Ледоколами на юг

— Это мой ребёнок! — рычит Леона, укачивая завёрнутую в пелёнки малышку с редкими и совсем коротенькими чёрными волосами. — И я никому её не отдам! — Это не ребёнок, а позор! — отрезает взбешённая Арлетка. — Откажись от него, пока не поздно. Мы найдём светловолосого. Я слышала, какая-то женщина пару дней назад оставила в городском роддоме светловолосого мальчика. Мы можем заплатить персоналу за молчание. Никто никогда не узнает, что ты родила этого… ублюд… эту… Просто замечательный подарок за две недели до Зимнего излома! — Я не хочу растить чужого ребёнка! Может, лучше, если хотя бы один родитель — биологический, а? И потом, вы не можете знать наверняка, что только один. Дочке всего несколько дней от роду, но Леона уже готова драться за неё до последней капли крови. Это её малышка. Её плоть и кровь. Это Леона с большим трудом её выносила, одновременно перейдя на заочное обучение «по состоянию здоровья» и родила в тяжелейших муках — схватки длились больше десяти часов. Ей казалось, что её разрывает изнутри, она плакала и задыхалась. Боялась, что умрёт прямо там, на родовом столе. Но, когда услышала плач новорождённой девочки, разрыдалась от облегчения и счастья. Огромного, переполняющего её счастья. Леона знает, что уже очень любит малышку, которой пока ещё не дала имя. Правда, действительно было несколько неожиданно увидеть цвет её глаз. Ещё бы — Леона ни на секунду на протяжении десяти месяцев не сомневалась, что отец её ребёнка — Ли, ведь в вечер после её возвращения в Талиг они не предохранялись. Но, когда посмотрела малышке в глаза, поняла: отец её дочки — человек, которого она очень хотела забыть — что ей даже почти удалось — в суматохе переживаний и проблем, сопровождавших беременность и переход на заочное обучение. Спасибо Ноймаринену, что пошёл навстречу беременной студентке. Посмеялся, конечно. Посетовал, что с карьерой ей теперь будет сложно, на что Леона уверенно заявила: «Это мы ещё посмотрим! Ещё увидите меня в магистратуре на синхроне!». Теперь беспокойство о карьере с ребёнком на руках отошло на второй план. Их с дочкой будущее — неопределённость в степени бесконечность. Её тщательно скрываемая тайна вылезла наружу. Теперь Ли может с чистой совестью с ней развестись и вышвырнуть её из дома. И будет прав. Только Леоне от этого не легче. Папенька вот позлорадствует и скажет, что всегда был прав на её счёт: она никудышная и никчёмная дочь. — Но у детей с возрастом меняется цвет волос, мама. Даже у родившихся с тёмными волосами, — цедит Ли, монотонно меряющий шагами палату Леоны. Он её защищает, что ли? Если так, то я точно не заслуживаю твоей любви… Я так виновата перед тобой, Ли! Леона едва держится, чтобы не заплакать. Её нервирует присутствие её «семьи»: рвущая и мечущая Арлетка, нервозный Ли, развалившийся на кресле для посетителей спокойный, как удав, Гектор Рафиано и красноречиво молчащий на соседнем кресле папенька — токсично молчит, сказала бы она. Из них всех только Ли она может назвать семьёй. — А глаза? — не унимается Арлетка. — Ты видел глаза этой уродины? Они же синие! Ни у тебя, ни у Леоны, да ни у кого в наших семьях такого не было. Да что ты вообще эту шлюху защищаешь? У «вашего» ребёнка кожа на порядок темнее. — Ну, может, кто-то из наших предков согрешил с кэналлийкой или марикьяркой, — мрачно шутит (или нет?) Ли. — И эти гены тут как-то проявились… И глаза, знаешь, — среднее арифметическое между чёрным и светло-голубым… Мама, в конце концов, я дипломат, а не генетик. Если ты настаиваешь, можем сделать тест на отцовство. — Что-то мне подсказывает, что я уже знаю его результат! — чеканит Арлетка. — Гектор, вот скажи мне, ты же пересекался с Леоной в Кэналлоа. Она ночевала не в отеле? Она там с кем-то встречалась? Где это могло произойти? — Арлетта, напоминаю тебе, я экстерриор, а не нянька для твоей невестки! — вздыхает брат президентки. — Я ездил в Кэналлоа на переговоры с Рокэ Алвой, а не для слежки за Леоной. Если подумать… Я не припомню, чтобы видел Леону на десерте… Ну здорово, начинается… Следствие ведут знатоки. Но она им ничего не скажет! Ни одного слова! — С кем ты уединилась во время приёма, шлюха малолетняя? — лениво интересуется папенька таким тоном, будто обсуждает курс талла. — А может, мы всё правительство Талига ко мне в палату позовём? Если так, то я бы не отказалась поболтать только с Урфридой Ноймаринен! — не выдерживает Леона — малышка никак не может уснуть и, кажется, вот-вот начнёт кричать и плакать. — Вы на неё посмотрите, она ещё и язвит! Детка, ты не в том положении! — Арлетка отлипает от стены и угрожающе приближается к кровати — Леона инстинктивно прижимает дочку ближе к себе. — Твоё будущее под большим вопросом. После того, как все узнают, как ты опозорила нашу семью, с тобой никто не захочет иметь дела. Даже просто для… развлечения. Малышка начинает плакать, Леона начинает качать её интенсивнее, шёпотом приговаривая: «Ну что ты, солнышко, сейчас они уйдут, всё будет хорошо, давай не будем плакать, они обязательно уйдут, и ты поспишь!». — Так может, мы не будем афишировать выписку? — предлагает брат президентки — единственная здравая мысль за сегодня. — Сделаем всё тихо, по-семейному, камерно, без СМИ, без камер, без шумихи. Перекроем дороги, стянем к клинике гражданскую гвардию. — А ребёнка всё равно придётся рано или поздно показать публике! — замечает неуважаемый папенька. — Что тогда будем делать? — Я сделаю тест на отцовство! — припечатывает Ли. — А сейчас прекратите терроризировать Леону! Ей нужен покой. И малышке тоже. — Спасибо… — со слезами на глазах шепчет Леона. — Если помните, мой брат вообще спокойно воспитывает ребёнка своей женщины от первого брака! — напоминает он. — Только его вот никто не обманывал и за спиной у него не трахался! — уязвлённо выплёвывает Арлетка. — Мама, прекрати! Я серьёзно! — Ли подходит, целует Леону в щёку и осторожно касается лобика плачущей малышки — та на мгновение затихает, но потом сразу же начинает реветь с новой силой. — Мы сделаем тест и всё узнаем! Но камерную выписку устроить не получается. Кто-то из медперсонала, видимо, проболтался про разлады в семье высокопоставленной роженицы и сливает журналюгам дату выписки. Испуганную Леону, помимо всех тех же ненавистных ей лиц и любимого Ли, встречает толпа репортёров с камерами. Она как может прижимает свёрток с малышкой к груди, стараясь не показывать её никому, но, когда передаёт её Ли, кто-то успевает заснять лицо девочки крупным планом. Эта фотография неделю украшает передовицы всех крупнейших жёлтых газет, все колонки сплетен и кучу статеек в интернет-СМИ. Теории про ребёнка сына Арлетты Савиньяк, которые притягивают за уши акулы пера, — одна невероятнее другой. В отцы ему записывают сразу всех важных политиков Кэналлоа. Кто-то грешит на Олафа Кальдмеера, с которым Леона фотографировалась на конференции, кто-то — на его мужа, Ротгера Вальдеса, которые якобы отчаянно хотели ребёнка для себя и договорились с Леоной за кругленькую сумму. В какой-то момент она перестаёт читать, что о ней пишут в СМИ, и прячется в своей комнате в загородной резиденции президентки в Тарнике. За день до Зимнего излома приходит результат теста на отцовство: «Вероятность отцовства 0,1%». Леона в ужасе: впереди её ждёт неизвестность. Впрочем, ожидаемо. На этот раз Рокэ Алва точно не поможет ей душеспасительными беседами в интимном полумраке роскошной гостиной. Никто не придёт, чтобы спасти её. *** Сколько времени нужно, чтобы забыть человека? Рокэ не знает ответ на этот вопрос. Леона сбежала от него, не сказав ни слова. Но ему не хватило десяти месяцев, чтобы выкинуть её из головы. Он злился, обижался, но не ненавидел. Не мог забыть, потому что проникся к ней сочувствием и даже… восхищением. Но больше всего — желанием помочь, защитить, спрятать от всех невзгод. И любить всю жизнь — так же страстно, как и в эту единственную подаренную им судьбой ночь. Знал, что у неё нет и не может быть никакого продолжения, но всё равно подсознательно жалел об этом. Теперь он старательно выискивает новости о Леоне в колонке сплетен. Летом она выходит замуж. И вскоре после этого объявляет, что они с Лионелем ждут ребёнка. Вот подсуетились! Залетели и сразу свадьбу! Чтоб всё прилично, не подкопаешься! Что ж, он может только пожелать им счастья в семейной жизни и воспитать ребёнка хорошим человеком… Почему-то он впервые остро жалеет, что в его жизни не было ни жены с лучащимися любовью глазами, ни горячо ожидаемого ребёнка в прелестном круглом животике, ничего из того, что было у Леоны Манрик (или уже Савиньяк?). Дня за четыре до Зимнего излома Рокэ простывает и остаётся у себя в загородной резиденции, все важные дела ему привозят туда. От скуки во время ужина у себя в постели он ищет в интернете новые сплетни о светской жизни Кэналлоа и Талига — во время болезни его мучает слабость, и большая часть менее значимых вопросов решается без него. Натыкается на имя Леоны Манрик. В статье — фотография лица младенца крупным планом. Из-под пелёнок на верху головы торчат коротенькие чёрные волосики. Но поражает не это. У младенца ясные синие глаза — такие же, как у него, Рокэ Алвы, соберано Кэналлоа. И как когда-то были у генерала Алваро Алвы. Рокэ смеётся громко — наверное, слышно на весь дом. Рамон, зашедший навестить друга в свой выходной, отрывается от кофе. — Ты чего, блин, у тебя горло болит, нельзя так ржать! — тоном грозной мамы говорит он — мать Рамона разговаривала именно так, когда болеющий сын не хотел лечиться — Рокэ это знал не понаслышке, ведь дружил с Рамоном со школьной скамьи. — У меня истерика! — обижается Рокэ, не переставая хохотать под аккомпанемент трясущихся плеч. — Я тебе сейчас этот кофе в глотку засуну, если ты не прекратишь! А ну дай сюда планшет, над чем ты там смеёшься? Давай вместе посмеёмся, а? — Рамон силой выдирает из озябших пальцев Рокэ планшет и водит по нему пальцем. — Это что, кто-то спёр твою младенческую фотографию? А что смешного-то? — Это не моя младенческая фотография! Это ребёнок Леоны Манрик. Рамон, понимаешь… — Рокэ задыхается от смеха. — Я десять месяцев назад переспал с ней после приёма. Ну, я уже рассказывал… И вот… Она родила ребёнка от меня, а думала, что от мужа! Наверное, думала… Похоже, её семейка в ярости! СМИ вовсю гадают, кто настоящий отец её ребёнка. И меня туда записали, и Хулио, и почти всех наших министров… Впрочем, на мой счёт они действительно не ошиблись! — Допустим… — У Рамона нервно дёргается правый глаз. — Охренительная, блин, история! Достойная мелодрам с Катариной Ариго… — Он осекается, когда Рокэ на него неодобрительно зыркает. — Да, прости… Или для сериалов по телику… Ну и что теперь делать? Если её семейка захочет сделать тест на отцовство, то ей кранты! — Её ждёт публичный скандал, развод и позор на всю жизнь! Перспективка мрачная как ни крути… — соглашается Рокэ. — Главное, чтобы этот скандал не коснулся Кэналлоа. Не переживу ещё один «вопрос про Гайифу». — Рамон вновь отхлёбывает кофе. — От этой девицы одни проблемы. И почему-то всегда на твою голову. — Есть ещё одна проблема… — тоном человека, идущего на смертную казнь, сообщает Рокэ. — Я умудрился влюбиться в Леону Манрик… Рамон хлопает себя по лбу. — Да уж, это не лечится! Не знаю, стоит ли тебя поздравлять… Но ты уже очень давно не влюблялся. После Эмильенны… даже не припомню. — Угу, потому что я и не влюблялся после неё. — Хорошо, что ты не женился на этой актриске, — вздыхает Рамон и встаёт. — Я пойду приготовлю тебе чай, запей, а то горло разболеется от смеха. — Да, не женился… Постой… — Рокэ озаряет поистине гениальная идея, наверное, лучшая за всю его жизнь. — Рамон, ты гений! — Леворукий и все его кошки, ты что удумал? — Рамон оборачивается и широко распахивает глаза. Рокэ не видит себя со стороны, но готов поклясться: в его глазах разгорается закатное пламя, не предвещающее ничего хорошего родственникам Леоны Манрик, которые, видимо, собираются сжить девочку со свету. На следующий день Рокэ открывает сейф с оставшимися от родителей драгоценностями — мамин обручальный браслет из серебра с большим сине-голубым сапфиром больше тридцати лет покоится на синем бархате, а отцовский перстень с сапфиром поменьше присоединился к нему лет пять назад. Рокэ вертит браслет в руках и приходит к выводу, что он подойдёт к ледяным глазам Леоны Манрик. Браслет тут же отдаётся в срочную чистку от пыли, чтобы в лучшем виде оказаться на запястье новой хозяйки. Перечитывает статьи про ребёнка Леоны Манрик. «Я назову дочку Долорес. В переводе с кэналли это означает «боль». В память о всей той боли, которая подарила мне моё маленькое счастье!» — цитирует её слова журналист, на чьё имя Рокэ плевать. Он едва не плачет от счастья — ведь так звали его маму, которой он лишился слишком рано. И откуда только Леона могла об этом узнать? Нет, что его мама умерла, когда он был ребёнком, — знают все, об этом написано в любой его биографии, да хоть по первой ссылке в поисковиках. А вот её имя мало где мелькало, да и он сам публично не рассказывал о матери ничего. Или решение Леоны — просто совпадение — просто потому, что она учит кэналли в университете? Или нет? Может быть, это сигнал, намёк для него, Рокэ Алвы? Нечто вроде «Я люблю тебя»? Или всё же она не думала, что он когда-либо узнает? Что вообще захочет о ней ещё что-то знать? Он обязательно найдёт ответы на все свои вопросы. В предпоследний день месяца осенних молний Рокэ приказывает подготовить ему борт номер один для частного визита в Олларию — он хочет встретить Зимний излом вместе с Леоной Манрик в статусе его невесты и их новорождённой дочкой.