Резонанс

      Четыре месяца спустя…       Лизка куталась в плащ в бесплодных попытках отвоевать у промозглого октябрьского ветра оставшиеся в теле крохи тепла. Не помогал даже стаканчик кофе, зажатый в озябших пальцах. На что она вообще надеялась, заявившись сюда после всего, что произошло? После долгих недель допросов и тестов, после целой вечности бюрократической волокиты в стенах регионального отдела министерства по делам сенсоров. После того, как филиал института расформировали и просто выбросили их на все четыре стороны, как отработанный материал.       — Сержант Олейников, ваше удостоверение, пожалуйста.       Лизка вынырнула из болезненных воспоминаний, подслеповато всматриваясь в корочки, которые незнакомый мужчина в полицейской форме раскрыл перед ее носом. Она порылась в кармане в поисках своих документов и протянула ламинированный картонный прямоугольник сержанту.       — Сабурова Елизавета Николаевна, закрытый тип, восьмой уровень, — продекламировал он и без того известный Лизке диагноз, скользнув усталыми глазами по строчкам. — Благодарю за содействие, всего доброго.       Лизка кивнула, принимая удостоверение из его рук, и вновь уставилась на умытую недавним дождем улицу. Проверки личности за пределами дома уже превратились в рутину, она могла по пальцам пересчитать случаи, когда патрули не останавливали ее во время прогулок или походов в магазин. Удостоверение ей выдали, когда выпустили наконец из унылых казенных стен министерства на свободу, без права применения способностей в общественных местах. Каждый месяц Лизка возвращалась туда, чтобы пройти очередную порцию обследований и получить заветную отметку, что она стабильна, может себя контролировать и не представляет опасности для общества. Случившееся в институте ушлые чиновники списали на террористический акт, какое-то время Лизка следила за новостями, но бросила это занятие, когда в деле вдруг появились представители радикальных организаций, готовые взять на себя ответственность. Кого-то даже привлекли к суду, чтобы возмущенная общественность успокоилась и перестала шарахаться от любого, кто был отмечен вязью светящихся узоров. Прохожие все еще время от времени недоверчиво косились на нее, некоторые даже переходили на другую сторону улицы, едва завидев сенсора на горизонте. Лизке было смешно. Если бы она и в самом деле вздумала устроить выброс, другая сторона улицы никого бы не спасла.       Несколько недель по возвращении домой она провела в зыбком тумане, не способная отвечать на расспросы родителей или хотя бы вернуть им и десятую долю того тепла и заботы, которыми ее окружили. Казалось, саму возможность проявления эмоций вытравили из нее те страшные июньские дни. Но воспоминания постепенно притуплялись, сглаживались, как битые стекла в морской воде. Теперь их можно было держать в ладони без риска порезаться об острые края. В день своего рождения она впервые решилась включить подаренный родителями смартфон и зайти в позабытые соцсети. На нее обрушилась целая лавина сообщений, большая часть которых исходила от журналистов и просто любопытствующих, желающих узнать о событиях последних двух лет ее жизни из первых рук. Лизка удалила их все, не читая. Она отыскала страницу Алины и отправила ей короткое сообщение без надежды на ответ. Но подруга откликнулась, написав, что отец теперь снимает ей квартиру, из которой она надеется вскоре выехать, чтобы окончательно порвать с прошлым. Предложить встретиться Лизка так и не решилась, побоявшись натолкнуться на отказ. Еще слишком мало времени прошло, чтобы она перестала быть живым напоминанием о пережитом ужасе. Один тот факт, что Алинка все-таки добавила ее в друзья, уже согревал душу надеждой, что однажды они все-таки смогут наладить контакт. Лизка нашла почти всех, холодеющими пальцами вбивая в поиск даже те фамилии, чьи владельцы уже никогда не появятся в сети. Но она заставила себя пройти по этому усеянному ржавыми гвоздями пути, она должна была разбередить раны, наживую вытравливая из них яд и заразу, чтобы когда-нибудь они смогли затянуться. На некоторых страницах неравнодушные родственники оставили информацию о месте прощания, и Лизка пообещала себе навестить их всех. Всех тех, кого она не смогла спасти. Чувство вины было иррациональным, но от того не менее осязаемым. Оно обвивало Лизку плотными змеиными кольцами, не позволяя вдохнуть полной грудью.       На просторах сети она ожидаемо не сумела отыскать лишь одного человека. И вот теперь она обретается в историческом квартале, который хаотичная застройка оттеснила от центра города к окраинам. Старые купеческие дома в большинстве своем дышали на ладан. Вязь трещин на многократно перекрашенных стенах, рассохшиеся оконные рамы. Казалось, тут давно уже никто не живет. И только Лизка снует по единственной центральной улице, как бесплотный призрак из далекого прошлого. Она даже не знала, в каком именно доме побывала в тот самый день, намертво врезавшийся в память. И уж точно глупо было надеяться, что он вернулся сюда, пройдя через все круги бюрократического ада. Но даже если звезды все-таки сложились под самым немыслимым углом, если она наткнется на него за ближайшим поворотом, это не означает, что он будет рад встрече. Арманов должен был хоть что-то о ней знать, если не номер телефона, который она так и не решилась сменить, то хотя бы адрес родительского дома. Да и ее страница в сети все это время была как на ладони. Если бы он искал встречи, то давно бы ее нашел. Но остановить это безнадежное паломничество Лизка была не в силах. Она бесцельно бродила по узким переулкам, заткнув уши игравшей на повторе «Wintertime love», даже не пытаясь сморгнуть то и дело застилавшую глаза влагу.       Окончательно промерзнув, Лизка толкнула дверь кофейни, уютно светившей оранжевыми окнами-витринами в нахлынувшие сумерки. Если бы она была героиней мелодрамы, то Арманов обнаружился бы за ближайшим столиком, улыбнулся ей, отставив изящную чашку кофе, кинулся навстречу и закружил в объятиях. Но максимум, на что тянула ее жизнь, это унылая артхаусная короткометражка, снятая студентом, получившим трояк за сценарное мастерство. Поэтому в тесном зале ее поджидал только скучающий бариста, с опаской скользнувший взглядом по ее лицу. Но уже через секунду парнишка навесил на физиономию дежурную улыбку, за что Лизка была ему безмерно благодарна. Она сделала заказ и уселась за дальний угловой столик, с которого, впрочем, отлично просматривалась расплывающаяся в мороси дождя улица. Кажется, она не была готова к тому, что поражение окажется настолько болезненным. Нахлынувшая было тоска вдруг сменилась злостью. Неужели она заслуживает, чтобы все закончилось вот так? Неужели все те хрупкие моменты близости, что они разделили, не стоят того, чтобы подать ей хотя бы один чертов знак? Хоть одно подтверждение тому, что он в порядке. Она ведь не просит многого!       Лизка с досадой откинулась на спинку стула и уставилась в окно. А если представить, что он все-таки где-то рядом, буквально в паре шагов от нее, но она просто не способна разглядеть его за нагромождением кирпича и бетона? Если бы она только могла… Лизка моргнула, на секунду опешив от собственной недогадливости. А почему, собственно, нет? Ей запретили использовать способности на общей территории, но речь шла только о телекинезе. Они ведь не могут запретить ей смотреть? Не ее вина, что она способна видеть по-другому.       Лизка мельком глянула на баристу, который был всецело увлечен протиранием кофейных чашек. Затем отвернулась, так чтобы в глаза случайному свидетелю не бросалось ее лицо. Проворачивать все это здесь, вне стен института или министерских кабинетов, казалось чем-то неуместным, даже постыдным. Будто ей приходилось оголяться прямо посреди улицы. Она привычно нырнула во тьму, подстраивая разум под резкое изменение пространства. Дома на несколько сотен метров вокруг превратились в прозрачные клетки со светящимися контурами. Внутри сновали силуэты, бледные, призрачные, но совершенно обычные человеческие силуэты, без светящихся клубков в груди. Их было слишком много. По сравнению даже с одним городским кварталом территория кампуса теперь вспоминалась тесной и пустынной. Отыскать там кого-то ничего не стоило. А здесь Лизка попросту терялась в белом шуме, в переплетении светящихся граней и теней. Она поднялась выше, зависла над крышами, над не замиравшей ни на секунду суетой. И позволила лучам энергии выпростаться из нее, раскинуться подобно лепестками хризантемы, накрыв собой близлежащие дома. Она никого не касалась. Нити покачивались в изнаночном эфире, как щупальца португальского кораблика под водой. Чтобы не заметить ее, мерцающую как фейерверк, как яркий маяк посреди тумана, надо было быть или слепым, или попросту не желать видеть. Лизка вернулась в реальность, где бариста все еще продолжал методично полировать посуду, не обращая на нее никакого внимания. Часы показывали 19:43, с момента ее выхода за границу реальности прошло от силы минут пять. Что ж, она сделала все, что могла. Пора было возвращаться домой, до родных пенатов еще добираться по меньшей мере час на двух трамваях.       Завибрировал телефон, и Лизка лениво опустила взгляд на столик, ожидая увидеть входящий от мамы. Но номер оказался незнакомым. Она опасливо взвесила трубку в руках, раздумывая, хочет ли сейчас разговаривать с очередным журналистом или спамером, но это мог быть кто-то из многочисленных безлицых министерских клерков, принимавших теперь непосредственное участие в ее жизни. Звонивший все никак не унимался, и Лизка со вздохом нажала на кнопку приема.       — Сабурова, если хочешь поговорить, для этого существуют телефоны.       — Да я ведь и номера вашего не знаю, — ответила Лизка чувствуя, как земля уходит из-под ног. Кажется, она проваливалась в какую-то сюрреалистическую дыру, вслед за плешивым бешеным кроликом.       — Где ты сейчас?       Лизка быстро глянула на картонку меню под стеклом столешницы и передала название кофейни своему незримому собеседнику.       — Понял. Никуда не уходи.       Как на иголках, она отсчитывала минуты ожидания, не веря в то, что это происходит на самом деле. Когда Арманов вошел в тесный зал, стряхивая с тренча капельки дождя, она неимоверным усилием заставила себя снова начать дышать. Вдох. Вот он коротко кивнул ей в знак приветствия и подошел к стойке, чтобы сделать заказ. Выдох, и он усаживается напротив с таким видом, будто встретиться с ней за чашечкой кофе — самое обычное дело.       — Я должен был предположить, что ты выкинешь нечто подобное.       — Если бы вы потрудились как-то связаться со мной, мне бы не пришлось, — огрызнулась Лизка.       — Я хотел дать тебе время. Не был уверен, что ты вообще захочешь контактировать с кем-то, кто был связан с теми событиями.       Пришлось, стиснув зубы, признать его правоту. Она и сама действовала так же, боясь навязываться, травмировать кого-то одним фактом своего существования. Они помолчали еще немного в ожидании, пока бариста поставит на столик вторую чашку и уберется восвояси.       — Так значит, вы все-таки планировали меня найти, — протянула Лизка, когда они снова остались вдвоем.       — Перестань мне «выкать», Сабурова, — бросил вдруг Арманов раздраженно. — Я больше не твой наставник.       — Тогда ты перестань называть меня по фамилии.       — Туше, — он усмехнулся, рассеянно проворачивая кофейное блюдце.       — Ты не ответил на вопрос.       — Это… сложно, Лиза. Я виноват перед тобой.       — В чем это? — не поняла она.       — Ты была уязвима. Искала поддержки и защиты, а я неосмотрительно дал тебе слишком много. Я подпитывал твою привязанность, пока она не переросла во влюбленность. Признаться, мне это очень польстило.       Лизка открыла было рот, чтобы возразить, но он прервал ее мягким касанием пальцев к замершей на столике ладони.       — Пожалуйста, дослушай до конца. Если бы я был более сдержан в своих чувствах, ты нашла бы себе кого-нибудь более… подходящего. В том числе и по возрасту.       Лизка сверкнула гневным взглядом, но смолчала. Хотя ее буквально распирало от желания высказать все, что она думает о его долбанной психотерапии.       — Я не хочу, чтобы ты цеплялась за меня, только потому что мы вместе пережили травмирующий опыт, и тебе больше не с кем его отрефлексировать. У тебя впереди целая жизнь, которую ты можешь посвятить буквально чему угодно. Вокруг столько людей, с которыми у тебя могут завязаться здоровые, не омраченные пережитками прошлого отношения.       Столько людей, на которых ей абсолютно наплевать. Столько милых, открытых, компанейских мальчиков, вроде Дениса. Столько Алексов, готовых обсуждать с ней музыкальные альбомы ночи напролет. Вот только шагнула в огонь она ради другого. Лизку разбирал нервный смех. Оказывается, не только она способна утопить себя в самокопании. В его словах, конечно, была доля правды. Он был старше, он опекал ее, возможно, с самого начала немного сильнее, чем других студентов. Она потянулась к нему, ища опоры в переломный для себя момент. Но все, что было после, уже не спишешь на желание уютно устроиться под чьим-то заботливым крылом. И, черт возьми, неужели ту искру, что возникла между ними, следует затоптать только потому, что они встретились в неподходящее время и в неподходящем месте?       — Говоришь так, будто ты глубокий старик, которому в жизни уже ничего не светит, — усмехнулась она, когда молчание слишком затянулось. — Что, если все намного проще? Если меня тянет к тебе, не потому что ты коварный манипулятор, подкупивший меня вовремя подставленным плечом? Что, если я способна сама осознанно решить, как мне жить дальше?       — Хотелось бы в это верить.       — Так поверь, — выпалила Лизка, подавшись вперед, переплетая их пальцы одним порывистым движением. — Неужели это так сложно, начать все с чистого листа, как нормальные люди. Сходить на свидание, узнать друг друга получше. Мартышки бы справились.       Брошенная вскользь подколка из арсенала их общего академического прошлого, кажется, растопила какую-то невидимую ледяную преграду. Арманов усмехнулся, не отнимая руки, поправил очки, глянув на нее из-под бликующих стекол с каким-то мальчишеским озорством.       — Тогда пошли.       — Куда?       — На первое свидание, — ответил он, увлекая ее к выходу.