Могила твоих снов

Этой ночью было тепло, даже жарко. Но только одному на этом корабле так не казалось. Всё это время, каждую ночь, Смоллетт просто нырял под тяжесть одеял, как если бы он покоился под завалом руин, и уходил в себя, увязая в мыслях. Но на этот раз, закоулки его мозга открыли себе новые тёмные переулки и двери. И дело было не только в событиях, которые возрождались снова и снова, так, словно он пережил их только что. В тех людях, в том пирате. Что могло заставить человека совершить такое? Александр никогда не знал ответы на такие вопросы, просто перестал спрашивать. Ни то, в совершенстве познал беспринципность мира, ни то, просто вырос. Но загадки, берущие своё начало в наивном детстве, обрели новую жизнь. Почему? Можно ли жить спокойно, зная, что искалечил чью-то жизнь? Очевидно, можно… Жестокость — одним только словом можно описать все те деяния, последствия которых душили его, и многих других людей на этом свете. Вот, где словам не нужно сбиваться в кучи и образовывать предложения, чтобы их понять. Они становятся единственным ингредиентом знакомых тебе лиц. Так, обретают смысл слова, тут не надо находить никакие синонимы. Сегодня Ливси не пришел ночевать. Он сегодня не будет спать здесь. Занят, или просто избегает его. Смоллетт превратился в моток с одеялом. Но и тот, который всегда был мягким как снег, сейчас давил на него ужасным грузом. Он высасывал кислород из воздуха с прожорливостью кита, но и выползать из своей норы моряку не хотелось. Александр знал, что если выйдет, то его будет поджидать он. Смерть, чьи образы он слышал в детстве и юности от моряков и других трудяг. Каждый описывал эту даму по своему, но в детских когда-то глазах Смоллета, она являлась совсем другой. Это была не костлявая старуха с косой. Это был мужчина, в чёрном, как пустота ночи плаще, капюшоне закрывающем его бледное, лысое лицо, с хитрым взглядом. Он словно вышел прямиком из той истории, услышанной им когда-то давно: о храбром рыцаре, сыгравшем в шахматы с самой смертью, и, в итоге, проигравшем. «Конец» — вот более подходящее название для его пола, но это слово было слишком приятным, для того пробирающего до костей, жуткого в своей безжизненности и такой злобе образа. Он встретил его, ещё когда Смоллетт вошёл в комнату, и Ливси оставил его одного, закрыв за собой дверь. Он стоял в углу, но не шелохнулся, тени сползли с него, открывая взору. И он там, не сдвинулся, терпеливо выжидая. Мужчина был уверен в этом. — Я долго наблюдал за тобой, — вдруг, услышан он шёпот, и по спине пробежало стадо мурашек. Он всё ещё стоял в углу, зловеще улыбаясь. Его взгляд был прикован к разложенной на столе, но так и не начатой партии. Он хочет сыграть. Утащить и его следом за рыцарем. Он усовершенствовался после той игры. Но рыцарь был опытным, у него были навыки, и он знал как задержать смерть. И пусть проиграл. Он хотя бы попытался. Но Смоллетт не смог бы сыграть так хорошо, он лёгкая добыча. А его соперник, настоящий виртуоз. Александр не выдержал этого пронизывающего взгляда, груз был слишком тяжёл. Он вскочил, и в несколько шагов, оказался у маленькой прикроватной тумбочки, в которой доктор хранил свой саквояж. Он был на месте. Нужный инструмент оказался аккуратно сложен со всеми остальными в маленькой сумочке. Нельзя делать это на видном месте, нужно там, где никто не увидит. Выбор пал на верхнюю часть руки, ниже плеча. Смоллетт рухнул на докторскую кровать, задрал рукав рубашки и бесчувственно начал проводить скальпелем по светлой коже, которую редко касалось жаркое солнце. Из тоненькой линии просочилась кровь. Ещё одна линия, рядом с первой, и ещё. На последней он остановился. Лезвие вошло глубоко в этот раз. Но он не чувствовал боли, лишь облегчение. Тоненькие струйки крови потекли змеями обвивая руку. Они кусались, но совсем не больно. Первые капли упали на пол. Звук раздался эхом в ушах. Громко, захотелось закрыть уши. На несколько минут он почувствовал себя свободным, стало хорошо. Боль присутствовала, но сколь сильна не была, она прогоняла, пересиливала боль в душе. Становилась сладкой. Смерть в углу исчез. Неужели он испугался живой крови? Растворившись в истоме он уснул, или потерял сознание. Проснувшись на утро, он обнаружил, что лежит на полу. Красные змейки давно запеклись и напоминали собой изящную татуировку. Провалявшись, как в запое ещё пару минут, до Смоллета наконец дошло, где и когда он. Доктор скоро вернётся, что он скажет если застанет его здесь в таком виде? Опустив рукав и скрыв свидетельства своего саморазрушения, Александр надел сапоги и рысью поскакал за водой. Раздобыть её оказалось довольно легко, по пути никого не встретилось. Смочив тряпку в тазе, он смыл кровь с пола и со своей руки, протер скальпель и небрежно положил его обратно. Бледнолицего кошмара нигде не было видно, но он придёт. Душу не покидало давящее предчувствие, что он вернётся. На лице ощущался огромный груз грязи, и капитан просто зачерпнул руками мутноватую воду и вымыл лицо, даже не обращая внимания. Убрав таз, моряк вернулся в кровать и снова закутался в клубок вместе с одеялом. Было лень даже кюлоты снимать, и в них стало неудобно. Доктор не заставил долго себя ждать. Едва закрыв за собой дверь и сняв камзол, чтобы немного расслабиться, он подошёл и выпутал Смоллета из своей норы. Он был улыбчив и даже весел. — Доброе утро, капитан. Тот, лишь устало и поднял и прикрыл веки, желая снова закутаться. Но, и этого ему не дали сделать. Вместо улыбки появилось беспокойство. — Что с тобой, тебе плохо? — В ответ отрицательный кивок. — Если плохо, можешь оставаться в постели, — Дэвид заботливо приложил ладонь к его лбу, проверяя температуру. — Нет, нам лучше сегодня отплыть. Не стоит откладывать, — он привстал на локтях, тело казалось тяжёлым. Встав, он почувствовал, как подкашиваются ноги. Дэвид подхватил его под локти, давая привыкнуть к стоячему положению. — Ты же еле стоишь. — Это после сна, похожу и пройдёт. — Хорошо, присядь пока. Мне нужно ещё раз осмотреть тебя, пока мы не принялись за работу. Александр сжал кулаки, тело вспомнило о том, что следовало за раздеванием в плену. Каждый раз он переживал эту процедуру с трудом, и с ужасом ожидал новой. Страшно тяжело открываться, даже тому, кому ты безоговорочно доверяешь. — Не бойся, если всё окажется хорошо, то это будет последний раз. И мне не придётся больше тебя беспокоить. — Эти слова не подействовали. — Ты же знаешь, что я не причиню вреда. Нехотя капитан снял с себя кюлоты и бельё, лёг на живот и развел ноги. Бёдра дрожали, и были готовы в любую секунду сомкнуться. Скрепя сердцем, доктор начал осмотр. Всё действительно было очень хорошо, ни снаружи, ни внутри гноя не было. А значит, швы прирослись и раны закрылись, почти. Раньше, когда Смоллетт ещё был слишком слаб, ему приходилось мыть его пару раз в день, но потом, когда тот окреп, то настоял, что может делать это самостоятельно. Дэвид и не мешал. Мельком проверив раны, которые почти зажили или просто стали очень мелкими, он перешёл к более серьёзным. Пощупав нос, который уже не нужно было ничем поддерживать, отметил, что за несколько недель он уже совершенно сросся. Расстегнув рубашку и задрав, он осторожно ощупал рёбра, и замедлений, в сращивании которых он вполне мог ожидать, не произошло, хоть и организм капитана был не в лучшем состоянии. Он уже собирался полностью снять рубашку, но рука Александра настойчиво остановила его. Понимая, что того, что Александр в очередной раз снял перед ним одежду достаточно, и мучить его дальше не имеет смысла, он застегнул её обратно, даже не подозревая, что скрыть капитан хочет совсем другое. Повинуясь странному чувству, Дэвид коснулся пальцами трёх ровных шрамов на лице Смоллета, очертил кожу, с которой спала корка и остались ровные белые линии. — Что ты делаешь?! — На него глядели перепуганные синие глаза. Ливси отдёрнул руку. — Прости, я…я хотел только проверить, зажили ли они полностью. — Смоллетт отпрянул от него и вжался в деревянный борт корабля. — Поверь, это не то, что ты думаешь. Я не чувствую к тебе ничего такого. Просто… я не знаю… Пойми, мои чувства к тебе не больше, чем к другу. Ливси смущённо опустил голову, ему было стыдно. Как он мог себе такое позволить? Но, так хотелось приласкать этого котёнка. Тут, он заметил, что последний подсел обратно на край. И смотрел ему в глаза. Без отвращения. — Ты уверен, что это не перерастёт во что-то другое? Дэвид снова поднял на него взгляд. Запутавшийся и напуганный, ни то, от самого себя, ни то, заданным вопросом. В глазах напротив, было что-то не капитанское. Что-то огромное, грустное, дрожащее от страха, из глубокого детства. — Я не знаю. Мне кажется… нет. Он снова уронил голову в руки. Когда он поднял её, капитан уже стоял одетый и ждал его. Ливси вроде успокоился, обстановка заметно разрядилась. Приняв предложение пройти первым, уже проходя мимо Смоллетта, он остановился: — Никаких резких движений и активности, ты понял? Ты будешь только отдавать распоряжения. — Как скажешь.

***

Было решено оставить немного провианта и оружия пиратам. Они были обречены занять место Ганна, и в отчаянии кричали со скал уплывающему кораблю. Смоллетт не видел среди них Мэрри, и слава богу. Кошмарный образ пирата всё ещё посещал его. Освежить его, было самым худшим, что могло произойти с Александром. Ливси никогда не спрашивал, не просил открыться, будто и не было ничего, что обрекло его на такие последствия. Он не знал ничего. Все стояли на палубе, прощались с островом и секретами, похороненными в нём. Дэвид пытался донести, где спрятан провиант и порох. Однако, крики и мольба разбойников заставили Трелони заговорить: — И всё же, мне их жаль. Вдруг, над его головой пролетала меткая пуля и снесла треуголку. Двое друзей бросились к нему: — Вы ранены?! — Нет, нет. Прости им, Боже. Это — разбойники. При этих словах Смоллетт не удержался: — И кто их только набирал? — Да, кто их только набирал? — Подхватил Ливси. — Да, — ответил Джон с важным видом, но тут же посмотрел на обоих с возмущением. Вспыхнул смех, и Трелони быстро заразился им. Смеялись они от души, и любой кошмар превращался в шутку. Грей и Джим, стоящие у штурвала с улыбками наблюдали за ними. Ливси почти неотрывно наблюдал за капитаном. Работа поглотила его, и он казалось вернулся в свой прежний образ. Дэвид успокоился, и не отвлекался от работы, за что, до этого, на него сокрушались выговоры от капитана. Всё шло как нельзя лучше. Корабль, несмотря на количество экипажа, послушно плыл по проложенному пути. Смоллетт был поглощён работой, хоть и делал он самую малую часть из того, что мог бы. Но послушно исполнял просьбу доктора. Он и сам не был уверен в своих силах. Такое ощущение, что едва качнётся судно, и он свалиться с ног. Наконец, паруса были поставлены, нос встал на путь, и всё подтянуто. Грей стоял у штурвала, остальные при желании могли ненадолго передохнуть. Александру именно это и нужно было, солёные брызги и ветер утомили несколько недель живущего в разлуке от них моряка. Направляясь в именно свою, капитанскую каюту, он уловил странные звуки со стороны носа корабля. Как будто щенок скулил. Искать пришлось недолго. На кампусе, в маленькой кладовке, где хранились мешки с мукой и другим провиантом, кто-то плакал, явно пытаясь приглушить свои всхлипы. К слову, это плохо получалось. Нетрудно было догадаться, что это Джим, так как он единственный мальчишка на судне, а плач точно принадлежал ребёнку. Смоллетт остановился прямо у своеобразного укрытия, где спрятался юнга. Не знал, что сказать, как только откроет дверь. Капитан бы бросил едкое замечание и велел идти со своими соплями к доктору, а не реветь здесь, как маленькому. Но мальчику верно плохо, что-то случилось, не стоит так грубо. К тому же, Джим жутко ранимая душа. Нет, пусть научиться быть мужчиной. — Юнга! Хватит…прохлаждаться… — Последнее слово получилось с натяжкой, потеряло свою твёрдость и громкость. Оказалось, он не был готов к такому зрелищу, сколь не думал об обратном. Джим сидел и плакал, спрятав лицо на коленях и обхватив ноги руками. Мальчик едва не подпрыгнул на месте от испуга, и уставился на него своими огромными, синими глазами. И спешно принялся стирать с глаз слёзы, пристыжено опустив голову. — Что произошло? — Спросил он чуть мягче. — Простите… — Я не не требую извинений, Хокинс. Я спрашиваю, что случилось? — Я видел его, — малец снова начал всхлипывать. — Кого? — Смоллетт присел на колени перед мальчиком, чтобы не смотреть с высока, и возможно, тем самым только пугая. — Его, Мэрри…всхлип… Кровь похолодела от одного только имени. Нет, мальчишка явно бредит. — Тебе показалось. Его здесь нет, уверяю. — Но, я же видел его. Он хотел схватить меня, он коснулся меня! — Мальчик был готов впасть в истерику. Он с трудом держал себя в руках, как и Смоллетт. — Это называется галлюцинациями. Тебе кажется, что ты видишь его, а на самом деле, его нет. Я тоже видел. — Вы? — Тихо, почти шепотом спросил Джим. — Да. — Капитан вздохнул, и попытался снова натянуть маску строгости. — Вот что, юнга, пойдем-ка, составишь мне компанию. Доктор занят, не будем ему мешать. Джим как-то неверующе посмотрел на него. Но, когда капитан поднялся и направился вон из камбуза, мальчик всё же последовал за ним. Дорога до капитанской каюты была тяжела, как для Джима, которого ещё сводила судорога плача, так и для самого капитана. Александр видел полчище теней, выползающих из углов, которые не мог осветить проникающий сюда свет. Они медленно но верно приближались к ним, их становилось больше. Они так и норовили схватить за ногу и утащить в Ад, к Смерти. Смоллетт считал шаги до своей каюты, но не был уверен, что и за ней окажется спасение. Но стоило деревянным воротам этой крепости отвориться, как хлынул поток закатного солнца. Его лучи красиво переливались в стекле окон, образуя солнечные зайчики. Всё же, самая задняя каюта, всегда достается капитану судна, у него больше работы с картами и бумагой, чем у других членов команды. На столе уже осел плотный слой пыли, он просто стряхнул её. Джим ещё стоял у дверей. — Хокинс, если мне придётся уговаривать тебя на каждое действие, мы и до утра не управимся. Джим схватил пальцами уже давно помятые рукава доходившие до ладоней и зашёл, прикрыв за собой дверь. Так, словно был готов рвануть за неё в любую секунду. — Возьми книгу с той полки. Любую, — Смоллетт уже не смотрел на него, он сел за стол и перебирал какие-то бумаги. Джим просто взял какой-то рассказ наугад. — Садись и читай, вслух. Читал Джим не слишком хорошо. То и дело запутывался, застревал на словах, но сразу же перечитывал их правильно, чуть медленнее. Хоть что-то. Капитан постоянно делал ему замечание читать медленно, чтобы было легче, но через время, тот снова начинал быстро. Джиму было непонятно происходящее. Зачем капитану слушать, как он отвратительно читает, если занят, и из-за него же постоянно отвлекается? На самом деле, Смоллетт просто хотел занять мальчишку, за одно и чтение подтянуть. Ещё одним поводом, было отвлечь его от недавнего видения, и, кажется, это отлично получалось. За окном уже стемнело и на столе горела лампа. Двое почти не заметили, как спустились сумерки. Приняли, как обычно. Никаких теней и пиратов в углах. Очередь смены у штурвала была уже распоряжена, так что, Александру, пока что, не было нужды снова подниматься на палубу. В один момент, в каюту вошёл Ливси. Джим сразу же перестал читать. Вовремя, язык уже совсем заплетался. — Добрый вечер, капитан. — Добрый. — Я вижу вы хорошо проводите время. Но, боюсь, пора закругляться, уже поздно. Джиму и говорить не пришлось, он сам положил книгу на место и в мгновение оказался возле доктора. Вместе, они вышли и Дэвид проводил Хокинса до каюты, уложил и пожелал спокойной ночи. Смоллетт был наверху. Он ещё долго ходил по палубе, то проверяя что-то, то просто глядя в даль. — Капитан, вам не пора ли отдохнуть? — Вы знаете, Ливси, я пожалуй сегодня ночью останусь здесь. Нужно следить, чтобы всё шло правильно, всё же первый день, а опытных матросов среди нас немного. Не стоит беспокоиться, я уже здоров. «Не представляешь, как ты ещё далёк от выздоровления…», мысленно произнёс Ливси. — А я считаю, стоит поспать. Вы отвыкли от таких нагрузок, это может плохо сказаться на здоровье. Смоллетт понимал, сколько не отпирайся, Ливси всё равно не успокоится. Он послушно поплёлся к себе. Кровать тоже была довольно пыльная, но было откровенно плевать, и он снова завалился под одеяло.