indivisibility

— Я мерзну! — яростно завил Птица рано утром, выделяя «Я» интонацией. — Где мои обнимашки?

***

      Игорь зябко ежился, быстро шагая к башне. Хотелось поскорее скрыться в теплой громадине, подняться в пентхаус Разумовского, залезть в теплый душ и наконец-то согреться. Декабрь выдался на редкость холодным, лишний раз показываться на улице ой как не хотелось. Некстати вспомнилась песня группы Дельфин. Все горит. Горит — это тепло. Игорь помотал головой, сбрасывая мечтания о теплом камине и Олеге с Сережей под боком.       Кстати о Сереже. Тот отказывался показываться уже несколько дней, зато Птица бесоебил как только мог. Сначала, на любое слово Олега, он методично бросал на пол бокал. Потом решил, что это скучно и начал пугать Игоря и Волкова криками птеродактиля, выскакивая на них из-за угла, из темных мест в башне и даже из шкафа (за это он, правда, вскоре получил по жопе, но нельзя было точно сказать, что этим наказанием Птица был расстроен).       В офисе уже несколько дней был приглушен свет, тихо играла классическая музыка. Гром не мог сказать, что он неотесанный чурбан, который ничего не знает, но классику он не особо жаловал и понимал. Ему было легче с Олегом: они вместе слушали Кино, Арию и Би-2. Сережа изредка к ним присоединялся, а вот Птица «такое говно» не слушал, ведь «я имею какое-то самоуважение! И вообще, мент, как ты можешь так низко падать в моих глазах?!». Олег на это закатывал глаза, а Игорь усмехался в усы и притягивал Птенца к себе, тиская.       Майор снял куртку, — любимые все-таки заставили его перелезть зимой во что-то потеплее кожанки, — повесил ее в шкаф и негромко позвал: — Птица? — Я хочу другое имя, — ворчливо донеслось откуда-то с дивана.       Взгляду Игоря предстала картина достойная кистей Рафаэля Санти, Сандро Боттичелли и остальной компании. Птица возлежал на диване в шелковом халате, глаза его были полуприкрыты, одна нога согнута в колене, а на лице великая скорбь. Или мучение. Игорь сначала и не понял. Темная сторона миллиардера издала отчаянный стон, тонкие пальцы потерли висок. — Голова болит? — Жутко холодно, — в один голос с Громом пожаловался Птиц.       Игорь с удивлением отметил, что в башне тепло, даже очень тепло. Он подошел к лежащему молодому человеку и коснулся ладонью лба. — Птенец, да ты горишь. — Я знаю, что я горяч, но…       Договорить Игорь не дал, нагло накрыл парня пледом с головой, создавая ночь, как попугаю. Из-под пледа донеслось приглушенное ворчание и угрозы, но одеяла не откинули. Гром потер лицо. В заботу он не умел. Олег строго-настрого запретил подходить к плите. А чаем отпаивать Птицу надо. Если Игорь хоть что-то и смыслил в медицине, так это то, что чтобы сбить температуру надо пропотеть. Появилась мысль позвонить знакомому травматологу, но майор откинул ее, помня какой Птица ревнивый. Под пледом завозились, и через пару секунд показалась рыжая макушка. — О чае даже не думай. Только какао, — гордо, но слабо заявил Разумовский, а потом поразил Игоря в самое сердце. — Пожалуйста.       Мужчина покачал головой и все-таки вытащил телефон. — Илья Евгеньевич, здравствуйте. Это Игорь Гром… Нет, я не ронял на себя шкаф и даже не лез к преступникам. Мой молодой человек заболел, — «один из…» пронеслось в голове у Грома, — он очень мерзнет и лоб у него горячечный. Не подскажете, что делать? Ага, записываю…

***

      Олег вернулся спустя час. Птица уже был напоен, немного накормлен, а сейчас прижимался горячей спиной к груди Игоря, отчаянно дрожа. — Что у вас произошло? — спросил Волков, оглядев парочку. — Птенец заболел. Я позвонил знакомому врачу, Марго помогла найти аптечку. Мы померяли температуру и выпили таблетку. Попили какао и съели бутерброд. — И нам холодно, — дернулся рыжеволосый.       Олег вздохнул, покачал головой и пошел мыть руки. Вернувшись в комнату, он вытащил из пакета ядрёно-фиолетовый вязаный кардиган. — Держи, грейся. Будем тебя лечить. В четыре руки.