Серый, волк и птица

Волков охотно ответил на этот поцелуй, зарываясь в рыжие волосы. Минута тихой нежности была прервана почти робким, словно его смущали чужие чувства, хотя он и до этого их видел, напоминанием Птицы о себе. Крыло начинало чесаться все настойчивее, отчего Сережа повел лопаткой — у него было желание почесать место вилкой. Волков хмыкнул, чувствуя разочарование от того, что поцелуй был окончен. То, как начал двигаться Серёжа, натолкнуло на мысль о не окончившейся линьке, и Олег мысленно закатил глаза — ладно, перерыв, конечно, был к месту, жаль, что поцелуй вышел такой короткий. Сталкиваться с Птицей — Вороном, он ведь вроде не против был — или как тот решит назваться, да и с собственной реакцией на чужие крылья так скоро он не был готов, но как будто у Олега был выбор. — Чешется? — мягко спросил Волков, почесав чужую спину и лопатки сквозь тонкую ткань халата. — Угу, — буркнул Сережа, который тоже не был рад оторваться от столь приятного занятия. Но на Ворона — обещал же, хотя имя ему нравится —Разумовский не сердился. Да, теперь придется долго привыкать. Тот и правда не хотел влезать в их отношения, но ничего не мог сделать… Волков чуть улыбнулся недовольству Сережи и взлохматил его рыжие волосы. — Пойдём в кроватку, там удобнее будет. Тот лишь довольно зажмурился от этого движения, а упоминание кровати вызвало совсем неприличные мысли. Олег усмехнулся чужому румянцу. — Что за мысли блуждают в твоей умной и милой голове, Серый? — чуть подколол Волков и потянул того за руку в их комнату. — Самые обычные! — улыбнулся Сергей, но краснеть не перестал. Халат был сброшен на кресло одним движением. Волков на откровенную ложь лишь мстительно поцеловал чужую шею прежде, чем невозмутимо отойти и сесть на кровать в ожидании Сережи. — Итак, крылья. Сам Разумовский в этот момент пытался выяснить у Ворона — а может ли тот выпустить только крылья, оставаясь в глубине сознания. Птица ворчал, что с появлением в их доме Олега, мозг Тряпки расплавился и весь перетек куда не надо. Правда высказано это было без огонька и почти сочувственно, поэтому Серёжа не обижался. «Ладно, попробуем!» — отмахнулся не желающий тратить силы на споры Ворон. Ощущения, что у тебя за спиной в прямом смысле вырастают крылья, были странными. Тяжесть, смена точки равновесия, и вообще непривычные ощущения. Сережа прислушался к себе — да, он пока не знает, как управлять новыми конечностями, но ощущает чуть ли не каждое пёрышко. Правда, сейчас бонусом шел и увеличившийся зуд, заставивший передёрнуть плечами. А вот Птице всё нравилось — его, скрывшегося в глубине сознания Разумовского, никакие ощущения почти не беспокоили, поэтому он сразу перешёл в более благодушное настроение, явно собираясь подремать. «Главное — крылья не повредите, а то спалю!» — предупредил он напоследок. От взгляда Волкова не укрылась синева чужих глаз, и, несмотря на удивление, он даже как-то расслабился. Дождался, пока Серёжа все-таки сядет на кровать — осторожно и неуклюже, не привыкший к тяжести крыльев — а затем осторожно погладил левое крыло и почесал правую лопатку. — Вы и так можете? — усмехнулся Олег, хотя его это самую малость пугало. Крыло дернулось, выгибаясь, и словно подставляясь под прикосновение, а из горла Серёжи донёсся тихий удивленный стон — вот теперь он начинал понимать, почему Ворон так реагировал, когда трогали это место. — Да, вот пробуем кое-что новое, — отозвался он, справившись с дыханием. — Хм? — заинтересованно уточнил Волков, вырисовывая узоры по чужому крылу. Большие старые перья почти все выпали, но и голым крыло не выглядело — маленькие новые перья были почти везде, не оставляя в основном голого каркаса крыла. Они были мягкими, как и раньше, но казались чуть больше, чем до того, как их прервал Гром — линька или как это у Ворона называется проходит явно быстрее, чем у обычных пташек. — Ох… — только и мог ответить Серёжа, невольно прогибая спину и чувствуя, как взамен зуду приходит удовольствие, которое становится всё более ярким. Ворона внутри не слышно — наверное и правда уснул, поэтому Разумовский решился на большее — он, скрывая смущённо заалевшие щеки, перестал сдерживаться и уже откровенно замурчал, иногда сбиваясь на стоны. Олега как молния прошибла от тех звуков, что издавал Серёжа. Ему даже неловко стало от того, что без крыльев он от Разумовского настолько громких и довольных стонов не слышал. Некстати в голову пришла мысль: «А Птица также это чувствовал?». Волков старательно прочёсывал чужие крылья, выпутывая отвалившиеся перья и приглаживая новые, едва дыша от восхищения и восторга — от Серёжи, от крыльев… от ситуации в целом. Сергей же прикрыл глаза, чувствуя, что ему уже не терпится и позвал, дернув бедрами, потираясь о простыню: — Олежа… Не то, чтобы Волкову не было очевидно, по какой такой причине Разумовский может так двигаться, но, опасаясь ошибиться, он решил не торопить события: — Да, Серый? Серёжа лишь посмотрел на Олега тёмными, полными жажды глазами, не зная, как объяснить, что хочет вот прямо сейчас всего Волкова целиком. Олег облизал пересохшие губы и решился на небольшую шалость — поцеловать куда-то в нежные новые пёрышки, надеясь, что Птица действительно спит и не убьёт его потом за эту вольность. Но то, что делали крылья Ворона с его Серёжей? Это было чудесно. Серёжу словно током прошило, а ведь глядя на сильные черные крылья, способные остановить пули, вот уж точно не подумаешь, что они так чувствительны… — Олежа, пожалуйста! — управлять крыльями у Разумовского получалось плохо, и те лишь бестолково хлопали о кровать, выдавая возбуждение. Волков широко улыбнулся и пересел так, чтобы Серёже не приходилось оборачиваться на него, чтобы видеть. Теперь было не так удобно доставать до крыльев, но если протянуть руки вокруг боков рыжеволосого, словно обнимая, зарыться в перья с этой стороны, целуя Разумовского, можно почувствовать совершенно потрясающий заглушенный их же губами стон Серёжи. А тот отвечал, с жаром, нежностью и любовью, отвечал на поцелуй, зажмуриваясь, когда искры удовольствия проскальзывали по коже. Оторваться от желанных губ, пройтись по линии челюсти, вцепиться в шею почти бесконечной чередой поцелуев-укусов, бессмысленно водя руками по чужим крыльям, он едва ли уже чесал, и наслаждался чужими стонами. Серёжа же в ответ издавал совершенно удивительные звуки — стоны, вскрики, иногда всхлипы разносились по комнате. Он прижимался ближе, позволяя и прося большего каждым движением. Волков оторвался от чужой шеи, лизнул ключицу, отчего Разумовский крупно вздрогнул, толкнул на кровать, надеясь, что лежать на крыльях не слишком неудобно, и что те не повредятся, на всякий случай, словно почти извиняясь, потянулся и поцеловал словленный рукой кончик крыла прежде, чем чуть навалиться на Серёжу, исцеловывая, облизывая и покусывая его грудь и живот, особое внимание уделяя соскам и время от времени проводя руками по перьям. Серёже очень хотелось хоть как-то ответить на ласку, в которую его буквально погрузил Олег, но пока он мог лишь вцепиться пальцами в простыню и стараться не сводить глаз с Волкова. Олег чувствовал невероятное довольство от того, до какого состояния он доводил Серёжу. Он медленно и дразняще сполз ниже, поцеловал сперва тазобедренную косточку, а затем оставил небольшой укус на внутренней стороне бедра, зализав тот и активно игнорируя чужое возбуждение. Разумовского выгибало на кровати, а жар от каждого прикосновения раскаленной лавой растекался по венам, оседая в напряженном члене. Волков, не торопясь, осыпал поцелуями чужие бёдра, иногда его руки тянулись к перьям, если постоянно передвигающиеся крылья тоже могли попасть под ласку. Даже если бы Серёжа хотел забыть о крыльях, у него бы это не получилось — каждое касание к ним было слишком приятным. Неожиданно для чуть прикрывшего от удовольствия глаза Разумовского, Волков оставил поцелуй на его члене и лизнул головку. — Ох! — почти безумный затуманенный взгляд в ответ. Олег вобрал чужой член в рот целиком и более активно принялся за крылья. Такого Серый уже выдержать не мог, он с громким всхлипом выгнулся, кончая в рот Олега и сотрясаясь от дрожи. Волков довольно облизался, отстраняясь. «Надо запомнить, что крылья — удивительно чувствительные» — подумалось ему. Серёжа долго пытался отдышаться, приходя в себя. — Олежа? — Я так люблю тебя, — совершенно естественно вырвалось у Олега, который, едва не забыв про собственное возбуждение, с огромным удовольствием смотрел на раскрасневшегося, поплывшего от оргазма, Разумовского. — Ты такой красивый. Это признание смутило Серёжу больше, чем только что случившееся. — Я тоже очень сильно тебя люблю, — тихо отозвался рыжий, чувствуя, как пламенеют щеки. Волков мягко и осторожно поцеловал его прежде, чем попытаться сбежать в ванную — собственное возбуждение напоминало о себе, но разморенного удовольствием Серёжу отвлекать не хотелось. Большое черное крыло преградило ему путь. — Куда ты? — голос был немного иным, хотя и отдавал мягкостью и расслабленностью. — Освоился с новыми конечностями? — фыркнул Волков, не оборачиваясь. — В ванную. — Можно и так сказать, — голос стал чуть более уверенным, — а вот тебя никто не отпускал… Серёжа настороженно следил за действиями Ворона, но не вмешивался — он сам сказал «да», на тихий вопрос проснувшегося от нахлынувшей лавины удовольствия Птицы: «Тебе помочь?» И сейчас было интересно проверить — получится ли у них жить в мире и любви? Да, возможно Разумовский был идеалистом и романтиком, но… Олег вскинул брови, осознав незнакомо-знакомые нотки в голосе Серёжи, и решил чуть схитрить. Он провёл по чужому крылу, попытавшись пролезть под ним в процессе. Птица «поплыл» от ощущений, но тут уже вмешался и Сережа — пока Ворон отходил от приятных ощущений, он перехватил контроль и просто обнял Олега, повторив слова своего соседа по телу: — Не отпущу! — И что дальше? — скептично уточнил Волков.