Мятные конфеты/боевые шрамы

17 сентября, 1998 Дневник, Святой Поттер точит на меня зуб. Я пишу это, чтобы вы знали, кто убил меня, когда это в конце концов произойдет, окей? Так что имейте ввиду. Он смотрел на меня всю эту неделю во время приемов пищи, и я буду честен — если бы не эти нелепые очки, это выглядело бы намного более пугающе. Я понятия не имею, что Уизлетта нашла в нём. Квадратоголовый пидор, круглая оправа. Удивлён, что он не поехал в тур по Европе в честь своей победы. Купался бы в славе. Но он здесь, и он попытается убить меня, понимаете? И он подстроит всё так, чтобы это было похоже на несчастный случай. Он думает, что я напал на Грейнджер, что просто — Мерлинов правый сосок, не заставляйте меня начинать все это. Как будто я бы стал тратить своё время на что-то подобное. Мне бы даже не хватило сраной энергии. Проявите хоть немного понимания. Неважно. Ваш вопрос. "Подумайте о каких-нибудь мантрах, которые помогают вам держаться на плаву. Перечислите их." 1. Таблетки были бы очень полезны. 2. Как насчёт таблеток? 3. О — я знаю! Таблетки. Я надеюсь, что вы их уже отправили, просто сова всё никак не может долететь. В ваших интересах чтобы это оказалось правдой. Драко

***

19 сентября, 1998 Это плохой день. Она чувствует его наступление, еще толком не проснувшись. Надвигающееся чувство страха. Как тяжелый Дамоклов меч, нависающий над ней. Для неё это не первое такое утро. Поэтому она принимает противодействующие меры. У неё осталось ещё одно наказание со Слизнортом после обеда, а вообще сегодня суббота, и она уже давно закончила со своим домашним заданием несколько веков назад. Рассеянный свет, проникающий в окно рядом с её кроватью, намекает на то, что сейчас что-то около шести утра. И тем не менее, она больше не может спать. Она садится. Берёт палочку с тумбочки и накладывает заклинание, чтобы привести в порядок свои кудри, чувствует, как они устраиваются у неё на голове. Она тихо движется по дортуару, обходя кровати, в которых спят девушки, забирается в толстый вязаный свитер — засовывает ноги в сапоги. Дни ещё тёплые, но сентябрьские утра — вообще нет. А она хочет выйти наружу. В подобные дни ей это необходимо. По утрам Хогвартс более мирным. В нём менее жутко, чем поздно вечером, но так же пусто. Спокойно. Даже привидения отдыхают, и тишина приносит облегчение. А на улице даже лучше. Там даже тише, и только приятные звуки всё-таки прорываются сквозь тишину, не делая хуже: пение птиц, плеск воды, трава, шуршащая на ветру. Она снова спускается к озеру. Не смогла по-настоящему насладиться им в последний раз, тогда, с Малфоем... Размышления о нём заставляют вспомнить о том, что он сказал неделю назад. О предвзятом отношении. Она до сих пор не уверена, обвинял он её в чем-то, или это был просто равнодушный едкий комментарий насчет ее крови. В любом случае, они оба оказались правы. Версия Мэнди Булстроуд пришлась всем по вкусу, и уже к среде этой недели вся школа обвиняла Малфоя в покушении на жизнь Гермионы. Впрочем, это не особенно повлияло на его репутацию. Его семья опозорена. Точно так же как семьи Гойла и Паркинсон. Люди будут говорить вне зависимости от того, какой повод ты им дашь. Это не помогает ей почувствовать себя лучше — но она подавляет желание пожалеть его сразу же, как оно рождается внутри неё. Напоминает себе, что он Пожиратель Смерти. Он выбрал эту жизнь. Он происходит из семьи убийц, и если бы ему чуть больше повезло, он бы стал таким же. Вот и всё. Она чешет свой шрам — затем вспоминает, что ей говорила Мадам Помфри, и с силой хлопает по нему. Рука начинает гореть. Но резкое давление немного отвлекает от боли, а это лучше. Она останавливается на берегу озера, трава у неё под ногами влажная от росы, так что ботинки промокли, солнечные лучи пробиваются сквозь далёкие горы, словно яркий глаз вглядывается в дверную щель. Она бормочет высушивающее заклинание. Вытаскивает из сумки шерстяное одеяло и раскладывает его на траве. Садится, скрестив ноги, и глубоко вдыхает свежий воздух. Вдалеке Гигантский кальмар взмахивает одним из своих щупалец — ударяет по поверхности воды и посылает в её сторону небольшие волны. Это. Это то, что ей нужно. Какое-то время она практикует чары. Создаёт кольцо из цветов и грибов пастельных тонов вокруг своего одеяла. У одуванчиков зевающие львиные головы, они лениво огрызаются друг на друга, а розы постоянно меняют свой цвет. Она колдует небольшой водоворот в озере перед собой. Посылает лепестки цветов кружиться в нём. Создаёт склонившееся к воде вишнёвое дерево немного в стороне. Понемногу птицы обнаруживают её маленький оазис. Они парят над цветами. Рассаживаются на ветвях дерева и поют ей. У неё в сумке лежит маггловский термос. Она не знает зачем, но она привезла его с собой. Что-то осязаемое, напоминающее о доме. От... от её родителей. На нём есть вмятины и трещины, он выгорел до бледно-коричневого цвета, но его наличие дает ей успокоение. Со взмахом палочки термос наполняется сладко пахнущим кофе, пар от него растворяется в холодном воздухе, согревая кончик её носа. Она отпивает немного, и это приятно — это вкусно. Но этого недостаточно. Именно поэтому она, конечно, также взяла с собой ирландский сливочный ликёр. И вот в каком состоянии он находит её. Подливающую бэйлис в свой кофе в половине седьмого утра. Она слышит его прежде, чем видит — слышит шелест травы под его ногами. Знает, что это он. Кто бы ещё это мог быть? В такое время и с её полным отсутствием удачи? Кто еще? — Малфой, — говорит она — как бы говоря, что заметила его — продолжая смотреть прямо перед собой и держа термос близко к губам. — Пьем с утра, да, Грейнджер? — лениво тянет он. Его голос ещё немного сонный. Она пьёт. Глотает. В ожидании его ухода. И после минуты тишины снова слышен хруст травы. Но уже громче. Он садится на одеяло рядом с ней, и она не знает, почему, но он здесь, и под влиянием его веса одеяло немного выскальзывает из-под неё, и она не может удержаться от того, чтобы взглянуть на него краем глаза. Он снова в вязаной шапке и в тонком длинном свитере цвета тёмного шоколада. А ещё он почему-то босиком, и кожа на его ногах приняла светло-голубой оттенок. — Где твои ботинки? — пренебрежительно спрашивает она, делая ещё один глоток. Он не отвечает. Наклоняется вперёд и поддевает пальцем один из фиолетовых грибов. Стучит и щёлкает по нему, пока тот не ломается пополам. Она вздыхает. — Что ты хочешь? — Озеро не принадлежит тебе, Грейнджер. — Да, но мне точно принадлежит... — она резко дёргает за одеяло, но безрезультатно; недовольно рычит. — это — одеяло, так что не мог бы ты, пожалуйста— Малфой откидывается назад. Вытягивает ноги и скрещивает их в лодыжках. Он сгибает пальцы ног перед самыми её цветами и усмехается. — Что это такое? — То, что я сделала для себя. — Грейнджер, Бог велел делиться, — он криво ухмыляется. — разве вы, магглы, не всегда так говорите? Она шипит. — Я не— — О, прости — я хотел сказать гряз— Она бросает невербальное Акцио. Выдёргивает одеяло из-под него, и он скользит — немного съезжает вниз с холма, пока его ноги не оказываются в воде. А потом он смеётся. Вытягивает ноги вперёд, пока концы его штанин не намокают. — Ты всегда была хороша в заклинаниях. Она делает большой глоток кофе, чтобы не удостаивать его возможностью спора. Решает, что он не заслуживает ответа. Расстроенно смотрит на своё кольцо цветов. Они начинают увядать, когда её настроение портится. Грибы теперь вырастают деформированными. Что ещё он планирует разрушить? Он не может даже позволить ей устроить погром, не появившись из ниоткуда и не взяв на себя всю ответственность. Она разрушила эту уборную. Она это сделала. Чёртов ублюдок. Он не пытается снова сесть рядом с ней, вместо этого спускается ещё ниже по траве. Она смотрит, как он закатывает свои брюки до самых колен. А потом он опускает обе ноги в воду. Вода, должнo быть, ужасно холодная. Но Малфой ведёт себя так, будто он засунул их в ванну. Она видит, как он расслабляется. А потом наступает тишина. Долгая тишина. Достаточно долгая, чтобы один из цветов снова ожил. Малфой закрыл глаза, его дыхание — медленное и ровное, как никогда, и она рассеянно думает, что — когда оскорбления не сыпятся из его рта каждые полсекунды, когда на его лице нет этой усмешки — он становится почти незаметным. Терпимым. Она накладывает на термос согревающее заклинание, потому что он старый, и, серьёзно, он вообще не работает. Тем не менее, она оставила его. Использует его при первой же возможности. Глядя на медленный рассвет, она пьёт и думает. Думает и пьёт. Много думает. Не может не думать немного и о Малфое. Он и так был босиком, но сейчас она видит, что его колени посинели от переохлаждения. Его губы фиолетовые. Но он не дрожит. Его вообще ничего не смущает? — Что ты туда налила? — спрашивает он, и она отводит глаза. Знает, что он поймал её, как она таращится на него. — Налила куда? — В кофе. — Ох, — она поспешно делает ещё один глоток, как будто это может помочь. — это, ну, Бэйлис. Что-то вроде виски со сливками. И неловко добавляет: — Это вкусно. — Это маггловский виски. Насколько он может быть хорош? — его знакомый тон вернулся. Её следующий глоток получается злым. Возмущенным. — Ты никогда его не пробовал. Он оглядывается на неё. Кажется, какое-то мгновение рассматривает её, а затем достает что-то из кармана брюк. Фляжку. Показывает ей. — Я пью только один сорт виски. Он открывает её, и Гермиона чувствует резкий запах корицы. Запах дыма. Когда он делает глоток, она говорит: — Ты не можешь смешать Огневиски и кофе. — Не могу? Она смотрит, как он производит достаточно впечатляющие магические манипуляции. Создаёт прямо в воздухе френч-пресс, из которого кофе льётся в заранее материализованную кружку. Он берёт её. Чокается непонятно с кем перед собой. А потом заливает где-то один-два шота Огневиски. Это приятно — смотреть, как он страдает. Нет, серьёзно. Он морщится после первого же глотка — стремительно краснеет. А потом он давится и глотает воздух раскрытым ртом, и горячий кофе вытекает из его рта. Капает ему на брюки. Он подносит руку к лицу. Прикрывает ею свой нос, пока продолжает кашлять, проливает ещё немного. Он отпускает кружку, и она растворяется в дымке, прежде чем успевает упасть на траву. — Нет, ты не можешь, — победоносно проговаривает она. Это легко — и даже приятно — быть с ним грубой. Это освежает, когда ты постоянно поддерживаешь образ золотой девочки. Потому что Гермиона Грейнджер не грубая. Не злобная. Она та, кто помог Гарри уничтожить семь крестражей. Та, кто остановил Тёмного Лорда. Она не может получать удовольствие от злости. Но она получает. Если бы они только знали, сколько она сейчас получает удовольствия. К тому моменту, когда Малфой приходит в себя, его глаза слезятся — они красные, будто налились кровью. Он отбрасывает фляжку в сторону, словно она раскалена докрасна и виновата во всём, и умывает лицо водой из озера. И он делает всё возможное, чтобы не смотреть на неё. — Это кофеин, — говорит она наконец. Смягчается. — его не стоит смешивать с Огневиски. Получается достаточно отвратительно. — Как думаешь, насколько мне не плевать? — он вытирает рот. Смотрит прямо перед собой. Кое-что она всегда знала о Малфое. Его эго очень чувствительное. Хрупкое. И она не винит его за это. Это, несомненно, следствие того, что он рос с таким отцом, как Люциус. Это причина, по которой он не мог показаться на тренировке по Квиддичу на втором курсе с обычной метлой. По которой он не мог проиграть Гарри в Дуэльном Клубе. По которой он вызвался подойти к Клювокрылу. И она думает, что он именно поэтому никогда не поправляет тех, кто называет его убийцей. Потому что он не смог убить Дамблдора, и это было позором для него. Для его семьи. Малфой ненавидит позориться. Неожиданно для себя она протягивает ему термос. Заметив это, он сначала дёргается в сторону. Смотрит на неё шокировано, затем подозрительно. А потом он, конечно, усмехается. Выпускает немного яда. — Я не собираюсь пить это. Не после того, как там побывал твой грязный рот. Она стискивает зубы. Глубоко вдыхает. — Да, и я предлагаю это Пожирателю Смерти — можешь себе представить? Она протягивает руку дальше. Недовольно хмурится. Настаивает. Это один из немногих раз, когда она видит Малфоя абсолютно ошеломленным. Он смотрит на неё широко распахнутыми глазами, его бледные губы чуть приоткрываются. Но он ничего не говорит. Он закрывает рот. Его Адамово яблоко перекатывается, когда он сглатывает. А потом он прочищает горло и забирает термос у неё из рук. — Ну, тогда ладно. Будь по-твоему. Твоё здоровье, Грейнджер. И он делает глоток.