Цели и средства

Весна 2002

— Ты много работаешь, — замечает Алла, задумчиво касаясь его волос. Они ночуют в Истре, Максим не любит гостиницу, да и ей самой так спокойнее, здесь их никто не видит вместе, но все же давно уже пора купить квартиру. Столько времени проведено в «Балчуг», что она чувствует себя бездомной. По правде говоря, так оно и есть, дачу за дом Алла почему-то никогда не считала. Да и от города очень далеко, она видит, как каждый раз Максим взвешивает в голове, решает — потерпеть гостиницу, в которой ему неуютно, или уехать далеко от Москвы. После смерти отца он старается не оставлять мать одну надолго, поэтому Алла на поездках в Истру не настаивала ни разу, но вот они снова здесь, и он ни на минуту не отпускает от себя телефон. Не расслабляется ни на миг. — Ты тоже, — пожимает плечами Макс. — Пока есть работа, надо хвататься. Ты к чему это? Алла медлит, забрасывает ноги на журнальный столик. С одной стороны, ей не хочется выступать инициатором совместной поездки. С другой же, она успела пообщаться с его матерью, и та предложила ровно то же самое, о чем она думала сама. Выступать в роли мамочки глуповато, но на Макса в последние месяцы смотреть страшно. Еще более худой, а шутит на разрыв каждый раз, и на сцене, и после нее. Ей все кажется, что он вот-вот не выдержит и разрыдается или заорет, но Максим изо дня в день предельно спокоен, и горя своего не показывает. — Тебе нужен отпуск. Мне он тоже нужен, давай съездим куда-нибудь. — На гастроли. Алла вздыхает. — Ну хочешь, можно и на гастроли. В Израиль, там много наших, — прикидывает она. — Я с тобой съезжу, погреюсь на солнце, останемся на неделю-другую. Макс явно не хочет ей отказывать, но и торчать на солнцепеке две недели ему совсем не улыбается. Алла толкает его ногой. — Мась... — Да, поехали, конечно, — Максим усмехается, обнимая ее крепче. Алла не пользовалась бы так откровенно своей властью над ним, если бы сомневалась, что это ему на пользу. Но это точно поможет, видеть Максима таким несчастным просто невыносимо. Они действительно довольно быстро организовывают ему концерт в Тель-Авиве, Максим сам снимает лучший отель для них обоих. Так непривычно, чтобы кто-то ее отпуск оплачивал, но спорить с ним сейчас Алла не хочет, согласился ехать и на том спасибо, ни к чему ссориться из-за денег. Максим много шутит. Шутит, когда они сходят с самолета и в последний момент успевают выскользнуть из аэропорта, как раз когда ее замечают фанаты. Шутит, когда на автобане в них едва не врезается туристический автобус, их шофер в последнюю секунду выворачивает руль. Шутит на своем концерте, и Алла сидит за кулисами, как всегда смеется над его остротами, но сжимает руку на собственном колене так сильно, что поцарапала себя через брюки. Под его уморительные шутки они возвращаются в отель, пьют, проливают коньяк на ковер, за который им разумеется выставят счет при выезде. Алла каждую минуту ждет, что Макса прорвет, что он рано или поздно не выдержит, но когда бутылка коньяка летит в стену, это все равно почему-то так внезапно, что она вскрикивает. Нет никакого триггера, никакой острой темы, Максим делает это просто посреди собственной фразы, даже не замечая ее реакции, матерится в стену. Такая боль, ярость, бессилие в его взгляде и жестах, Алла молча подходит к нему со спины, обнимая. Поток бессвязной ругани стихает постепенно, и Максим расслабляется в ее объятиях настолько, что Алла позволяет себе поцеловать его плечо, стиснуть руками сильнее. — Я не знаю, что теперь делать. Алла понимает его отлично, но никак на это не отвечает, ни к чему сейчас. Может, хоть выговорится. — Я не знаю, что мне делать, — произносит он снова. — Не знаю даже, что чувствую. Поэтому он и выбрал не чувствовать. Запрещает себе, ей это знакомо. — Ты же знала, что так будет? — Что тебя прорвет? Да, кончено, знала, — соглашается Алла. Поэтому и хотела быть рядом. Поэтому и потащила его в Израиль. — Вечно держаться нельзя. — У тебя так же было? — спрашивает он вдруг. — У меня... Я пила больше, — отвечает она неловко. Как тут расскажешь? Плохо было, также, как и ему, наверное. Она смерть родителей старалась забыть, и вроде бы уже почти получилось. Максим усмехается. — Если хочешь, чтобы я разоткровенничался, тебе придется самой начать. Алла тихо смеется, разжимает объятия и за руку тянет его на постель. — Да нечего рассказывать, я вела себя также, как ты. Работала много, напивалась. Плакала еще. Хочешь поплакать? — Воздержусь, спасибо. Что еще? — Еще? — Алла качает головой. — Забила это глубоко в себе, как и все остальное. Это плохой совет. Расскажи мне о нем лучше. И Максим рассказывает. Как отец играл с ним в детстве. Как учил защищать слабых, работать руками, как они вместе чинили сломавшееся и таскали тяжести. Как его папа был лучше и сильнее всех. Как Максим собирался идти в армию, как и все остальные члены семьи, но заметив в нем творческую жилку, отец пообещал не давить, дал выбор, позволил идти другим путем. Как они слушали песни Аллы вместе по радио, и родители рассказывали ему о встрече с ней в Германии. Как он впервые рассказал отцу, с кем встречается, и тот так искренне радовался за него, даже советы давал. Дальше голос его подводит, и Макс замолкает. Алла ничего не говорит, только обнимает его, касается губами темных кудрей. Что-то еще. Он точно хочет сказать что-то еще, может, о матери? Но спрашивать прямо очень плохая идея, и Алла ждет, гладит его плечо пальцами, словно разглаживает несуществующие складки на футболке. — Алл, она ведь тоже болеет. Алла закрывает глаза. Она знает, конечно же, но деталей Максим никогда не рассказывал. Она прижимается к нему сильнее. — Я помогу. — Деньги свои себе оставь, — бормочет он, но не отстраняется. — Да зачем деньги? Связи. Есть клиника тут в Израиле хорошая, если из России пришлют документы, я поговорю. Максим кивает растерянно, смотрит перед собой, уперевшись ладонями в расставленные колени. Так тихо становится, что слышно рассинхрон их дыхания. Из Максима ничего не вытянешь сегодня больше, но то, что он выговорился хоть немного, должно помочь. Ему станет легче, и первый шаг в нужном направлении уже сделан. Алла бережным движением поправляет его челку и встает, чтобы пойти умыться. Она уже переступает порог двери в ванную, когда слышит за спиной его голос. — Алл. — Оборачивается. — Я тебя люблю, ты ведь знаешь? Она не знает. Она стоит, не шелохнувшись, но Максим уже не смотрит на нее, и переваривать эту информацию приходится самостоятельно. «Я тебя люблю». Он в самом деле имел ввиду то, что сказал? Как-то на автомате она уходит умываться, эти несколько минут все пытается осмыслить то, что он сказал, но не выходит. Он любит ее? Алла возвращается только минут через десять, в легкой короткой ночной рубашке, а Максим все так и сидит полностью одетый на постели. Она беззвучно подходит к нему ближе, босые ноги проваливаются в мягкий ковер. — Мась. — Мм? — он поднимает на нее голову и слабо улыбается. «Я тоже тебя люблю». «Я тоже тебя люблю». «Я тоже тебя люблю». Слова застревают в горле, она просто не может этого сказать сейчас, не решается. И момент не подходящий, ему точно сейчас не до того. И слишком рано, они вместе всего ничего, как можно сказать это сейчас? Но он ведь сказал. Он — сказал, а ей смертельно страшно снова увязнуть в болоте отчаянья, снова отпускать кого-то, кто уже давно не ее. Ведь придется его отпустить когда-то. — Ванна свободна, — говорит она вместо этого. Вместо главного. Максим встает, сгребает ее в охапку за талию и целует в щеку; от него пахнет солнцем, коньяком и сценой. — Я знаю, трусиха моя. Отпускает быстро, и Алла растеряно оседает на постель. Назвал ее трусихой, и, видимо, в этом он прав. У нее «люблю» было на лице написано, видимо, и Максиму не нужно, чтобы она произносила это вслух. И за это Алла бесконечно ему благодарна. *** На пляж они собираются медленно и лениво, планов на день нет, завтракали они в номере, и Алла уже потянулась к легкому платью, чтобы набросить поверх купальника, как телефон начинает звонить. Кристина. Алла бросает на Максима короткий взгляд, и тот понимает ее без слов, он тоже увидел имя на экране. Разговаривать с дочерью при Максе не лучшая идея, его имя наверняка прозвучит не в самом комплиментарном ключе, и всем снова будет неловко. Как на Рождественских встречах. Как на любых встречах, куда они все приглашены, а таких много сейчас, и каждая проходит хуже некуда. Алла даже не может точно сказать, в какой момент Кристина догадалась, она ей точно не говорила, но однажды стало очевидно, что дочь знает. Может быть, Максим как-то неосторожно коснулся ее, взял за руку, нежнее необходимого приобнял. Она все прокручивает это в голове, но момент ускользает. Момент, когда Кристина еще сильнее отдалилась от нее, ведь между ними повисла еще одна невысказанная тайна, тайна, ставшая явной сама. Они уж месяц не разговаривали, и этот звонок, который вроде бы не сулит ничего хорошего, по необъяснимой причине все равно дает ей надежду. — Догонишь, да? Алла кивает, отвечает на звонок и именно в этот момент Максим целует ее в губы, она отталкивает его с усмешкой. — Да, Кристь, слушаю, — она все еще смеется. Приятно, что Максим сдержал свой привычный сарказм, который обычно его охватывает при появлении на горизонте Кристины. Не сказал даже ничего. Алла садится на диван как была, в купальнике и с платьем в руке. — Он ушел? — уточняет Кристина, прежде чем перейти к делу. — Ты опять? Ушел, да. Ты о нем поговорить хочешь? Потому что у меня сил нет на это больше, — говорит Алла. Она лукавит, силы у нее есть, и она бы даже охотно поспорила с дочерью сейчас, но Максим ждет ее на закрытом пляже, где кроме них может оказаться разве что пара соседей и никаких журналистов, так хочется вытянуться там на шезлонге и не думать ни о чем. Утреннее солнце самое нежное. — Я о нем тебе уже все сказала, мне добавить нечего, — фыркает Кристина, впрочем, как-то неуверенно. — Филипп все время спрашивает про тебя. — Пауза, Алла все еще молчит, и Кристина выдыхает шумно. — Мам, он очень больно тебе сделал, да? Алла с ответом не торопится, взвешивает все в голове. Ответить довольно сложно, странный разговор у них сегодня получается. Да и не готова она говорить о Филе, пока до конца не отболело. — Мы с ним оба друг другу больно сделали. — Ты так говоришь, потому что я дружу с ним? «Да». — Нет, — лжет Алла, — просто всегда виноваты двое. Виноваты-то, конечно же, двое. Всегда виноваты двое, а в их случае она виновата больше, потому что была старше и опытнее, и могла сразу понять, что это ошибка. Могла не венчаться с ним, могла не тратить годы на попытки построить настоящую семью, но что уж теперь. Больно ей действительно было, и Алла не уверена, что ему — тоже. — Я зря на его сторону встала, — говорит Кристина наконец, и голос ее звучит так облегченно, что становится понятно: именно ради этой фразы она и звонила. — Извини меня, пожалуйста. — Ты можешь выбирать любую сторону, какую хочешь. — Не могу, — возражает Кристина. — Ты моя мама, я должна быть на твоей стороне и всегда буду. Алла чувствует, что глаза слезятся, и по голосу дочери слышит, что и у нее тоже. Ни одна из них не позволит себе заплакать, впрочем. Она смаргивает подступившие слезы и переводит дыхание. Сигарета, вот что сейчас нужно, чтобы взять себя в руки. — Спасибо. Это для меня очень важно. — Я все еще скептически настроена на счет Максима, — быстро предупреждает Кристина. — Да уж кто бы сомневался. Так тебя Филя надоумил позвонить? — Алла тянется к зажигалке, придерживая телефон плечом. Ведь с чего-то же возникло это желание поговорить впервые за месяц, да еще и о том, кто на какой стороне в расставании. — Не Филя, почему он? — не понимает Кристина. И тут же спохватывается, замирает по ту сторону телефонного провода, точно как в пятом классе, когда нашкодила и совершенно нелепо попалась. Вопрос «Не Филя — а кто?» безмолвно повисает в воздухе, скользит по проводам. Алла глубоко затягивается. Она не хочет ловить ее на чем-то вслух, если дочь не захочет — не расскажет все равно. Но что-то же заставило спросить ее про «больно сделал» именно сейчас. Кто ей сказал? Ведь если не Филя... Алина бы никогда не сказала. И Максима вспомнила... — Люблю тебя, мамуль, мне бежать пора! Кто бы сомневался. Алла вешает трубку и продолжает курить, пепел она стряхивает не глядя, точным движением каждый раз попадая аккурат в пепельницу. Было наивно предполагать, что Киркоров имеет какое-то отношение к этому разговору, он в их конфликты не лез никогда — может, из вежливости, а, может, наплевать ему было, но в любом случае и сейчас бы он мирить их не стал. На пляж Алла спускается почти сразу, как докурила. Она может расслабиться здесь, спокойно лежать в купальнике у воды, не ожидая наплыва папарацци. Максим растянулся рядом, даже кремом не намазался, хотя она ведь ему предлагала. Солнце шпарит довольно сильно для утра. — Я с Кристиной поговорила, — говорит Алла, надвигая шляпу на лицо сильнее. Теперь широкие соломенные поля скрывают даже подбородок. — Да, я понял. — Что ты сказал ей? — А она не рассказала? Так просто. Он признался, что они созваниваются, так просто, что Алла обескуражена. Она ведь собиралась выводить заговорщиков на чистую воду. — Нет, ты мне скажи. Максим медлит, снимает солнечные очки и приподнимает ее шляпу, чтобы заглянуть в лицо. Алла щурится на солнце, но все же смотрит на него и не пресекает это движение. — Извинился за нашу прошлую встречу. — Да, прошлая встреча была впечатляющей, Алла снова не застала их перепалку, только самый финал, когда они оба уже повысили голос. Удивительно получается у них собачиться тогда, когда ее нет рядом, чтобы она не могла хоть что-то предпринять по этому поводу. — Сказал, что она своим поведением наказывает не меня, а тебя. А ты не заслужила. Защитник нашелся. Алла вздыхает. Что ему покоя не дает, почему он вообще лезет в ее отношения с дочерью? Она смотрит на Максима из-под шляпы. — Зачем? — Ты говорила, вы и так не очень хорошо общаетесь, а тут... я, — говорит Максим неуверенно. — Пойми меня правильно, я не хочу с ней подружиться. Мы друг друга не любим, ничего страшного. Я ей не родственник, просто глупо, что не нравлюсь ей я, а злится она на нас обоих. Алла ошарашено молчит. Это именно то, чего никогда не пытался сделать Филипп или кто-то еще из ее мужчин. То, что ей было — оказывается — нужно как воздух все последние годы, Максим просто принял огонь на себя. И, не пытаясь стать с ее дочерью ближе, он каким то чудом сблизил их обеих друг с другом. Кристина такое сегодня сказала, чего не говорила никогда. Максиму все равно, если он кому-то не нравится, он настоящий до звона в висках. Он не умеет нравиться специально, и именно этим когда-то очаровал ее. Теперь кажется, что только это ей и было нужно, чтобы он не старался быть заботливым папочкой или веселым другом для Кристины, чтобы он вообще не старался кем-то быть. А чтобы просто был собой. Быть собой, но не защищать ее ото всех, Максим не способен. — Алл, ты чего? Правильно было бы сказать ему: «Не лезь в мои отношения с Кристиной». И она бы именно так и сказала, если бы... Максим смотрит на нее спокойно и уверенно, и кажется сейчас куда взрослее, чем в прошлом году. Он выглядит как мужчина, на которого ей будет не страшно опереться, чтобы равновесие удержать, не сорваться в темноту больше никогда. Это первый раз, когда она допускает мысль, что он будет с ней всегда. На долю секунды, пусть неосознанно, но все же допускает — и Алла закрывает глаза, чтобы перевести дыхание. Солнце печет с каждой минутой только сильнее. — Я тоже тебя люблю, — говорит она наконец, опоздав с этой фразой почти на неделю. Максим берет ее лицо в ладони, гладит щеки большими пальцами, и шляпа падает на песок, катится в сторону, гонимая ветром. — Я знаю, родная. Я тебя не отпущу никогда. Шум прибоя заглушает страх и недоверие. Он никогда ее не отпустит.