Могила твоих снов

Но Джим всерьёз решил помочь доктору, не только физически, но и морально. Как самому Ливси, так и капитану Смоллетту, раз доктор так о нём беспокоится. Когда он вошёл в капитанскую каюту, её хозяин ещё спал. Джим воспользовался этим, и глубоко вздохнул, набирая волю. Вдруг, когда моряк проснется, его снова охватит паника и он сбежит? Юнга сделал несколько шагов вперёд, и стук обуви о доски разбудил спящего. Смоллетт сёл, свесив ноги на пол и потёр больную голову, пытаясь придать картине вокруг ясность. Перед ним стоял Джим, он был спокоен, на лице играла лёгкая улыбка. Неужели, он не боится его? Джим оставил рядом стопку с чистой одеждой, которую попросил принести доктор. — Сэр, я принёс вашу одежду, — бодро, но не слишком, сказал мальчик и направился к выходу. Ему стоило большого труда держать себя в руках, у капитана такой жуткий взгляд. — Погоди, — окликнул его капитан. — Нам... нужно поговорить, юнга. Хоть тон и не был очень строгим, Джим напрягся. Он подошёл и сел рядом, когда капитан попросил жестом. — Я хочу извиниться перед тобой за сегодняшнее. Я не собирался тебя пугать, — очень близким к своему обычному голосом произнёс Александр, хотя, было немного сложно просить прощения у ребёнка. — Я знаю, — ответил Хокинс. — Что? — Я всё понимаю, доктор объяснил мне. — В ответ Смоллетт хмыкнул. Интересно, что там наобъяснял Дэвид. — Значит, ты не сердишься? — Не-а. — Это хорошо. — Я могу идти? — Иди. После того, как Джим вышел за дверь, он прислонился к дереву спиной и облегчённо вздохнул. Как же трудно. Но может, и это хорошо, первый шаг к тому, чтобы перестать бояться. Капитан столько сделал для него в тот день. А мог просто попросить юнгу рассказать всё и избежать позора. Может, он и не такой уж неприятный, каким его видел Джим до приплытия на остров? — Ну, как? — Спросил доктор, который всё время был за дверью, на случай чего. Он взял его под руку и повёл вперёд. — Я очень испугался… — Стыдливо пробормотал Джим. — Но я не убежал. — Это же очень хорошо, — подбодрил его Ливси. — У людей очень много времени уходит только на это, а ты почти с первого раза. Но на самом деле далеко не с первого. Джим знал, что сейчас доктор, наверное, пойдёт к капитану или займётся другой работой, и он не хотел его отпускать. Он попросил Дэвида побыть с ним ещё немного и поиграть в шахматы. Бен, хоть и был хорошей компанией, но вечно отвлекать от работы невозможно. Ливси согласился, если он понадобится, то его предупредят, что он нужен на палубе. И они снова отправились по просьбе мальчика к нему, прихватив настольную игру. После трёх партий Хокинсу надоело, тем более, что играл он хуже доктора. Он провёл рукой по доске, чтобы фигуры упали, но не разлетелись по каюте. — Джим, ну что это такое? — Пожурил его Дэвид. Но вместо ответа, паренёк залез к нему на колени и обвил его шею руками. Ливси немного оторопел от неожиданности таких действий, но положил ладони на тонкие лопатки, мягко прижимая к себе. — Доктор, вы меня любите? — Ну конечно, малыш. Разве я дал тебе повод сомневаться в этом? — В голосе проскользнуло беспокойство. — Нет, просто мне нравится, когда вы говорите об этом, — Джиму вдруг стало как-то одиноко. После того, как умер отец, он привязался к Ливси ещё больше. И не хотел делить его ни с каким капитаном. Помнится, на острове, до всего этого, когда Грей по дружески положил ему руку на плечо, Джим так и задохнулся ревностью. Он подбежал и скинул чужую руку с родного плеча. Доктор не сказать, что был доволен таким собственничеством, а Абрахам просто рассмеялся. Джим сполз с его коленей и устроился рядом, по-прежнему разместив верхнюю часть тела у него на груди. Позволял он себе такое редко, только когда во время визитов доктора раньше, ему было очень плохо и Дэвид жалел его. Но было так хорошо. Рука Джима держалась за рукав доктора, так, словно у него его отберут. И Ливси немного засмотрелся на неё. Такая худенькая, с мелкими шрамами, даже немного бледная для того палящего солнца, под которым он находился столько времени. Джим всегда был очень худеньким. Постояльцы, особенно пожилые женщины, ласково дёргали ребёнка за щёчки и говорили, что его совсем не кормят, хотя это было не так. Джим не любил, когда его так тискали, дёргали за что-то до боли. Доктор никогда так не делал, и он, вместе с его матерью были самыми любимыми среди людей, которые были ему небезразличны. Именно за это, никогда не дёргали, никогда не щипали, зная, что это неприятно. Ну, разве что доктор, когда осматривал его.

***

Смоллетт хотел поговорить с Ливси о том, что же они с Трелони обсуждали без него. В его каюте стояла неубранная партия в шахматы, но одна чёрная фигура уже лежала сражённая рядом с доской. Уже спускались сумерки. Интересно, сколько он проспал? Ливси нигде не было, оставалась каюта Хокинса. По неосторожности или качке, дверь осталась приоткрыта, но настолько, что оставляла лишь тоненькую щель. Смоллетт уже хотел постучать, но невольно вслушался в разговор, слышимый изнутри, и подошёл к щели, заглянув в неё. На самом деле, они особо не разговаривали, просто беседовали. Доктор и Джим то и дело вспоминали смешные или те, что просто отпечатывались в памяти, моменты из своей жизни. То, как Джим запутался в сетях и его приходилось оттуда вызволять; то, как Дэвид впервые пришёл к больному мальчику и тот прятался от него. Про то, как Джим разбил свою первую тарелку и мать неожиданно закричала, что это на счастье. А бывало, рассказывали о забавных случаях, произошедших с ними порознь. Как в лесу молодые устроили огромный костёр, а на утро остался лишь пепел и угли. Дети из округи, в том числе и Хокинс, прыгали по золе и разбрасывали её по всюду, веселясь, и домой пришли практически серые. И ещё о многом. То и дело было слышно «а помните?», «а помнишь?». Джим лучезарно хихикал, доктор тоже позволял себе тихо смеяться. Несколько недель назад, Смоллетт бы недовольно фыркнул и пошёл дальше, или прекратил эту милую беседу. Но сейчас было как-то… завидно. Ему-то было некому рассказывать неловкие и забавные случаи. У него их и не было, или не запоминал. И ему уж точно было не понять, что такого особенного вспомнить о сетях или костре. Джим и Дэвид стали счастливой маленькой семьёй во время плавания, и ему в ней нет места. Каким же он был дураком, когда думал, что теперь не один. Плавание закончится, о нём и думать забудут. Они друг другу чужие. Его жизнь устоялась, и свернуть из неё никуда. Дэвид услышал удаляющиеся шаги за дверью, и догадался, что кто-то всё это время стоял за ней. Резко встав и заставив Джима с недоумением следить, что он там делает, Ливси вышел и увидел в темноте удаляющегося капитана. Доктор не окликнул его, он вошёл обратно и взглянув на свои часы, сказал Джиму, что пора заняться делами. Поднявшись на палубу, доктор обнаружил, что всё пропустил, приготовления на ночь уже закончились и все разошлись по своим местам. Делать было нечего, и он обменявшись приветствиями с Трелони, который сегодня стоял на вахте, и всё хотел с ним поговорить но никак, спустился. Джим был уложен чуть раньше. Он хорошенько устал, столько случилось за один день. И доктор решил навестить капитана. Тот, оказался в своей каюте, к слову её чисткой никто особо не занялся, и кровавые следы на стенах угнетали. Смоллетт сидел на кровати, лицом к стене и спиной к Ливси, в руках покоилась полупустая бутылка рома. На столе стояла всё та же партия, несколько фигур были передвинуты, а три белых покоились вне поля. — Зачем ты пришёл? — Разве мне нужен повод, чтобы навестить друга? — Ливси подумал, что разумнее пока держать дистанцию и сел на стул у стола. В ответ Александр хмыкнул. — Разве я тебе друг? — А разве нет? Что случилось? Почему ты пьёшь? — Какое тебе дело?— Безразлично спросил Смоллетт. Он всем своим видом просил оставить его в покое. Кажется, он был уже хорошенько пьян. — Перестань думать, что всем важны твои приказы, но никому не важен ты, — рассердился доктор. — На этом корабле о тебе беспокоятся. По крайней мере некоторые… — Ты лжешь! — Выпалил моряк. — Я даже тебе в тяжесть. Конечно, кому нужен старый ворчливый капитан? Никому… Мой удел одиночество. Оно мне никогда не мешало, но появился ты и этот мальчишка. Ливси подошёл сзади к Смоллетту. Взял его голову в ладони и направил вверх, так, чтобы тот смотрел ему прямо в глаза. Александр молчал, на лице стояло бесчувственное выражение, тем не менее глаза были широко раскрыты, в прочем, как и всегда. Ливси был серьёзен, он пытался победить в этой схватке взглядов, чтобы Смоллетт сдался, выслушал его. — Я знаю, почему ты это делаешь, тебе уже просто всё равно. Люди ведут себя так, как хотят другие, потому, что им не наплевать на мир вокруг. Тебе уже ничего не нужно от других, они тебя не волнуют. Ты закрываешься в своём мире безумия. Прошу тебя, не делай этого, не уходи. — Голос перешёл на шёпот. — Тебе не нужно это, поверь. Останься. — Я не нужен тебе… — Нужен, очень нужен. Как же ты не можешь понять? — Ты говоришь правду? — С глазами брошенной собаки спросил Смоллетт. Его характер так изменился, казалось, от прежнего капитана осталась лишь малая часть. Дэвид с трудом мог предугадать его поведение. — Разве я когда нибудь обманывал тебя? Алекс, — ласково спросил Дэвид и выпустил его голову из рук. — Ты не против, если я буду тебя так звать? — Не против. Только не слишком часто. — Александр развернулся и сел на край рядом с Дэвидом. И тут же погрустнел. — Я снова сыграл с ним, он не уходит, пока не сыграет пару ходов. Я не могу ему противиться. Дэвид заметил, что когда капитан уверен в себе и чувствует себя лучше, то чёрных фигур на доске становится меньше. Но, когда он впадает в безумие, то начинает проигрывать. Он играет сам с собой, подчиняясь своим галлюцинациям. Но если проиграет, то всё потеряно. Лучшее, чем может ему помочь Дэвид, это подыграть. — Я уверен, ты выйграешь. — Он положил руку ему на плечо, и почувствовал, как голова капитана устало ложится на его плечо. Доктор решил воспользоваться случаем и перевязать Александру недавно нанесённые самим же раны. Закончив, он ещё долго держал в своих, худые, с грубой кожей руки моряка.