Следопыт

Солнечный луч, скользнувший между ставен, пронзил его сон как золотое копье. Шеасса перевернулся, прикрывая лицо локтем, и вздохнул. В юности он мог спать на голых камнях или в колючем кустарнике, и просыпаться свежим и полным сил. А теперь сон постоянно бежал от него, и даже в собственном доме, на мягких одеялах и подушках, с утра он чувствовал каждую кость и мышцу. Зато этим утром рядом обнаружился подарок — вернувшийся Тийс дремал рядом, закутавшись в свой лесной зеленый плащ. Не получив от Шеассы ни капли крови, Тийс полностью перенял его любовь к одиночеству. Остальных нагов он дичился, слыл замкнутым и смурным, подолгу пропадал в лесу. Шеасса научил сыновей всему, что знал, но все равно каждый раз волновался. Может, поэтому нагайны не подпускали детей к их отцам слишком рано? Сколько бы времени не прошло, Шеасса все равно видел в них малышей, которые требовали его защиты. Протянув руку, Шеасса погладил его по необычным жемчужным волосам. Дверь отодвинулась, и в комнату юркнул Исхиль. Ревниво взглянув на мирно спящего брата, он тут же ввинтился к Шеассе в объятия и уложил аккуратно заплетенную голову ему на плечо. Его волосы тоже остались светлыми, сияя на солнце как снег на вершинах далеких пиков, а глаза в сумраке комнаты блестели, как маленькие луны. Цвет чешуи у них почти не поменялся: у Тийса — светлая, с легкой зеленцой, а у Исхиля — голубая. После линьки она была ярче, но быстро вытиралась, и оттенок можно было заметить только по краю чешуек. Со временем и волосы, и глаза, и хвосты должны были потемнеть… или, скорее, стать такими же яркими, как у их отца. Когда детям минуло двенадцать, а этого так и не случилось, Нитхас предположил, что место кладки имело больше значения, чем они думали. Вероятно, яйцам нужно было не только тепло и песок, но вполне конкретный морской песок, а также соленая вода поблизости. Зит в прах разругался с лекарем, долго сердился на него и запрещал об этом даже упоминать. Необычные оттенки Шеассу не волновали. Он боялся, что у сыновей есть какая-то болезнь, которая еще не проявила себя, но может унести их в мгновение ока. Бессонными ночами он приползал слушать их дыхание. А днем баловал их так, словно это была его главная цель в жизни. Наверное, он успокоился только когда малыши переросли Зита. Конечно, они все равно не сравнялись размерами с Шеассой, но для своего племени выглядели достаточно крепкими. Тийс явно учуял братца, потому что перевернулся и устроился на другом плече Шеассы. Они вечно соперничали со всеми и друг с другом. Может, потому что детстве их поддразнивали за размеры… А еще слишком светлую, детскую чешую, странные глаза и «седые» волосы, хотя их цвет со временем становился все чище, все красивее. Теперь кое-кто горько жалел, что вовремя не придержал острый язык за зубами. Тийс и Исхиль выросли в красивых нагов, ярких, как их отец. Ярких и своенравных — не реже чем раз в неделю Зит устраивал им взбучку, от которой те, как в самый первый день, скрывались за спиной Шеассы. Вот и сейчас Зит заглянул в спальню явно в поисках непослушного сына. Увидев идиллическую картину, он нахмурился, но тут же зевнул, не удержавшись. Вчера праздновали весеннее равноденствие, все улеглись спать уже под утро. Шеасса протянул руку, и Зит, поколебавшись, скользнул к нему. Тийс с Исхилем, которую только что ревниво мерялись взглядами, тут же переползли на одну сторону, сплелись в клубочек и принялись заговорщицки шептаться. Шеасса вздохнул. Может, пора искать им женихов? Но Тийс никого к себе не подпускал, а Исхиль почти не ночевал дома, ни с кем не задерживаясь. Попробуй, пойми, что им надо… Зит привычно уткнулся лицом в шею Шеассы, целуя чуть выше старого шрама от зубов. Даже по прошествии многих лет он то и дело кидал виноватый взгляд на его горло. Шеасса подтянул маленького нага повыше, зарываясь лицом в длинные красные волосы. Ему самому никогда не было дела до какой-то отметины на шкуре. Лекари до сих пор считали чудом то, что Шеасса выжил. Подтвердить или опровергнуть идею Элайи не удалось, Шеасса был последним и единственным, кто остался жив. И даже если бы кто-то еще нуждался в противоядии, его случай ничем бы не помог. Услышав рассказ, Нитхас сразу указал на то, что они пропустили. В крови Шеассы смешалось не два, а самое меньшее четыре яда, попавших в разное время — включая гниль с болот, снадобье от боли и укусы. Никто не смог бы сказать, что именно текло в его крови и в каком количестве. Может, важной была даже озерная вода, которой он наглотался, когда тонул. Все, что знал Шеасса — они с Зитом оба выжили благодаря детям. Размышлять над собственным чудесным спасением больше не было времени. Его дом сравняли с землей, лес изуродовали. Он боялся, что Зит остался из чувства вины или благодарности, боялся за детей, беспокоился, что не сможет обеспечить их самым необходимым… что маленькие наги попросту не выживут, когда придут холода. Зит был упрямей его. Он переупрямил даже самую тяжелую первую зиму и смеялся ей вслед на первом празднике весны, когда у них была только похлебка из корешков и зелени. Что-то должно было сделать его таким сильным. И вряд ли что-то хорошее. Зит никогда не рассказывал о прошлом. Замечания, оговорки, не больше. Шеасса подозревал, что кто-то его обидел… иногда казалось, что маленький наг может никогда не оттаять. Долгое время все и правда было ни шатко, ни валко. И все же, вот Зит лежал в его объятиях, нежась в луче весеннего солнца… После того как вчера приревновал Шеассу к нагайнам, имен которых тот даже не знал, весь вечер злился и ехидничал, и лишь ночью сменил гнев на милость. Из-за чего у Шеассы теперь хрустели кости и ныли мышцы. Этот праздник весны получился самым лучшим. Шеасса говорил так каждый год, и совершенно искренне. Его мрачные предвидения не сбылись. Война самым странным образом пошла им на пользу. Две крепости поднялись из руин еще до зимы — починить старую, но крепкую кладку и накрыть ее крышей оказалось быстрее, чем отстроить селение на голом пустыре. Горький опыт заставил понемногу восстановить древние укрепления, сторожевые посты, тайные ходы, укрытия и кладовые. Наги снова начали строить каменные дома, стараясь не трогать изувеченный пожарами и порубками лес, да и каменщиков стало больше, чем плотников. Полуголодные первые зимы быстро показали необходимость торговли с людьми, к счастью, те успели оценить и лечебные мази, и крепкие настойки. Частично наги отплатили за военную помощь старинными украшениями, которые понемногу растеклись по соседним землям, став ценной диковинкой. А так как недостатка в разноцветных каменьях в горах не было, новые изделия вскоре отправились по торговым путям во все города и веси. Шеасса тоже любил все яркое и красивое. Зимой, когда в лес и носа не высунешь, он низал длинные серебряные цепи с алыми и зелеными камнями в подарок Зиту, синими и зелеными — для сыновей. Поднаторевший в торговле Фийтас все уговаривал его продать хоть парочку. Когда Шеасса поддался на уговоры, оказалось, что любая вещица из его рук превращается в знаменитое украшение. Хотя единственное украшение, которое он считал знаменитым, был венец из серебра и хрустальных осколков, которую сразу же назвали Корона Горного Короля и спрятали в тайной сокровищнице — даже у практичного Фийтаса не поднялась рука его продать. Это только подстегнуло легенды о невиданной красоте венца. Головы под него так и не нашлось. Нового короля наги не выбрали… Может, и к лучшему. Впрочем, если это все же случится, тому не придется носить золотое ведро. Сам Шеасса вовсе не стремился занять трон. Он был вполне доволен тем, что имел. Потянувшись, он сгреб всех своих маленьких ядовитых нагов в охапку, притиснул к сердцу и перецеловал разноцветные макушки под тройное возмущенное шипение. Жизнь была прекрасна.