Форсайт: гармония, пошедшая прахом

      После разговора с Босини и Кавендиш Холмс вызвал-таки полицию. Но их реакция на представителей закона оказалась гораздо более спокойной, чем я ожидал. В обоих соучастниках было сильно предубеждение, будто английское правосудие по-разному относится к беднякам и высшим сословиям. Странные люди — за много лет знакомства с Лестрейдом я никогда ничего подобного не замечал. Но во имя общего спокойствия мы с Холмсом не стали лишать брата с сестрой иллюзий, будто новый статус Босини — не спивающегося разнорабочего, а восставшего из мертвых джентльмена — даёт ему право на некие привилегии.

***

      Лестрейд подошёл к предоставленным доказательствам со всей ответственностью. При обыске у Босини нашли форменную тужурку — из плотного густо-синего сукна, с надписями «Postes et telegraphes» на каждой пуговице и множеством пятен краски. Левый обшлаг был измазан голубой краской, а одна из пуговиц отсутствовала. У Босини сняли отпечатки пальцев — и один из них обнаружился на той жестянке из-под краски, что была найдена в галерее Форсайта. Эту ёмкость Босини позаимствовал в доме, где недавно подрядился делать ремонт, там же (из хозяйского автомобиля) взял и бензин. Он слышал о дактилоскопии и пошел на «дело» в перчатках, но по неопытности недостаточно тщательно стёр с жестянки свои старые отпечатки. Таким образом, даже если бы Босини вздумалось отказаться от своего признания, это бы ничего не изменило.

***

      Выписывая чек для Холмса, Сомс Форсайт прибавил значительную сумму к изначально обговоренному гонорару. Только это и служило намеком, что старик доволен результатом расследования — по поведению Форсайта никак нельзя было сделать такой вывод. Пытаясь удержать маску благопристойности, он расхаживал по гостиной и нелестно отзывался об архитекторах и о «всяких там фантазерах, витающих в облаках». Его речь была до смешного приличной и невыразительной — а на лице обиду сменяла злоба. Я быстро понял, почему Босини сравнивал Форсайта с бульдогом — в какой-то момент мимика старика сделала бы честь бойцовому псу. Внезапно Форсайт остановился. — Я завещал всю коллекцию живописи государству! И это не вчера сделано, этому завещанию уж лет двадцать! Да я во время пожара… своими руками!.. — Форсайт замолчал, видимо, боясь сказать что-то пафосное или мелодраматичное. Но его перевязанные ладони говорили сами за себя — ещё не зажили ожоги, полученные во время поистине героического спасения картин. — Это я-то недостоин ими владеть? Да кто он такой, чтобы… — Будьте милосердны, сэр, — мягко возразил я. — Он не отдавал отчёта в своих действиях.       Серо-стальной взгляд старика пронизывал насквозь, идеально гладкая седая шевелюра поблескивала подобно старинному шлему. — Вы полагаете, что он сумасшедший? — сдержанно спросил Форсайт. — Я бы этого не сказал, — осторожно ответил я. — Скорее это было состояние аффекта. — Холмс? — Из нас двоих врач — Ватсон, — пожал плечами мой друг. — Я человек материальный, тонкости душевного состояния преступников — не по моей части.       Форсайт переключил внимание на меня, но мне не хотелось развивать тему душевного здоровья Босини. Старик был юристом, а я был уверен, что Босини слишком хорош и для Маршалси, и для Бедлама. Я пробормотал, что я всего лишь семейный врач, а не специалист по душевным или нервным недугам. Форсайта это не смутило. — Ничего страшного, доктор. Существуют эксперты. И каким бы ни оказалось их заключение — я сотру этого молодчика в порошок!       Выражение лица Форсайта снова поразило меня своей агрессивностью. Я попытался было возразить, но он веско ответил: — Босини мне всю жизнь испортил! — Всю ли, mon cher? — прозвучал рядом мелодичный голос. Миссис Форсайт водрузила посреди стола вазу с астрами и обернулась к нам. Ее каштановые волосы были уложены красивыми волнами, чёрное платье подчеркивало статную фигуру. Форсайт нахмурился. — Ты что же… — кажется, он хотел проворчать «подслушивала», но выбрал более мягкое выражение, — много ли из нашего разговора ты слышала?       Аннет Форсайт непринужденно пожала плечами. — Ты, дорогой мой, пессимист! Зря ты бросил аутотренинг по системе Куэ! Испорченная жизнь, скажите на милость! Ты забыл, как мы ждали твоего развода?       Форсайт неодобрительно глянул на жену, шевеля седыми усами. — И не делай такое лицо, друг мой! — продолжала миссис Форсайт с чисто французской эмоциональностью. — Ты не сделал ничего противозаконного, а мистер Холмс и доктор Ватсон, пожалуй, знают о тебе больше, чем ты сам! Когда я поняла, что мистер Форсайт имеет серьёзные намерения, я была в восторге! — обратилась она к нам с Холмсом. — Он был такой солидный, образованный…        «…и богатый», — мысленно дополнил я. — Это было совсем как в сказке про Золушку! Но тогда его связывал брак с той дамой, — в голосе Аннет Форсайт звенело презрение, — которая порхала по заграницам — в то время как мне приходилось вести бухгалтерию в мамином ресторане! Соломенное вдовство — вот как это называется! Но мистер Форсайт всегда был человеком благородным — сама благопристойность! И мы — мы все, и я, и мама, и он — страшно переживали, пока не удалось наконец раздобыть доказательства супружеской неверности!       Огненный темперамент миссис Форсайт грозил испепелить Форсайта вместе с его угрюмостью. Она активно жестикулировала и сверкала глазами, и в ее маленьких ушках раскачивались длинные золотые серьги. Я подавил усмешку. Похоже, частная жизнь Форсайтов весьма насыщенна! Как же скучно живём мы с миссис Ватсон! — И в итоге все сложилось так, как ты хотел! Разве ты о чем-то жалеешь? Посмотри вокруг! — она развела руками.       Гостиную заливал яркий солнечный свет. На фортепиано валялись ноты, забытые миссис Монт, и красовался второй букет — из ярко-желтых, оранжевых и багровых осенних листьев. На маленьком столике рядом с уютным диваном лежали неоконченная вышивка и игольница. Возможно, в гостиной было не место рукоделию, но, по моему мнению, без него комната была бы не такой уютной.       Будто в подтверждение слов миссис Форсайт, в гостиную вбежал расстроенный маленький мальчик с игрушечным молотком, по пятам преследуемый няней. Няню, в свою очередь, пыталась ухватить за лодыжку небольшая серая собака. Няня пыталась увести ребенка, «чтобы он не мешал дедушке разговаривать с джентльменами», но мальчик стоял на своем. Не сразу, но из его лепета мы поняли, что он пытался «починить» молотком автомобиль, а Ригс ему не позволил. Форсайт взял малыша за ручку. Похоже, он разрывался между тремя желаниями: не проявлять чувств при посторонних; поспорить с женой, выплеснув накопившуюся нервозность; утешить внука. Поэтому мы посчитали за лучшее свернуть разговор и распрощаться. Уходя, мы слышали, как Форсайт говорит мальчику: — Пойдем-ка на кухню, там должны быть бисквиты.

***

— Почему же вы меня не поддержали! Если бы вы встали на мою сторону…       На этот раз за рулём был Холмс. Он, хмурясь, смотрел на дорогу — хотя пустой сельский проселок вряд ли требовал столько внимания. — Не сердитесь, Ватсон, но я не вмешивался, потому что не согласен. Босини — преступник. Он опасен — пусть не для людей, а для культурных ценностей, но это ещё хуже. Я глубоко убежден, что преступники заведомо стоят на более низкой ступени развития, чем добропорядочные граждане! — А как насчёт Мориарти? — Это исключение! Да и вряд ли его можно назвать нормальным человеком! И я не пойму, чего вы добиваетесь. Ваша версия об аффекте не выдерживает никакой критики. Ну не бывает аффектов, длящихся по сорок лет! — Джефферсон Хоуп, двойное убийство в 80-е годы, — напомнил я. — И прочие «преступления страсти», которые вы расследовали в достаточном количестве! Напомнить, сколько раз вы отпускали на свободу убийц?!       Холмс раздражённо обернулся ко мне, и именно этот момент бродячая собака выбрала, чтобы выскочить на дорогу. Холмс ударил по тормозам, и мы оба чуть не вылетели сквозь лобовое стекло. — Вот ведь бестолковое животное! — отскочившая было собака задрала хвост и уверенно перешла-таки дорогу. На ее морде было написано презрение к невнимательным двуногим и их неуклюжим четырехколесным друзьям. — Вы целы? Так вот, Ватсон! — Холмс не торопился продолжать путь, и машина по-прежнему стояла посреди дороги. — Я понимаю, что Босини вас потряс. Я не забыл, как вы бормотали свои «невозможно» и «невероятно» в тот день, когда его арестовали! Но сравнивать его с капитаном Кроукером или доктором Стерндейлом* неуместно! В Англии полно людей, которых я терпеть не могу! Ещё больше тех, которые, по моему скромному мнению, зря коптят небо! Не умеют мыслить логически, не развиваются, не приносят пользы! И тем не менее я не вламываюсь к ним в дома и не уничтожаю национальное достояние! Хотя у меня бы это получилось куда эффективнее! — Не сомневаюсь, — тихо ответил я. — И даже в чем-то вас понимаю. Босини эгоцентричен, оторван от реальности, нечистоплотен в личной жизни — и все же… Эти его проекты… — Половина из них — нелепость, — покачал головой Холмс. — А мне кажется, что этот человек опередил свое время.

***

      Уже на следующий день я стоял с папкой в руках перед дверью маленькой картинной галереи на Корк-стрит. Я собирался просить мисс Форсайт устроить выставку эскизов Босини. Мне казалось, что его судьба тронет пожилую покровительницу искусств. Эскизы я выпросил «под честное слово» у миссис Кавендиш — пришлось поклясться, что я не порву их, не потеряю, не стану продавать — «а не то Фил с ума сойдёт». Разумеется, Форсайт уволил ее, хоть по совету Холмса она и настаивала, что не имеет отношения к бензину на хозяйской туфле. Более того, он отказался давать Кавендиш рекомендацию. В этом ее выручил я. Миссис Ватсон приняла близко к сердцу судьбу преданной сестры непризнанного гения и даже предложила самим нанять ее. Но у нас уже были и кухарка, и горничная. Тогда миссис Ватсон написала для Кавендиш крайне лестную рекомендацию, разве что не в стихах. Если бы я не знал обеих женщин достаточно близко — честное слово, едва прочитав эту рекомендацию, предложил бы Кавендиш руку и сердце. Я так и сказал миссис Ватсон, чем немало ее развеселил. Кавендиш было запрещено покидать Рединг до окончания дела, и она поселилась в комнате брата — аренда была оплачена до конца месяца, а на более приличное жильё у нее не было средств. Волшебным образом захламленная комната архитектора стала почти уютной, на полу появились очертания половиц, а окно стало пропускать свет. Я был уверен, что эта терпеливая женщина не пропадет — очень уж крепко она стояла обеими ногами на земле. Возможно, миссис Кавендиш даже предстояло в очередной раз «сходить замуж» — не снимая униформы горничной и даже не меняя хмурого выражения лица.

***

      Джун Форсайт долго рассматривала эскизы, очерчивая кончиками пальцев окна придуманных Босини домов. Наконец, легко улыбнулась: — То есть мистер Босини уверен, что здесь, в моей галерее, его искусство будет свободно?       Я не сдержал удивленного жеста. К чему этот сарказм? Мисс Форсайт слыла покровительницей талантов, рисунки мистера Босини оригинальны, сама история с пожаром и мотивами архитектора-неудачника получила широкую огласку в прессе. Выставка, вполне возможно, могла стать неплохой рекламой для самой галереи. К сожалению, сегодня людей привлекает подобная скандальность.       Мисс Джун еще раз с прищуром оглядела дом, впаяный в зеленый холм, и удовлетворенно кивнула: — Что ж, я всегда знала, что Фил — гений. Конечно, я возьму их. Повешу, пожалуй, вон там, но подсветку нужно будет…       И уже разговаривая сама с собой, направилась к окну. Стены ее студии были густо увешаны картинами — уродливыми и красивыми, яркими и нежными.       Я вышел не прощаясь. Подумал, что сегодня меценатка была совсем не похожа на себя. Тогда, в парке — взбалмошная, неуверенная, болтливая. Сейчас — решительная, властная, ироничная. Странная женщина. Вообще в этом деле фигурирует столько странных женщин!       Последние дни были, пожалуй, слишком насыщенными. Я был переполнен впечатлениями, противоречивыми эмоциями и мыслями. Мне было жизненно необходимо заняться чем-то обыкновенным, рутинным. Я закурил и жестом подозвал такси. Я собирался плотно пообедать, хорошенько выспаться, пригласить к ужину несколько человек — самых обыкновенных, ничем не выдающихся. Но я знал, что уже скоро придет время — и меня неудержимо потянет к пишущей машинке. Нужно будет отдать должное всем причастным к делу о поджоге в Мейплдерхеме.