую он готов исполнить даже во сне, вновь потревожило его, однако Лань Ванцзи обещал дяде и брату, что не будет больше так часто играть, как делал это раньше. И все же Лань Сичэнь единственный, кто понимает, насколько это невозможно — вот так просто взять и принять раз и навсегда то, что тот, кого он продолжает любить даже после его смерти, не вернется. «Тебе давно пора отпустить его, Ванцзи, — говорил дядя с полной серьезностью, так и не приняв, что его племянник не может забыть о том, кто заслуженно был убит». «Ты до сих пор не можешь отпустить его, — в глазах старшего брата было все то же понимание. Он всегда помнил о том, что знает каждый человек по фамилии Лань, но не желает говорить об этом». Наверное, стоило давно признать, что Орден Лань был когда-то проклят — самой первой любви суждено было быть лишь единственной. Кто-то говорил, что им повезло быть с одним человеком всю жизнь. Кому-то не так везло, когда оказывалось, что их пара любит теперь другого. Лань Ванцзи же мог с уверенностью сказать, что ни о каком везении и невезении в его случае нет и речи — не познав счастья любви, он потерял ее, не сумев спасти. В день десятого празднования падения Старейшины Илина мелодию его гуциня можно было услышать даже в домах людей — и в ней было столько боли и столько тоски, что невольно услышавшие ее жители, сами того не ожидая, начинали жалеть играющего ее. И если песню живого к мертвому слышали многие, то тот, к кому она предназначалась, был глух к звучанию сердцебиения Лань Ванцзи. «Вэй Ин, вернись ко мне». Но не глухи и не слепы были сами Небеса, услышавшие желание сердца и увидевшие силу чувств взывающей души. Я так сильно люблю тебя.

***