How can it be forgotten?

— Не гони! — крикнул Сан, сильнее хватаясь за спину водителя мотоцикла. Тот то ли не слышал мольбы, то ли назло прибавил скорость. Сан лишь усмехнулся, неосознанно получая прилив адреналина от скорости и физической близости любимого человека. Уткнувшись щекой куда-то в шею, юноша закрыл глаза и получал наслаждение от быстрой езды. — Как тебе поездка? — спросил Уён, когда они наконец остановились где-то на обочине просёлочной дороги. — Просил же не гнать! — возмутился Сан, в шутку ударив того в плечо. Уён хитроумно улыбнулся. — Признайся, тебе понравилось. — Дурак! - Сан схватил возлюбленного за воротник футболки, притянул к себе и поцеловал. Уён отвечал на поцелуй жадно, будто делал это в последний раз. Они оставили мотоцикл в кустах, чтобы его не было видно со стороны дороги, и побежали в сторону их заветного места — деревянного мостика на берегу небольшой реки, спрятанного за густыми зарослями плакучей ивы. Расположившись там, они болтали о всякой ерунде или просто молча лежали на куртках, обнимаясь и лениво целуясь. Это было место, где они могли быть собой, не опасаясь косых взглядов и укоров со стороны посторонних. Наслаждаться друг другом, без сомнений и сожалений, даря любовь и получая её взамен. Счастье больше не казалось им эфемерным понятием, которое люди придумали для того, что забивать головы глупым детям. Счастье было здесь и сейчас. Оно волнами катилось в их телах, молодых и сильных, и они с удовольствием делились им друг с другом, чтобы оно росло и множилось внутри. Но у каждого из юношей был тайный страх — потерять своего возлюбленного. Для Уёна этот страх выражался в осуждении со стороны. Он боялся быть пойманным с поличным, поэтому на людях всегда играл плохого парня на байке и был холоден с Саном. Эта игра на публику давалась непросто: иногда Уён так вживался в роль, что с его губ срывались слишком жестокие слова, за которые он после вымаливал прощение страстными поцелуями и жаркими касаниями. Конечно же, Сан всё прощал. Он и сам боялся лишний раз проявлять чрезмерную симпатию. Но всё же главным страхом юноши было не общественное осуждение. Главным его страхом было лишиться Уёна. Необъяснимая жажда острых ощущений иногда была в нём сильнее здравого смысла, и Сан опасался, что однажды любовь к высоким скоростям может привести к летальному исходу. Худшим опасениям Сана суждено было сбыться. Когда вместо любимого мотоцикла Уёна он увидел лишь груду искорёженного металла, погребённого под массой огромной фуры, сердце пропустило пару ударов. Полицейские, оцепившие место аварии, даже близко его не подпустили, утверждая, что тело превратилось в сплошную рану. Но им было не удержать Сана. Он прорвался за сигнальную ленту и бросился в сторону пакета, лежащего прямо на асфальте, расчерченном чёрными полосами тормозного пути. Вызывать скорую даже не стали: шансов спасти Уёна не было никаких. Сан опустился на колени рядом с трупом и разрыдался окончательно. Не хватало сил сдерживать себя. Пусть люди думают о них, что угодно. Юноша взял в свои руки окровавленную ладонь, покрытую ранами и ссадинами, и прижал к губам, как прижимал раньше сотни раз. Только сейчас она была холодной, словно лёд, удивительно тяжёлой и безвольной. Прежде, чем два офицера принялись оттаскивать рыдающего в голос Сана, он успел взять с пальца перстень как единственную память о любимом человеке, которую он осмелился оставить себе.

***

— Его родители запретили прийти на похороны, а брат до сих пор не общается со мной. Они все были уверены, что я виноват в смерти Уёна. Говорили, что его погубила страсть ко мне, но его погубила страсть к скорости... После погребения его могилу стали обходить стороной, потому что за Уёном закрепилась дурная репутация безбашенного гонщика, который заигрался со смертью и в итоге получил по заслугам, да и… тогда такие отношения были табу, так что любой, кто хоть как-то не вписывался в привычные рамки поведения, оказывался подвержен травле. Уёна поливали грязью даже после смерти, а мне… мне пришлось позорно прятаться по углам, зная, что даже его праху не дадут покоя. Господин Чхве прокрутил перстень между пальцами и тяжело вздохнул. Чей-то всхлип заставил его поднять взгляд. Феликс стиснул зубы и из последних сил пытался не заплакать, хотя было очевидно, что глаза у него на мокром места, а Ёсан так-то тяжело молчал, вперив взгляд в свои ладони, лежащие на столе. — Не думайте, что я не любил вашу бабушку. Она была… она была чудесной женщиной, родила мне прекрасного сына — вашего отца — но… я всё равно не любил её так, как любил Уёна. После этого Феликс окончательно раскис и, уткнувшись в плечо Ёсана, принялся реветь как можно тише. Старший юноша прижал брата к себе, позволяя тому бессовестно пачкать любимую рубашку слезами. — Если вы станете осуждать меня, я пойму, — добавил господин Чхве. Исповедь далась ему тяжело, но ещё тяжелее было терпеливо выжидать приговора внуков. — Мы никогда тебя не осудим! — осипшим от слёз голосом заверил Феликс, отрываясь от успевшей замокнуть рубашки брата. — Мы всегда будем тебя любить, только не переживай, ладно?! После этого признания он разрыдался с новой силой и вновь спрятал покрасневшее лицо в складках чужой одежды. Когда господин Чхве перевёл взгляд на старшего внука, тот ничего не сказал, лишь кивнул головой, выражая молчаливое согласие с Феликсом, и тепло улыбнулся. На сердце старика впервые за долгое время стало легко и радостно. Словно громадная скала, давящая на грудь, наконец разрушилась и позволила дышать свободно. — Я тоже люблю вас, — признался он, подзывая к себе внуков и целуя их в макушки. — А теперь деде пора спать. Этот день был слишком изматывающим. После прощания с Ёсаном и Феликсом господин Чхве долго не мог уснуть. Столько мыслей и эмоций переполняли его нутро, но они не казались тяжёлым грузом, как раньше. Наоборот, старик чувствовал необычайную лёгкость. Он лежал, глядя в потолок и прокручивая на пальце дорогой сердцу перстень. — Кажется, скоро мы встретимся вновь, — прошептал господин Чхве, радостно улыбаясь. — Только дождись меня, Уён-и. На следующее утро внуки нашли тело дедушки в постели. Блаженная улыбка застыла на его лице, будто он видел самый прекрасный сон. Сон, от которого уже не суждено проснуться.