Красный песок

Лёва пришёл в себя сидящим на полу у дверей лазарета. Мимо проходили люди, его пару раз попытались вздёрнуть с места, но увидели его состояние и не стали. Особняк накрыло гнетущим напряжением. Каждый новостной экран транслировал одну и ту же страшную новость, и за последние несколько часов мир погряз в слухах и подогреваемом прессой страхе. Макс стойко охранял периметр, за которым плотными рядами толпились журналисты, военные, партийные, волонтёры, обыкновенные люди. Некоторые злорадствовали, не скрывая. Многие плакали. Лёва невидящими глазами смотрел, как они приносят к главным воротам охапки красной гвоздики, и ему казалось, что он медленно умирает вместе с брошенными на землю цветами. Экран над его головой снова зашёлся в экстренном выпуске новостей. Лёва не выдержал и пустил в него пулю, заставив остальных подскочить от испуга. Чёрное стекло с визгом брызнуло в стороны и осыпало его острыми крошками. У Лёвы болели разбитые костяшки. За этот вечер он допросил практически всех, кто был в зале Советов. Никто ничего не знал о том, как бешеный мутант проник в самое охраняемое здание страны и протащил туда дозу смертельного вещества. Это было покушением, дерзким и подлым, и сделанным так отвратительно ювелирно, что даже белая нить не могла привести к республиканцам. Убийцу выставили обычным ренегатом, очередной жертвой помутившегося рассудка, мечтающей жить свободно в мире без диктатуры и нацизма. Героем. Лёва с тихим стоном потянул себя за волосы и в следующую секунду уже был на ногах, когда дверь лазарета открылась, выпуская в коридор усталого Яника и хмурого, как туча, Борю. Увидев, какими глазами Лёва на них смотрит, врач вздохнул и подошёл к нему, похлопав по плечу. — Что с ним? — Жидкий тетродетоксин, — мрачно ответил Ян. — На вкус и цвет не отличить от обычной воды, особенно, если не знать, что тебя собираются отравить. Лёва отвёл глаза в сторону. — Это всё моя вина, — прошептал он. — Я должен был защищать его, а я потерял бдительность! Я не справился. И теперь он умирает из-за-… — Лёва, отставить. Ты уложил убийцу и спас день. — Нет! — на крик Лёвы обернулись все, кто был в коридоре. Ян подал незаметный знак Боре, и тот мягко потащил Лёву в палату, не дав даже пискнуть. — Как ты не понимаешь?! Я должен был предупредить его, я должен… — это я виноват, я! — Не ори, — сухо оборвал его врач. — Ему нужен покой. Лёва обернулся и затих. В палате Верховного лидера висел мягкий полумрак. Тёмные очки лежали на столе, открыв длинные подрагивающие ресницы. Шура спал среди горы подушек, в одной тонкой рубашке и с лентой пульсометра на запястье. Рядом на экране слабо дёргался сердечный ритм. — Мы сделали всё, что могли, — тихо продолжил Ян, и Лёва почувствовал, как его отпустили, но не решился двинуться с места. — Сейчас он стабилен, но я не знаю, придёт ли он в сознание. Доза была слишком большой. Лёва в два шага оказался рядом и ухватил его за отвороты белого халата. — Ты должен его спасти! — Я о своих обязанностях помню, — огрызнулся Ян и сбросил с себя цепкие руки. — А ты о своих? Лёва тяжело отступил и прикрыл лицо ладонями. Перед глазами у него страшно плыло, и сдавливало горло. — Прости, я не хотел… — Нет, ты прав. Я всех подвёл и я один в ответе за случившееся. Больше я этого не допущу. Боря с опаской наблюдал за тем, как Лёвины пальцы согнули в узел схваченный со стола медицинский молоточек. Ян проследил за движением и кивнул головой на дверь. Боря послушался, хотя и с неохотой. — Хочешь побыть с ним? Лёва моргнул, потом часто закивал головой, словно боясь, что врач передумает. Он больными глазами смотрел на спящего, не замечая ничего вокруг. Яник незаметно собрал свой кейс и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Только тогда он смог перевести дыхание и справиться с шумом крови в голове. Когда голоса охраны стихли в коридоре, Лёва осторожно подошёл к кровати и опустился на самый край. Лицо Верховного лидера было пугающе бледным, а сам он без привычной брони показался Лёве слабым и хрупким. Лёва едва коснулся ткани тонкой пижамной рубашки, зажмурился и, взяв холодную ладонь в свои, припал к неподвижным пальцам любовными поцелуями.

***

— … Вы не понимаете! Мы на пороге кризиса, пора переходить к жёстким мерам! — И натравить общественность против нас? Мы живём в демократическом мире и ещё не забыли о свободе слова! Дайте мне провести саммит и убедить их решить конфликт мирным путём! — Они не знают, что такое мирный путь. Они понимают только один язык, господин Президент, насилие! Лёва стиснул кулаки и несколько раз в остервенении ударил по стене. Он слушал эти бредни уже несколько часов к ряду, не зная, что будет завтра, зная, что единственный, кому под силу предотвратить катастрофу, сейчас стоит на грани жизни и смерти. Сердце его осталось там, в тёмной палате, у едва вздымающейся груди, и ему было наплевать на грядущий армагеддон. Оно кровоточило и болело, и требовало своего, лишив его сна и рассудка. Лёва стал похож на призрака, глаза покраснели и ввалились, губы потрескались, руки дрожали. Люди избегали его и шептались в спину. Лёва и рад был бы сойти с ума, но отныне бремя ответственности за будущее он нёс в одиночестве. Он дал себе такую клятву. Сенаторы рвали на себе волосы, некоторые хватались за оружие, но их быстро усмиряла уставшая охрана. Лёва стоял около окна и молча наблюдал, как восстание заполоняет улицы новыми огнями, подобно раковой опухоли. Скоро полиция не сможет справиться с озверевшими массами, лезущими на стены и убивающими всех, кто попадётся под руку, за желанную дозу. Изощрённое покушение стало для них точкой отсчёта. Несколько раз Лёва вынимал пистолет и разносил головы мутантам, подбиравшимся слишком близко. Сенаторы вздрагивали, материли его и возвращались к своей ругани. Прошла почти неделя с того злосчастного дня, когда Лёва потерял свой ориентир и свою единственную надежду выбраться из надвигающегося хаоса. Республиканцы держались в стороне от остальных и прятали мрачные улыбки, и Лёва отдал бы всё, чтобы ногтями содрать их с мёртвых лиц. Времени почти не осталось. На очередном круге споров он не выдержал и, вытащив Глок, выпустил в потолок холостую очередь. — Следующая будет в твою голову. Сидеть! — заорал Лёва на дёрнувшегося было республиканца и яростно взглянул на ошарашенные лица. — Пока вы меряетесь сантиметрами, нас всех разорвут на куски. Вы видели, что происходит на улице? Мы на пороге войны! — Бросьте, милый мой, — протянул Президент, примирительно подняв руки. — Это Шура научил вас таким опасным словам? Чем ещё вы с ним занимались, кроме политики? По собравшимся прокатились сдавленные смешки. Лёва оружия не опустил, напротив, медленно повёл его по кругу, поигрывая с обоймой в другой руке. В зале повисла жуткая тишина, надменные лица побелели и застыли под его взглядом. Он понял, что они боятся его и боятся правды. Это было глупо, но как же смело! — Не смейте говорить о Верховном лидере, — процедил он, остановив дуло на Президенте. — Вы все обязаны ему тем, что ещё живы. Он — единственный, кто держит в страхе этих уродов. Я понимаю, для вас это последнее препятствие перед анархией. Вам кажется, что убрав нас с дороги, вы обретёте абсолютную власть. — На какого дьявола вы намекаете?! — Толпа мутантов не даст вам власти, — спокойно продолжил Лёва, перекрывая сотни изумлённых возгласов. — Она сожрёт вас вместе с гнилью и трусливыми потугами сохранить трон. Пришла пора платить по счетам. Что же, мертвецам по вкусу дерьмо, таково ваше наследие… Теперь мы — будущее. Мы уничтожим красный песок и тварей, что посмеют нам помешать. Задайте себе вопрос, господин Президент, далеко ли вы от них ушли? Старик вздёрнулся с кресла и оглушительно ударил кулаками по столу. Лёва и глазом не моргнул, когда охрана схватила его за плечи и обездвижила, как куклу. — Знай своё место, ты, имперская шлюшка, — прошипел Президент, багровея от ярости. Остальные вскочили со своих мест и потянулись за кобурами. Лёва раздвинул губы в улыбке, чувствуя, как накаляется обстановка. — Я не боюсь, и мне всё равно, кто сдохнет первым. У вас яиц нет признать, что вы давно потеряли свою власть и прогнулись под этих мутировавших ублюдков! Что они обещали вам за бездействие?! Вы не боитесь, что вам вышибут мозги раньше, чем вы выйдите из этого зала? Краем глаза Лёва видел, как вытянулись лица у Бори и Макса среди поднявшегося гвалта. Президент дрожащей рукой вытащил пистолет и направил его на наёмника. Рядом дёрнулась охрана, напряжение достигло наивысшей точки, и Лёва ощутил, как трещит от напора и ненависти воздух. Сейчас они перестреляют друг друга, — отстранённо подумал он, — а оставшиеся возьмут дело в свои руки. Или я заставлю их. — Расстреляйте подонка на месте! — хриплым голосом крикнул Президент. — Протестую! Он прав! Надо мобилизовать военные силы! — И нас растопчут массы протестующих?! Если я пущу на них армию, я развяжу бойню, из которой живым не выберется никто! Люди метались по залу, тыча пальцами за окна и на голографическую карту военных сил. Лёва наблюдал за происходящим и беспечно хохотал. Его план работал. Президент упал в кресло и сломал в пальцах подвернувшийся карандаш. — Я не стану отдавать приказ убивать мирное население, — прошипел он, глядя прямо на Лёву. — Вы не заставите меня. — Я? Нет. — Отозвался Лёва. — Но вы соберёте конгресс для голосования. — Ты будешь мне указывать, чёртов подонок?! — Господин Президент, ситуация критическая, — заметил кто-то из толпы, и Лёва с удовлетворением препарировал, как сереет лицо старика, когда остальные голоса поддержали первый. Один за другим люди открывали панели на столе и вдавливали кнопки. Лёва, сведя брови, смотрел, как соревнуются друг с другом два столбика на огромном, во всю стену экране. Президент поигрывал тяжёлым значком на лацкане и хрипло, каркающе смеялся. Счёт шёл почти на равных, но Лёва знал, как много подкуплено страхом и складами с красным песком. Резко мотнув головой, он разбил одному спецназовцу нос, а другому вышиб колено ударом тяжёлого ботинка. Первый повалился на пол с жалобным воем. Второй шатнулся к Лёве, но наёмник сбил его навзничь с разворота ногой. Подоспевшие сбоку отправились в нокаут мощными пинками в живот, зажимая разбитые челюсти. О, он был хорош. Всё заняло несколько секунд. Лёва вбил обойму и взвёл курок недрогнувшей рукой. — Ты ничего не сможешь сделать, — усмехнулся Президент, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. — Решение уже принято! Здесь я власть!.. — Нет, — медово протянул Лёва и подошёл ближе с пистолетом на весу. — Не хватает последнего голоса. Сенаторы тяжело хватали воздух ртом, отползая от него вместе с креслами, но Лёва надвигался на них, как злой рок, как апофеоз нового кровавого века. В огромном зале словно потемнело, и стало слышно, как кричат на улицах разъярённые мутанты. — Да я тебя расстреляю, как суку, если ты только попробуешь-… — Никогда, — прозвучало вдруг сзади, и Лёву заколотило горячей дрожью. — Он прав. Не хватает голоса Верховного лидера. Люди прикрывали рты руками, потом разражались ликованием и бранью — всего было не разобрать. Президент обессиленно сполз на спинку кресла и позеленел от гнева. Лёва неверяще обернулся, и пистолет с грохотом упал на пол. А он быстрыми шагами, а потом бегом бросился к дверям, где, тяжело облокотившись на косяк, стоял Верховный лидер и мрачно сверлил опешивших людей из-под чёрных очков. Он-он-он-здесь-живой-невозможно! Лёва почувствовал только, как колотится предательское сердце, и подставил плечо слабеющему на глазах Шуре, обнимая его дрожащими руками и шепча на ухо всякий бред. — Мобилизуйте армию, — оглушающе громко среди общего шока приказал Верховный лидер, и безликая толпа жадно впитала его слова, трясясь от благоговения и ужаса. — Мы на войне.

***

— Мне сказали, что ты целился в самого лысого ублюдка? — Каюсь, грешен, — согласился Лёва, не смея отвести глаз от ослепительно белых простыней. — И даже выполнял мои обязанности, пока меня не было? Требовал начать войну и грозился оторвать яйца всем неверным? — Врут, — пробурчал Лёва, стыдливо улыбаясь и чувствуя себя последним идиотом. Ликующее, сумасводящее счастье не давало ему собраться с духом и посмотреть на Верховного лидера. Шура лежал в постели, а Ян возился рядом, неодобрительно вздыхая и отвешивая пинков всем, кто смел сунуться в дверь палаты. Лёва воспользовался всеобщей заминкой и робко глянул на Шуру, надеясь тут же спрятать взгляд, но было поздно: его заметили. На обескровленных губах Верховного лидера заиграла шкодливая улыбка, и Лёва ощутил, как ледяной комок, тисками сжавший его сердце, тает и разбивается на куски. — Зачем ты встал с постели? — прошептал он строго. — А тебе так не терпится запихнуть меня в постель? — Я не это…! Ян у дверей разразился коротким смешком, и Лёва смутился, снова потупив взгляд. — Как обстановка? — властно прозвучал над его головой желанный голос. — Боря, убери слёзы, я ещё жив. — Они мобилизуют войска, — ответил за Борю Макс с мрачным торжеством. — Через пару недель здесь будет воздушный десант. Они ждут каждого твоего слова. Президент поджал хвост и трясётся, как потерпевший. А Сенат навсегда потерял своё влияние. Ты здорово сгубил им все планы, вернувшись с того света. — Мы зачистим мир, — задумчиво сказал Шура, стискивая слабыми пальцами простынь. — И приведём его к нашему порядку. Лёва молча ткнулся лбом в мягкую постель, не в силах справиться с жаждой мести и ликующим счастьем одновременно. — Тебе необходим постельный режим, — вставил свои грозные пять копеек Ян. — Ты шагу отсюда не сделаешь без моего разрешения. — Вышли, все, — приказал Шура безапелляционно. Лёва как сидел на полу, так и остался неподвижен. За дверью ещё долго смеялся Звонок, ругались люди, мир затаился в ожидании финального хода Верховного лидера. Лёва знал только, что едва не лишился своего покровителя, и всеобъемлющий страх парализовал его волю и тело. Хотелось рыдать от облегчения. Хотелось, наконец, разрядить всю обойму в ненавистные республиканские лица. — Месть — это блюдо, которое подают холодным. Лёва поднял голову и проморгал неожиданно защипавшие глаза. — Одно твоё слово — и я убью каждого за этой дверью, — тихо прорычал он. — Прикажи — и я уничтожу их всех! Шура покачал головой с ласковой улыбкой и слабо погладил пальцами его щёку. Лёва застыл, впитывая прикосновение, как мучимый жаждой от глотка воды. Ян под требовательным взглядом Верховного лидера вытянулся струной и сухо отчитался: — Периферический паралич спинного мозга и близкая остановка сердца. Отказ слуховых и зрительных органов. Недельная кома без единого намёка на проявление жизни. — И внезапно разошёлся. — Мы вентилировали тебе лёгкие, потому что ты не дышал, черти бы тебя драли! Сукин сын, как ты нас всех напугал! Я привяжу тебя к этой койке, Богом клянусь! Честно говоря, я не верил, что ты выберешься… А вот красавчик от тебя не отходил — и был прав. Бедный парень, чуть сам не откинулся от горя. Лёва вспыхнул. — Меня этим не удивишь, — отозвался Шура, заставив Лёву вновь похолодеть от страха. — Это всё? Ян молчал, и Лёва спиной чувствовал его замешательство и неуверенность. Он подобрался, готовясь вскочить по первому приказу и разорвать всех, кто попадётся ему под руку. Так он сейчас ненавидел мир, так мечтал его уничтожить. Шура сел на кровати и вознамерился спустить ноги на пол, но врач с протестующим возгласом удержал его, а вслед за ним в колени вцепился и Лёва. Крепко, как партнёра в гоне заловил. Шура устало поднял голову, молча ожидая ответа. — Не знаю, планировал ли ты иметь детей, — заметил Ян тихо. — Но теперь это невозможно. Сказал он это по обыкновению бесстрастно, но Лёва различил в ровном голосе нотки жалости. Шура ничего не ответил, только изогнул губы в слабой улыбке и жестом велел оставить его одного. Лёва помедлил и у самых дверей обернулся. И тихонько просиял, когда ему кивком разрешили остаться. — Мне жаль? — сказал он, присев на край кровати. Он ещё не знал, как реагировать на это известие. У Лёвы возможность отцовства отсутствовала изначально, и он никогда не видел себя в этой роли. Представить Верховного лидера отцом тоже было трудно, мало того неприятно. Лёва не мог объяснить себе этого чувства, но зато оно было искренним. — Я знал, что они подмешали яд. — Ты — что?!.. Лёва задохнулся от ударившей в голову крови. — Как ты мог так поступить? — заорал он, вернув голосу силу. — Со мной?! Зачем? Зачем… Шура? Верховный лидер посмотрел на него, как на последнего идиота, но Лёве было плевать. Его едва не лишили смысла новообретённой жизни и делали вид, что так и надо было. Лёве захотелось ударить это надменное лицо, но вместо этого он беспомощно и глухо завыл, согнувшись к самым коленям. — Откажись я — и это расценили проявлением слабости, — спокойно, словно не час назад умирал, заметил Шура. — Мне нужна была свобода действий — я её получил. Я дал сигнал войскам, что время пришло. Теперь они знают, и весь мир знает, что мы готовы начать войну. Я открыл им всю червоточину Республики. Отныне мы не одни. — А если бы с тобой что-нибудь случилось?! — не выдержав, Лёва вскочил на ноги и навис над кроватью, уперевшись ладонями в резную спинку. — Если бы ты… что я тогда? Как? — Ты бы горевал? — спросил Шура, приподняв брови. Лёва отпрянул назад, кусая губы и не зная, куда деть взгляд. Верховный лидер грациозно приподнялся на подушках и посмотрел на него в упор. Лёве пришлось сесть обратно и обхватить себя за плечи. Близость другого человека вынудила его поднять глаза. — Я… расстроился, если бы пришлось потерять солидный куш, — выдавил он. — Я никогда не теряю свои деньги. — Ты бы горевал, — повторил Шура вкрадчиво и едва улыбаясь. Лёва сглотнул и одними губами произнёс слабое: — Да. Мир словно выдохнул там, за стенами. Шура привычно тряхнул волосами, взял его за руки, и Лёва не выдержал, коротко всхлипнул и выдавил: — Я убью за тебя. Я убью — или сдохну сам, слышишь? — Рано, — покачал головой Верховный лидер. — У нас впереди новый век. Мы уже очень близко. Никто из нас не выйдет из игры, пока я не отдам приказ. Лёве на мгновение показалось, что он видит, как в тёмных стёклах очков полыхает подбирающееся пламя. Он почувствовал его жар и брызги чужой крови на своём лице, услышал тысячи голосов, умоляющих о пощаде, и потонувших в многочисленных залпах. Здесь, у рук едва отвоевавшего свою жизнь жестокого диктатора с ласковой улыбкой, он почувствовал на себе тяжесть нового мира, и она не испугала его. — Военные силы двух полушарий на твоей стороне, — проговорил Лёва, не дрогнув. — Они пойдут за тобой по головам, если потребуется. Мы выстоим вместе. Не оставляй меня, слышишь? Я… я приказываю тебе, если это единственное, чего ты послушаешь. Не делай этого со мной! И Лёва вжался носом в тёплую шею, плечи, сполз ниже, ловя каждый вздох и каждый запах желанного тела. Верховный лидер не отвечал, лишь с улыбкой гладил его по волосам и тихо охал на особо болезненные прикосновения. Лёва впился ему в руку ногтями и замер так, оглушённый счастьем боли и принадлежности. — Я люблю… люблю тебя, — горячо прошептал он, уткнувшись лицом в чужую прохладную ладонь.

***

Шура встал на ноги очень быстро, чем спровоцировал среди республиканцев массовые самоубийства и облысения. Под его губами пролегла жёсткая складка, в щетине прибавилось седины, и сейчас он как никогда обрёл лицо и мощь грядущих перемен. Людей эвакуировали в бомбоубежища, города стремительно пустели и наводнялись зелёными беретами. Лёва наблюдал из командного штаба, как преображается мир, и жажда крови выла в нём сильнее с каждой минутой. Алые флаги с золотыми змеями украсили собой вышки в пустынях и военные крейсеры. За несколько дней они сменили десяток стран, жали руки союзникам и преследовали оппозицию. Республиканцы оказались зажатыми между двух огней — с одной стороны на них давил независимый мир, с другой поджидала разъярённая толпа тварей, стремящаяся дорваться до власти. Президент потерял свои позиции и скрывался, как мог, но пока он был полезен восстанию, из него делали спусковой рычаг, красную кнопку фатального взрыва. Они стояли — люди против мутантов. Последних было в разы больше, но первые знали, за что сражаются. Лёва чувствовал каждого из них, слышал миллионы сердец, впитывал кожей их страх и их решимость. Он знал, что цена высока, но готов был заплатить её за подаренную веру. Лёва стоял у окна, сложив руки на животе, и щурился от зарева пожара вдали. Мир казался затаившимся зверем, которого выслеживали охотники. Лёва видел на улицах множество кривых теней, слышал разъярённые вопли и свист снарядов. — Мы на пороге великих перемен, — сказал сзади мягкий голос, и Лёва невольно улыбнулся, оборачиваясь. — Было время, когда я верил, что можно использовать красный песок, создать биологическое оружие, которому не будет равных. В нём был заложен огромный военный потенциал. Я бросил все средства на исследования, искал силу в техногенной эволюции… Ты можешь себе представить, как окрыляет ощущение творца? — Полные губы изогнула усмешка. — Нетрудно быть Богом, Лёва. Трудно остаться человеком. — Что стало потом? Верховный лидер подошёл к окну и сложил руки за спиной. — Потом не стало дяди. Они помолчали, думая каждый о своём. Чёрные силуэты далеко внизу метались и корчились в непрекращающейся агонии, зрелище было жутким. — Их не спасти, — тихо и жёстко сказал Лёва. — Им это не нужно. Они сами подписали себе смертный приговор. Шура не шевельнулся. — Я отдал распоряжение войскам. Через несколько дней в городе будет нацгвардия и устроит зачистку. — Зачистку? Взгляд Верховного лидера дал ему всё понять даже через непроницаемые стёкла. Лёва поднял глаза, всматриваясь в звёздное небо, озаряемое то там, то тут вспышками сигнальных ракет. Он не помнил, когда в последний раз видел его мирным. — Никто не даст нам избавленья — ни Бог, ни царь и не герой, — вдруг сказал Шура, а Лёва мучительно закопался в памяти, но думал только о хриплом голосе лидера. Он был наполнен льдом, и от него жгло в горле. Шура стоял рядом плечом к плечу, глядя в ночь, словно бросал ей вызов. Такой напряжённый, чужой, близкий. — Зачем ждать? — вырвалось у Лёвы. — Когда ты менее всего ожидаешь нападения? — В момент атаки, — понял Лёва и внезапно заметил, как поглотила их окружающая темнота. Темнота таила в себе угрозу и смерть. — Я рад, что ты со мной, Лёва. Верховный лидер смотрел на него с бархатной улыбкой. Тугое, голодное чувство заныло у Лёвы в груди, приневолило сжать кулаки и прошептать: — Я отдам за тебя всего себя. Я клянусь. Тяжёлые ладони легли ему на плечи, заставив почувствовать себя неправильно хорошо, мягко, но настойчиво развернули, и он сам прильнул к Шуре, втягивая носом ставший родным запах. — Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать, — сказали у него над ухом, опаляя тёплым дыханием. Лёва мелко задрожал и крепче обнял Верховного лидера, не стесняясь и не боясь. Ему было страшно совсем за другое. Лёва боялся не успеть расплатиться с судьбой.

***

Наступил новый, последний день уходящего в пыль прошлого. Лёва изнывал от ожидания. Вокруг подготавливали оружие и припасы, люди спешно грузили оборудование в транспорт, и для шуток времени почти не осталось. Разве что Яник не унывал и размахивал огромным ножом направо и налево. — Когда прилетит птичка, мы будем готовы, — заявил он Лёве, оседлавшим стоящий рядом ящик с гранатами. — Мы переждём в убежище, а когда выйдем, добьём оставшихся тварей и улетим на острова. Давно мечтаю о ровном загаре, чего ты смеёшься? Я серьёзно говорю! Лёва хохотал, даже не таясь. Зачем? Он понял кое-что за это время. Он научился смеяться открыто и искренне и делал это, когда хотел, а не когда от него требовали. Лёва впервые в жизни ощутил себя своим, и ему хотелось заявить об этом всему миру, если он будет готов. А если не будет — Лёва перекроит его на свой лад. Теперь он чувствовал за собой такую силу, что хотел разнести вселенную по кирпичику. Только если шайка не будет под ногами мешаться. — Я знаю, о чём ты думаешь, — заявил ему Боря, стукнув себя в грудь. — Ненавидишь всех нас? — Не больше, чем обычно. — Отвали от него, Лифшиц, — фыркнул Звонок и первым протянул вперёд руку. — Красавчик — один из нас. Один за другим они вставали и накрывали ладонь своими. Лёва понял, что они ждут от него решения, и снова засмеялся, потому что давно уже принял его. Он хлопнул ладонью по Бориной — и разбил рукопожатие.

***

Войска подтянулись под башню и разбили лагеря и линии обороны. Под конец дня Лёва почувствовал себя совершенно выжатым, но жутко довольным. Они должны были нанести первый удар здесь, а затем отступить вместе с остальными, заманив скопища мутантов к контрольной точке. В назначенный миг сотни боеголовок отправятся к целям, пока они переждут в подземном бункере. А дальше — так далеко он никогда не планировал. Вечером он ожидал построения и был очень удивлён, увидев проходящих мимо парней в костюмах на три пуговки. — Тебе не сказали? — удивились они. — Сегодня ББ — большой банкет! Лёва решил, что над ним опять шутят, но когда башня стала заполняться разряженными гостями, не выдержал, нашёл белую рубашку и алмазные запонки, зацепил в лацкане гвоздику и пошёл на звуки всеобщего веселья. Пир во время чумы. Лёва пофыркал и пошарахался от людей, потом ухватил пару канапе, перебросился шпильками с Яником и почувствовал себя вполне обласканным жизнью. Если ему предстояло погулять напоследок — то только так. Среди пёстрой толпы смокингов и платьев выделялась фигура в чёрном и красных очках. Длинная ассиметричная пола пиджака спускалась к Шуриным лодыжкам — очаровательная прихоть вкуса, и в этом был весь он. Лёва улыбнулся, когда их взгляды пересеклись, и незаметно принялся подбираться ближе, но Верховный лидер каждый раз предугадывал его ход и ухитрялся раствориться в толпе. Мир шатался на грани, а они играли в догонялки по банкетному залу с фонтанами и шампанским. Если бы Лёва не исчерпал свой запас чёрного юмора, он мог бы от души посмеяться. Шуру удалось поймать всего на несколько мгновений, и Лёва понял, что значит быть вором в Лувре. — Объяснишь, что происходит? Верховный лидер повёл плечами. — Расслабься и получай удовольствие. Пока ещё можно. — Ты не ответил на вопрос. — Ты очень нетерпелив, Лёва, — промурчал Шура, и Лёва только сейчас осознал, какую наглость себе позволил, схватив его за руку посреди множества чужих глаз. — Так научи меня? Лёва потянулся вслед за ним точно повязанный, но его ненавязчиво удержала охрана, и он остался внизу, смотреть, как Верховный лидер ступил на сцену под дружные аплодисменты и подбадривающие возгласы. Зал погрузился в темноту, и в ней вкрадчивый и сильный Шурин голос зазвучал особенно цепляюще: — Я знаю, как долго мы шли к этому моменту. Мы верили в общую идею, но кроме того мы верили друг в друга. Завтра всё изменится. Нам придётся вступить в войну, но мы сами выбрали этот путь, когда решили создать собственный порядок. Теперь мир перед нами — осталось только взять его. Сражайтесь во имя этой веры, потому что есть ещё надежда на скорый рассвет. А если вам станет страшно, вспомните, зачем вы здесь. Новый мир. — Новый мир! — рокотом прокатилось по собравшимся. — Постарайтесь не сдохнуть. Хочу увидеть ваши задницы на своей барной стойке. Дружный хохот. Лёва пил мало и лишь воду со льдом. Давали знать о себе старые раны, к тому же, Лёва не был уверен, что справится с собой, если глотнёт хоть каплю. Он ходил в шумной толпе, как тень, выслеживая свою законную добычу, и когда они наконец столкнулись, Лёва потерял последние слова. — Прекрати это, — тихо сказал Шура, обернувшись от панорамных окон, за которыми затаилась беззвёздная глухая ночь. Лёва даже сквозь стекло чувствовал надвигающуюся опасность. Волоски на теле стояли дыбом, а руки чесались от желания пробить пару-тройку десятков перебинтованных голов. Он подошёл ближе и тоже взглянул вниз с пугающей высоты небоскрёба. — Что? — шёпотом спросил он. — Смотреть на меня так, словно это наша последняя ночь. — Но завтра этого мира уже не станет, — возразил Лёва и невольно улыбнулся, услышав, как в зале приглушили свет и поставили Rocketman Элтона Джона. Шура любил эту песню. — Зачем этот банкет, Шура? — Хочу, чтобы они запомнили и хорошее, — отозвался тот задумчиво. — Наша жизнь состоит не только из смерти, Лёва. Настанет день, когда мы выбросим оружие и станем свободными от страха. — Не верю, — ответил Лёва, опустив глаза. Сильная рука развернула его к себе и приподняла за подбородок, заставив покорённо улыбнуться в ответ. — Попробуй ради меня, — прошептали близкие губы. Лёва чувствовал, как утекают последние минуты его прежней жизни. Он уже изменился, стал другим навсегда и едва ли мог вспомнить того парня, что презирал законы, а всех миссионеров с флагами либо расстреливал в спину, либо сбегал при первом же их виде. Лёва чувствовал себя дома, среди друзей и семьи, и впервые позволил себе помечтать о будущем после. Лёва обрёл себя, здесь, над ненавистным ему городом, заполненным озверевшими мутантами и горящими машинами, он стоял в чужом зале рядом с человеком, за которого поклялся отдать свою жизнь. Лёва принадлежал — и не было счастья сильнее этого. Ну разве что… Верховный лидер отставил свой бокал и поджал губы, внимательно глядя на него из-под блестящих красных очков. Лёва не знал, сколько всего пар, но эта нравилась ему больше других. От близости Шуры, собранного, молчаливого и натянутого, как струна, его мелко заколотило и замлело внутри. — Если бы это была наша последняя ночь, что бы ты делал? — вкрадчиво, но печально спросил Шура, не сводя с него глаз. Лёва не отвечал, и он дёрнул краешком губ, словно хотел рассмеяться, но не умел. Развернувшись, он пошёл обратно к сцене. На звон вилки о стекло люди обернулись и заулыбались, поднимая свои бокалы в ответ. Лёва не мог разобрать слов, оглушённый горячим стуком в висках и груди. Кажется, улыбался Макс, заливисто хохотал Ян, а потом снова заиграла музыка, и их взгляды встретились. Лёва почувствовал, как падает. Дверь ловушки захлопнулась за ним с беззвучным грохотом. Он стоял среди серого моря людей, но видел только, как Верховный лидер отступил назад, в темноту, и скрылся за дверьми зала. И Лёва потянулся на молчаливый зов, тянущий у него под сердцем.

***

В Шуриной спальне было непроглядно темно, но Лёве не нужен был свет, чтобы видеть и чувствовать. Он припал губами к горячей груди, слушая, как Шура шумно дышит, откинув голову назад, и зарылся носом в мягкие щекотные волоски. Они метались в постели, сплетясь руками и ногами, оставив остальной мир далеко отсюда. Лёва потянулся было поцелуем к его губам, но Шура увернулся в сторону, и тогда он обхватил чужое лицо руками, заставив было смотреть на себя, но вновь получил ласковый, но жёсткий отказ. Темнота скрадывала лицо Верховного лидера и не позволяла увидеть самого желанного. — Но почему? — прошептал Лёва, прижимаясь грудью к его и чувствуя, как гулко стучит под ней живой мотор. — Мне нельзя, — ровно ответил Шура в повисшей тяжёлой тишине. — Потому что я на тебя работаю? — Потому что это не повторится, — его голос звучал очень тихо, но Лёва понимал всё, до мельчайшего вздоха и движения губ. — Почему? — снова спросил он, не справившись с подступившей горечью. Тёплые руки погладили его по спине и ягодицам, заставляя кожу покрыться колкими мурашками, а его самого — втиснуться между ног и крепче обнять Шуру за шею. — Иначе однажды это убьёт меня. Лёва прикрыл глаза, кивнул, приказав себе больше не думать, а только отвечать на прикосновения. Он забыл о том, что существует что-то кроме этой разворошенной постели, жара этого тела, терпкого запаха, окружившего его со всех сторон и заставляющего метаться от нежного исступления. Очень скоро он уже хрипло вскрикивал в полушку от сильных, уверенных толчков. Между их телами стало мокро, и Лёва упал в чужие руки, дрожа от наслаждения и позволяя укрыть себя ещё ненадолго…

***

Они лежали, тесно обнявшись под покрывалом, как змеи на флаге. Лёва давно не спал, но не решался двинуть даже пальцем, чтобы не потревожить Верховного лидера. В комнате было прохладно и сумрачно, и ему хотелось, чтобы эта горькая и самозабвенная секунда длилась вечно. Он хотел бы лежать в этих руках и оберегать чужой сон до последнего своего вздоха. Шура повёл коленом по его ноге, давая понять, что не спит и слышит его мысли. Лёва улыбнулся и подтянулся на локтях, заглядывая ему в лицо. Полог скрадывал родные черты, но Лёва выучил их наизусть и мог бы воспроизвести каждую чёрточку по памяти. Только глаз он так и не мог увидеть за глубокой тенью. Не мог — или боялся. Шура смотрел на него странно, и сильно, и измученно, хотя последнее ему удавалась хорошо скрывать. Горячее чувство заполонило Лёвину грудь и засвербило в горле. — Мне было хорошо, — первым нарушил интимную тишину Шура, улыбаясь краешками губ. На это Лёва лишь скользнул губами по вздымающейся груди и, не удержавшись, лизнул вкусную кожу около тёмного соска. Шура издал тихий смешок и попытался скинуть его с себя, но Лёва вцепился в него в судорожном протесте, сжав ногами за бёдра и не позволяя двигаться. — Ты победишь, — зашептал Лёва, покрывая поцелуями шею, под которой билась выступающая жилка. — И когда это случится, я буду рядом с тобой. Шура ничего не ответил, только бросил на него долгий и тяжёлый взгляд. «Ты ничего не знаешь», — прочитал Лёва в его глазах и зажмурился. Он обнял руками крепкие плечи, усыпанные старыми шрамами и следами от пуль, и уткнулся носом за ухо, открытое разметавшимися прядями волос. Шура осторожно обнял его за талию и сжимал и разжимал загрубевшие пальцы, но эти скупые ласки казались Лёве самыми нежными на свете. — Ничего не бойся, — снова произнёс он и сам поразился тому, как металлически звучит его голос. — Ты ещё должен мне втройне, когда всё закончится. Шура хрипло рассмеялся, заставив его сильнее зажмуриться и хватануть воздуха ртом. За окнами занимался рассвет. И ровно с первым лучом солнца, пробившимся сквозь плотные шторы, далеко на другом конце города испуганно взвыла аварийная сирена. — Начало конца, — глухо сказал Шура и оставил напоследок на щеке холодный поцелуй.

***

Город полыхал. Лёва потерял счёт после третьего десятка тварей, а они всё лезли и бросались на него — из-за углов, со стен и крыш — и им не было конца. Удар снёс лишь малую часть беснующейся толпы. Они давно оставили башню и отходили к вертолётным площадкам, удерживая позиции до эвакуации. Лёва никогда не думал, что война — это сложно. Для него мир делился на чёрное и белое, и почти всегда играл он за первых. Он не знал, что делать с красным. Пришло время ожесточенных боёв за место под солнцем. Лёва ждал наступления нового дня, как новой эры, и хотел отправить на тот свет побольше мутантов и выйти сухим из песка. Через несколько часов он понял, что не получится. Твари брали количеством. Лёве несколько раз приходилось сносить головы уже даже не людям, а живым мертвецам — так расползлось по телам разложение. На время короткой передышки он добрался до своих и в отчаянии оглядел, сколько их осталось. Другая половина прикрывала отступление с крыш, здесь они были одни. — Уходите, я задержу их, — жёстко бросил он, и разом десятки изумленных глаз уставились на него. Шура даже пальцем не двинул. — Мы отступим вместе, Лёва. Подчиняйся мне, какого чёрта ты делаешь? Лёва хотел по обыкновению опустить глаза и кивнуть, но не на этот раз. Он слишком хорошо ощутил это в себе — готовность идти до конца — и по тому, как потемнело Шурино лицо, понял, что Шура обо всём знает. — Шура, их слишком много. Я прошу тебя, — Лёва подошёл вплотную к нему, и близкий взрыв выхватил из вечерней темноты его лицо, — позволь мне делать свою работу. Уводи людей, пока ещё есть возможность. — Твоя работа — защищать меня. — И я буду защищать тебя, — шепотом повторил он, переплетя свои пальцы с чужими, — всегда. Но сейчас ты должен довериться мне. Губы Верховного лидера упрямо сжались, выдавая несогласие с таким обращением, но раздавшиеся выстрелы заставили его отстраниться и дать сигнал людям. Лёва смотрел им вслед, пока они не скрылись за ближайшими зданиями, а затем развернулся и побежал наверх, не обращая внимания на больно бьющий в бедро приклад винтовки.

***

Что шло после второй сотни? Лёва не помнил. Всё смешалось в кровавую кашу, азарт уступил место механической ненависти. Живая масса бинтов и крови медленно заполоняла собой город, вытекая из окон и переулков. Их слишком много, — подумал отчего-то Лёва, машинально нажимая на курок. — Мы не успеем. Он лежал на крыше и не чувствовал онемевших пальцев. Трупы усыпали улицы грязным слоем — восточный сектор уже был свободен, но он стал мазать из-за рези в глазах. Лёва утёр пот с лица, на секунду мечтая забыться в отключке, но нарастающие крики вернули его к прицелу винтовки. На этот раз толпа двигалась на удивление организованно. И тут среди ощетинившейся массы он разглядел высокую фигуру в окровавленных бинтах и с тяжёлым молотом наперевес. Человек шёл во главе колонны и подстёгивал остальных яростными криками. Руки сами переместили прицел, умело выставляя поправки на расстояние и ветер. Лёва почувствовал, как разгорается внутри него мстительная злость. Вот ты и попался, сука. Толпа остановилась у главной арки. Горели факелы и бинты на обезумевших от ярости хасках, тысячи рук взметали в воздух самодельное оружие и дробовики. Лёва ждал, немигающе глядя в линзу прицела. Вот человек развернулся к нему широкой спиной и вздёрнул вверх свой молот. Толпа поддержала его дружным ревом. — Нам не нужен герой, — прошептал Лёва с усмешкой и вдавил спусковой курок. Винтовка отлажено дёрнулась в его руках, и стоявших ближе к выступавшему забрызгало тёмной кровью. С глухим стуком тело повалилось на асфальт, выронив молот. Лёва встал во весь рост, демонстрируя себя морю глаз. Мутанты встретили его бешеным ревом — и повалили через площадь к вертолётным площадкам. И вдруг Лёва с замиранием сердца увидел на другом конце знакомую фигуру в тёмном плаще. Шура с отрядом был на земле — последнее препятствие на пути толпы. Закатное солнце охватывало его со спины, как огнём. Пальцы задрожали, едва не выронив оружие, но Лёва силой воли заставил себя вдохнуть тесными лёгкими. Он спрыгнул с крыши на длинный пандус и побежал, перемахивая через длинные пролёты. Сердце загнанно колотилось изнутри, норовя проломить рёбра. Лёва больше ничего не видел и не слышал. Он знал только, что должен успеть раньше, чем разъярённые ублюдки доберутся до цели. Его пули одна за другой пронзали тела и головы, разлетающиеся грязными ошмётками, и вскоре весь асфальт был завален останками и залит чёрной кровью. Лёва не успевал. Им не было конца, он двигался слишком медленно… Он оказался на земле, расцарапав лицо об острый угол заржавевшей пожарной лестницы, с которой спрыгнул на пару метров выше. Он не заметил этого, тут же выхватывая нож и принимаясь кромсать всех, кто подворачивался под руку. — Лёва! — заорали сверху, и он увидел Макса, отчаянно размахивающего руками. — Уходи оттуда, слышишь? Город подлежит зачистке! Лёва! Я не могу, — понял Лёва с железной обречённостью. — Я его не оставлю. Он уже видел Шуру — близкий силуэт во вспышках автоматного огня. Рядом с ним, прижавшись спиной к спине, отстреливался Звонок из своей тяжелой штурмовой FAMAS FELIN. На секунду их взгляды встретились, и Лёва ощутил чужое изумление и запоздалую радость. Короткая вспышка придала ему сил. Он вспорол ещё несколько глоток и торжествующим взглядом обвёл площадь. Уже темнело, и разведённые по периметру огни выхватывали из мрака его фигуру, делая его жутким мясником. Весь в крови, тяжело хрипящий и с блестящим от крови ножом — оставшиеся рядом хаски с воем бросились врассыпную, дав ему время на передышку. Лёва чувствовал, что конец близок. Развернувшись к своим, он издал полный мрачного ликования крик. Шура протянул было к нему руку и вдруг дёрнулся, как от страшной боли. Лёва хотел рвануться навстречу, но жгучий фонтан в груди приковал его к месту и хлынул оглушающей слабостью по всему телу. Он отчаянно зарычал и снова поднял нож, становясь спиной к отступающим. Сегодня он спасёт их всех, чего бы ему это не стоило. Он слышал, как надрывно зовёт его по имени Шурин голос, и сейчас он был таким далёким, дрожащим… Лёва взмахивал ножом, раскрашивая мир вокруг в багровый, но наступила секунда, когда сил стоять уже не осталось. — Звонок! Снайпер! — кричал кто-то издалека, и вокруг бесновались хаски, глушили автоматные очереди. Лёву приподняли сильные руки, и он закашлялся от резкого давления в груди и горле. Дышать становилось всё труднее. Лёва едва опустил глаза вниз и всё понял. Смотреть стало тошно, страшная дыра в груди казалась не его, неправильной, ненужной. Багряная кровь низкими толчками выплёскивалась наружу. — Лёва, Лёва!.. — звал его Макс с перекошенным от ужаса лицом и спёкшимся на шее порезом. Лёва слепо поворачивал голову, пытаясь найти свой единственный светоч. Убедиться, что у него получилось, и что будущему хватит этой цены. Мир стремительно погружался в темноту, тело леденело и лихорадило. Лица друзей поплыли, смазались в глухой ночи, залитой кровью и дымом. — Сделай что-нибудь! — Я… Шура, я не… Ян отвернулся и затряс головой, не в состоянии выдавить ни слова. Лёва вздрогнул и страшным усилием приоткрыл глаза, ища самый желанный голос на свете. Попытался вдохнуть — и кровь встала у него поперёк горла. — Он хочет, чтобы ты дал ему руку, — упавший голос Макса звучал далеко, как из-под воды. Лёва вспомнил, как чуть было не захлебнулся в первый день работы, и ему захотелось смеяться, как в последний раз. Это он и был — кровавый и больный, но как же сладко умирать в этих руках! Шура упал рядом с ним на колени, не замечая, как тёмные очки слетели, открывая огромные и блестящие глаза. Его пальцы переплелись с Лёвиными, и тот закашлялся, с удивлением глядя на склонившегося над ним человека. Он знал этот взгляд, эти растрёпанные волосы, эти губы, которые однажды подарили ему ту волнительную ночь… Как это было давно. — Лёва, — шептал человек, подняв его себе на колени, — Лёва! Лёва притянул ладонь себе на грудь и едва улыбнулся, превозмогая боль. — Я знал, что… глаза карие. Шура… Шура, не уходи… Шура сжал объятия, несколько раз встряхнул неподвижное тело, хрипло звал, раскачиваясь из стороны в сторону, но Лёвины глаза стеклянно застыли, и в них отражалось только горящее небо. Из приоткрытых губ струился ручеёк яркой крови. Шура склонился и прижался к ним своими, словно в надежде, что они ответят на украденный поцелуй. Его всего било лихорадкой. Вдалеке снова взвыли хаски, и следом послышался стрекот множества вертолетов. — Шура, надо идти! Шура, ты слышишь? Шура отпихнул от себя чужие руки, стиснул кулаки и вдруг заорал что есть силы, подняв мокрое лицо к небу. Отныне небо было глухо к молитвам. Лёва лежал в его руках, ещё тёплый, но уже замерший навсегда. И Шура позволил вздёрнуть себя на ноги и потащить прочь, мимо огней и обезображенных тел, глотая жгучие слёзы, вперёд, в новый пугающий мир. Теперь надо было бороться — самому. Надо было продолжать жить.