Ему тоже больно

Спустя месяц, это нормализовалось и стало системой, немного пьяный Кирилл, совершенно трезвый Игорь, сигареты и зелёный чай, точно — и проблемы, дохуя проблем, но Игорь справлялся, слушал, иногда успокаивал, а иногда молча, с сочувствующим взглядом протягивал дешёвую пепельницу, куда летела очередная сигарета. Он не понимал почему слушал, он не понимал зачем и почему помогал Киру, он не понимал зачем, но снова взялся за дело о смерти Лизы Макаровой, для себя самого докопаться до правды? Возможно, а ещё потому что перестал верить в то, что это сделал Гречкин, потому что сам постепенно начал привязываться, но не хотел это признавать. Гром не хотел признавать, что в его глазах резко перестали быть дебильными татуировки, Кирилл часто увлечённо рассказывал о них, придавая рисункам свой смысл. Игорь смирился с золотыми грилзами и они перестали раздражать. Майор был рад когда Кирилл к нему заглядывал, но показывать это в полной мере было страшно. Гречкин же не скрывал привязанности, он заходил когда была возможность, последнее время не чтобы рассказать о проблемах, может даже послушать самому, он приходил трезвый и они просто болтали о разном, оба находя эти разговоры чудесным времяпровожлением. И вот снова, Кирилл на пороге стучит в дверь и не дожидаясь ответа заходит. —Бухой? —хмурится Гром, нетрезвость в Кире видно сразу, по глазам, улыбке и поплывшей походке. —Немного. — грустная улыбка с виноватыми глазами, будто оправдывается.Блондин устало садится и достает сигарету. « Какой же он чертовски красивый.» — проносится в мыслях. Игорь быстро одергивает себя за такие мысли и идёт на кухню за чаем, только кивнув Кириллу:  — Рассказывай. —Извини, пожалуйста, я пытался, я не хотел, просто, мне очень херово было, а там ночь была, а во мне ещё и две бутылки текилы было, извини пожалуйста, я, я больше не буду, честно… — сбивчиво начинает Гречкин. —Так, ну смотри, давай с тобой договоримся — когда тебе плохо и ты хочешь порезаться, звони мне и едь сюда, если ехать сам ты не в состоянии, звони мне, я приеду и отвезу сюда, договорились? — неуверенный кивок — А сейчас, показывай что натворил и рассказывай когда натворил, все обработаем, если ты вдруг не обработал. —Не обработал, извини. — Кирилл готов сквозь землю провалиться, ему первый раз в жизни стыдно, он чувствует себя нашкодившим школьником, который не принес домашку, ему стыдно, что он приносит хлопоты Игорю не в первый раз, но Игорь его в этом совсем не обвиняет и обвинять не собирается, от этого и стыдно. —Ох, боже. Ладно, что с тобой сделаешь, ну показывай давай, не побью же я тебя за это. И почему так заботливо? Кто Гречкин ему вообще? Дружбой это назвать трудно, для романтических отношений нужна романтика, а для сексуальных собственно секс, ни того ни другого у них не было, но весь этот эксперимент «пойми какой Кирилл на самом деле» уже давно завершился, а заканчивать Игорь его не спешил, вот и напрашивается вопрос — Почему? Грому очень хотелось знать на него ответ, ответ сам напрашивался, но озвучивать его слишком уж не хотелось. Кирилл нехотя стягивает гавайскую рубашку, оглядывая выпирающие ребра, на которых несколько глубоких порезов, они хаотичные и было ощущение, что Гречкин просто вовремя остановился, продолжи он, живого места бы не было. —Болят? —Немного… Бля, Игорь, прости пожалуйста, мне так за это все неудобно, я постараюсь больше к этому не прибегать, често. —Кир, ты меня что ли порезал? Тебе бы перед собой извиниться и себе пообещать так больше не делать, ты должен этого не делать ради себя а не ради меня, конечно мне это радости большой не доставляет, но больше всего ты от этого страдаешь, давай я схожу за спиртом и ватными дисками, чтобы все обработать, а ты пока об этом подумаешь? —Угу. Кирилл смотрит на немного кровоточащие шрамы. А смысл просить прощения у себя? Не будь Игоря, Кир попросту откинулся бы ещё после первых двух срывов, не будь Игоря, о его проблемах не знал бы вообще никто, он продолжал бы вечно жить в этом образе, а так он может не притворяться хотя бы два часа в день, не строить из себя хер пойми кого. Кирилл перестал даже шататься по шлюхам, его это больше не интересовало, раньше одноразовый секс он использовал вместо похода к психологу, но теперь было кому выговориться, теперь был тот, кто действительно выслушает. Он не испытывал чувство вины перед собой, он испытывал его перед человеком, которому кажется не плевать. Гречкин прекрасно помнил слова отца: «Разве кого то ебут твои несуществующие проблемы?!», он повторял их себе, после каждого раза, когда Всеволод поднимал на него руку, он повторял их себе, когда после наркоты становилось настолько плохо, что хотелось просто откинуться, он повторял себе эти слова после суда, когда три дня не мог встать с кровати, когда его трясло перед тем же судом и когда отец говорил ему, насколько же Кир бесполезен и как же похож на мать. Кириллу было плевать на себя, но не на человека, которому есть дело до его проблем и до него самого. —Так, я пришел, а теперь спокойно рассказывай, мне нет смысла тебя осуждать или обвинять в чем-то. — кивает Гром, становясь на колени перед Гречкиным, и моча диск спиртом. —Сегодня ночью я это сделал, я просто когда бухну последнее время на меня накатывает чувство вины и сожаления, сожаления обо всем, о том каким стал и кем являюсь, какой образ жизни веду и так далее. Ауч, бля больно! — шипит Кирилл, когда ватный диск касается порезов. —Не матерись на меня. — поднимает глаза Гром — И винить себя пока рано, я с Дубиным разбираюсь насчёт дела Лизы, он посмотрел по камерам, за рулём парень на тебя не похож ни капли, осталось это доказать. —Спасибо, нет, Игорь, често. Спасибо огромное! — Кирилл улыбается так искренне и лучезарно, что обсолютно не верится, что это тот Кирилл Гречкин, о котором говорят в новостях. Красивый по настоящему, без напыщенности и надменности. Гром засматривается, любуется улыбкой с золотыми грилзами и слишком поздно поняв, что нужно что-то отвечать, немного смущается, опускает глаза и тихим, сказанным в пол: «Не за что, мне совершенно не трудно. К тому же, это все справедливости ради…», разрывает неловкую тишину. «И с каких это пор, у справедливости обесцвеченные волосы, татуировки и гриллзы?» — ворчит разум Грома. —Бля, как мне можно будет тебя отблагодарить? —Запишись к психологу и постарайся пить меньше. —А деньги? —А мне не нужны от тебя деньги, я выполняю свою работу и кстати, улыбайся почаще — тебе очень идёт. — говорит Гром, стараясь не обращать внимания, на голос разума, кричащий о том, что майор сказал лишнего. —Я… красиво улыбаюсь? — Кир неожиданно для себя краснеет, он слышал про все, про отличную фигуру, про красивую задницу, про то, как он ахуенен к кровати, но про улыбку никогда, она никого никогда и не волновала. —Ну да. — кивает мужчина, тщательно обрабатывая ещё один порез на худых выпирающих рёбрах. — Тебе разве это никогда не говорили? —Нет. —А зря, ты в принципе красивый. Особенно когда без своих выкидонов, может из-за них, твоей красоты не замечали? —Ну, у меня было много любовниц так то. И любовников тоже. — немного обиженно говорит Кир, приросший к нему образ так и кричит: « Как это не замечали?! Мне и домик так -то бывший дарил.» —А что-то большее чем секс у вас было? —В каком смысле? Ты про подарки что ли? — ведёт бровью Гречкин. —Ну тогда все с тобой, Кирилл, ясно. — вздыхает Гром, он не был удивлен такому ответу, но все же Гречкина было жалко, ему бы какого нибудь адекватного партнёра рядом с собой, который любит, понимает и не только с ним ебется да по клубам ходит. Молчание стоит уже несколько минут и каждый находится в своих мыслях. Игорь уже обработал порезы и даже успел сходить на кухню, чтобы убрать аптечку.Гречкин же не понимает, почему ноет там, под рёбрами. У него никогда не было возможности быть маленьким ребенком, не было возможности просто прийти к родителям, да даже если бы мать не осталась жива, прийти к тому же отцу и сказать о том, что его волнует, или о каких-то успехах в школе, или в его увлечениях, но Всеволоду до этого дела не было, а персоналу, которые смотрели за маленьким Киром и подавно. —А я стихи раньше писал. — разрывает тишину Кирилл. —Да? — немного удивлённо переспрашивает Игорь, а про себя лишь продолжает удивляться, как же обманчива внешность и образ Гречкина. —Да. Лет в пятнадцать бросил.— с некоторым сожалением в голосе отвечает Кир и достаёт пачку. —О чем писал то? —Да, хуйню всякую. Поэтому и бросил. —И кто же это тебе сказал? Или сам придумал? Гром прекрасно знал по Диме проблему самокритичности поэтов, художников и музыкантов, так называемые творческие личности часто недооценивают свои работы или перестают творить из-за одной негативной фразы в сторону их творчества. Гречкин кажется, не исключение. —Да, отец увидел, сказал хуйня это все и бабское занятие, вот и бросил. — выдыхает горький дым парень и устало смотрит на Игоря. Устало и как-то осознанно. Гром никогда не замечал за Киром такого взгляда. Он, кажется, протрезвел. —А кто-то кроме отца знал? —Скажешь ещё, я никому со своей поэзией да и в принципе нахуй не сдался. — тушит сигарету Кир и усмехается. —Разве? А как же …? — мужчина прерывается. О матери Гречкина не было известно обсолютно ничего и Игорь догадывался, что и с ней отношения могут быть не очень. —Мать? Умерла она. Вскрылась… даа, я кстати чем то на нее в лице похож, думаю за это меня отец и ненавидит. Забавно, но не только лицом в нее пошел … —Кир, извини, мне очень жаль. Если хочешь, можем закрыть эту тему. —Да я привык уже, к тому же я ее не помню даже. В общем, в норме все. — увидев лицо Грома, блондин добавил — Да, Игорь, все точно в норме, спасибо. И знаешь, я хочу о тебе поговорить. —Ты имел ввиду о расследовании? — немного на понимает майор. —Нет, конкретно о тебе. —А что обо мне говорить? Что Гречкину может быть интересно в его персоне, Игорь не понимал. Чем молодому, богатому парню может быть интересен почти сорокалетний майор полиции? Грому вдруг показалось, что это все какая то странная игра, правила которой он до сих пор не понял. Как вдруг Гречкин, ебучий Гречкин отказался таким? Таким, который раньше писал стихи, таким, у которого и родителей толком не было, таким несчастным, разбитым и в некотором смысле абсолютно одиноким. В голове не укладывалось, как человека, обвинённого в непреднамеренном убийстве ребенка может быть жалко, но Гречкина жалко было. —Ты сколько в полиции служишь? — глаза блондина хитро блестят. —Много, — вспомнить точно у Игоря не получилось и на секунду задумавшись он прибавил— точно больше пяти лет. —Ну вот. Не поверю, если скажешь, что человеку, который больше пяти лет служит в ментов… полиции, нечего рассказать и что о его личности будет неинтересно говорить. Или не думал что конкретно мне будет неинтересно слушать? — Кирилл лукаво улыбается. — В общем, давай отвлечемся от моих проблем и детских травм, я вот например очень хочу послушать о тебе и твоей жизни, каким ты в мои годы был и все в этом роде, если же тебе будет интересно, тоже что нибудь про себя расскажу. Давай? —Ну давай. — такой оживленный Кир не мог не радовать — Ну, что сказать про меня можно… На гитаре играть умею. —Серьезно? —Абсолютно, сыграть? —Конечно! — блондин, чуть ли не подскакивает на стуле и немного морщится от боли — потревожил свежие порезы. Гром достает старую акустическую и начинает играть ненавязчивую проходную мелодию. С чего Кир, ни разу не бывавший в походах решил, что она походная не ясно, но в его представлении они звучали именно так.

***

Под звуки гитары и служебных историй Грома, Кирилл замечает как начинает засыпать, Игорь тоже сонливость парня замечает. —Спать уже хочешь? — улыбается майор. —Немного, а сколько времени? —Не знаю, часов одиннадцать наверное. — открыв телефон, Гром удивлённо поднял брови — Кир, четыре утра уже… —Нихуя. А мне ещё за три пизды домой ехать, да я же за рулём прям усну … — парень быстро прикусывает язык, очень уж не хотел Гречкин, чтобы Игорь знал, что блондин бухой снова разъезжает. —Так, воспитывать я тебя сейчас не буду, иди ложись спать, утром побеседуем. —Как ложится? А ты где спать будешь? — спрашивает Кир, сдерживаясь, чтобы не пошутить про еблю. —Так ты на диване спать будешь, а у меня спальня есть. —А, ну ладно, спокойной ночи тогда. —Спокойной. Гречкин уходит, а майора не покидают мысли, что же в его отношении к Гречкину изменилось, потому что что-то изменилось явно, и это были не только жалость и сочувствие, не только желание помочь, почему Кирилл вдруг стал… красивым? И почему у Гречкина такая улыбка? Такая, обворожительная (от одного этого слова Игорю уже было не по себе) что ли?