Решение

➤ без выбора

[2006 год, Больница Северного Района, 6:45 вечера] Солнце уже село. Была зима, которая выдалась аномально холодной для Японии: все еще сыпал снег, образовался гололед на дорогах, отчего участились аварии, а люди в квартирах без центрального отопления согревались как могли, тапочками, теплыми полами, горячей ванной, пледом, любимым мужем или любимой супругой. Но не всем повезло иметь что-то, что спасло бы хотя бы малость от мороза, этого вдруг взявшегося непонятно откуда мороза прямо под Американское Рождество, которое, пусть не все японцы, но часть них собирались отпраздновать. Возле больницы, как в народе ее окрестили «Снежинка» из-за формы постройки в соответствующей форме, был охранный пост, в котором сидел, мерз и дрожал, дыша на руки, мужчина с еще пока не седеющей головой. Завидев черную машину, он вышел из своей собачей будки на улицу, выдыхая белый пар из рта, подходя к тонированному стеклу и наклоняясь к нему. То медленно опустилось, и вот недовольное лицо женщины с золотыми серьгами скукожилось в его сторону словно курага, скрипя голосом как несмазанная машинным маслом петля: — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты пропускал машины руководства без проверки? Ты что, тупой, не можешь запомнить после десятка повторения? Мужчина, мирный японец, который так и не смог найти себе работу получше из-за проблем с документами, бесшумно выдохнул, кивая и извиняясь, но все же настаивая на своем даже перед руководством: — Но как мне не останавливать, если в случае кражи крайним буду я? Машин много одинаковых. А вы не единственная, кто тонирует окна. Я даже не могу разглядеть вашего лица… — А ты смотри лучше! — Вякнула женщина, покраснев, а потом поворачиваясь к дорогим гостям, что сидели на заднем сидении и с улыбкой, этой мерзкой театральной улыбкой, которая никуда не годится, извинилась на немецком перед ними, после поворачиваясь обратно к мужчине и говоря ему ядовитее, чем змея: — Йоши, если ты снова посмеешь не открыть эти ворота, только завидев меня или кого-то из заведующих на горизонте, клянусь, что… — Извините, но я все равно вынужден останавливать вас каждый раз, иначе я не смогу убедиться, что вы это вы, а не кто-то другой. На самом деле… у вас очень плохая система наружной охраны. И если не я, то считайте, что ее совсем нет. — Ах ты, — возмутилась женина, заелозив на своем месте, а потом, не придумав ничего лучше, воскликнула. — Ты уволен! Немедленно! Забирай свои вещи и убирайся, и плевать мне, что другой работы ты найти не сможешь. И она подняла стекло со своей стороны, ожидая, когда мужчина, которого она только что уволила, сходит нажать на кнопку, дабы ворота открылись, а они могли проехать дальше. Хамато Йоши уставши вздохнул, разворачиваясь и, качая разочарованно головой, возвращаясь в свою будку, нажимая там на кнопку и пропуская машину внутрь. Говорила ли женщина серьезно, или нет, сказать было сложно, так как именно с ней у него постоянные конфликты из-за одного — его работы. Он просто делает свою работу, а она уволила его за то, что он хорошо ее выполняет. И если так… То ему не на что будет теперь растить свою дочь Миву. Злость, которую обычно мужчина умело сдерживает и убирает из своего духа, завладела им, и он, вместо того, чтобы закрыть ворота, захотел было оставить их открытыми. И пускай ездят как хотят: туда, сюда! Кто хочет. Ведь так они желают, верно?.. Но что-то не дало ему так поступить. Может, совесть. Кроме него в больнице, в этой частной скрытной больнице, что была и не больница вовсе, работали и другие люди, и он не хотел их подставлять из-за лишь своего желания насолить в ответ. Упав на свой стул, жесткий и неудобный, мужчина все же закрыл ворота. ****** [Внутри больницы, это же время] В палате было чисто. Даже стерильно чисто. По сравнению с другими, которые были наверху, в которых лежали другие дети. В их палате не было окна, но зато были яркие лампы, которые можно было представить солнечными бликами, подключив воображение. А из простыней иногда можно было бы сделать шалаш, представив, что он настоящий, и что рядом песок. Несмотря на то, что у них почти ничего не было, пары игрушек и воображения было достаточно для Майка, чтобы ему никогда не было скучно… В отличие от его братьев, Рафа и Донни, которые, кажется, слишком часто были не в настроении для игр. Донни говорил, что был уже слишком взрослый для игр, а Раф говорил, что это он, Майк, слишком тупой, потому ему и нравится играть непонятно во что. Но Майку было все равно. Если братья не хотят, это их проблемы, скучно будет им, а не ему, потому что у него, в отличие от них, всегда есть с кем поболтать. И, пускай он их не видит, но он их слышит, а они слышат его. — Да, я бы хотел, — отвечая на вопрос воображаемого друга, ответил Майк, а потом положил игрушечного плюшевого кота с оторванной лапой на пол, поднимая взгляд сначала на Донни, который читал, лежа на кровати, а потом на Рафа и говоря: — Хочу кота! — сказал громко он. — У тебя уже есть, — угрюмо ответил Раф. — Нет, настоящего, не такого! — И Майк поднял своего игрушечного питомца, словно демонстрируя, что тот бесполезно нежив. Даже тени живее этой игрушки. — Пожалуйста! Я хочу кота… Раф цыкнул, бросив в шумного младшего брата белоснежной подушкой и случайно задевая нож, который лежал под ней. Тот упал на пол, лязгнув. А Майк завизжал так, что заложило уши. — Тихо ты! Достал… — Раф наклонился за ножом, поднимая его и пряча под матрац. Майк подполз на коленях, словно трехлетка, которой уже не являлся, к краешку кровати брата, с интересом спрашивая: — Где ты это взял? Раф пихнул его, сверкая зелеными глазами: — Не твое дело. Иди играй дальше. — Но ты же украл его?! Это с кухни? Но зачем? Они будут сердится на тебя… Надо вернуть им обратно, пока они еще не расстроились из-за пропажи. И Майк вскочил с колен на ноги, подбегая к двери и, становясь на носочки, нажимая на кнопку, которая служила звонком. Раф зарычал позади, поднимаясь и злобно спрашивая: — Зачем? Кто тебя просил? Черт… — И он потер лоб, зачесывая волосы назад и смотря на Донни, который сел, отложив книгу и тревожно смотря на дверь. Чувствовалось приближение. Донни ощутил тепло за стеной и негромко сказал: «Четыре секунды». Тогда Раф подошел к кровати, взял оттуда небольшой, но острый нож, набегая на человека в белом как раз тогда, когда тот открыл дверь, вонзая острие в брюшную полость. Послушалось спертое дыхание раненого им работника, а потом тот ступил назад, еще, еще, и упал, марая пол яркими каплями крови. Было слышно его хлюпанье. Не мертв. Но не жилец. Раф знает, куда надо бить, чтобы было эффективно. — Ты сделал ему больно! — заныл Майк рядом. Раф молча взял его за руку, вытаскивая из комнаты, в которой они так долго сидели. Донни был рядом. — И что теперь? Мы не продумали этот план до конца. Раф, ничего не получится… Их слишком много вокруг. — Уже поздно отступать, — отрезал Раф и повел их дальше по коридору, как он помнил, где был лифт. Только вот коридор был слишком длинный, а доктора и правда наступали, Раф тоже их чувствовал, а потому ускорил шаг и перешел на бег, подхватив Майка на руки, чему тот был только рад. Нашел себе, наконец, пони для катания. Или «Американские Горки». А, может, что еще. Воображения ему было не отнимать, это точно. — Стоять! Стойте! — послышалось громкое за спиной, как раз тогда, когда они уже добежали до лифта, и Донни ввел код на панельке, чувствуя фантомное тепло чужих пальцев на нужных цифрах. Тем временем в их сторону было направленно оружие. Раф вышел вперед, закрывая Донни и Майка собой, а Донни подвинул младшего брата еще за себя. Майк слишком не готов для использования своих сил. Его силы еще толком даже не работают. Вооруженные люди, пускай и не так много, велели им повиноваться, но это было глупо после всего, что они сделали им, и потому Раф напал, даже если обычно так не поступает. Это были их враги. Ни семья, ни друзья, ни милые люди, как считал Майк, а те, кто мучил их так часто, кто удерживал в этом месте, кто и убил в них человеческое и стер воспоминания о родителях дочиста. Злость вскипела внутри Рафа и он почувствовал жар. — Уходите, — сказал он Донни. — Но как же… — Сейчас! — процедил сквозь зубы Раф. И, видя кожу, которая краснеет изнутри, и чувствуя, как стало жарче, Донни пихнул Майка к двери лифта, так близко, как только мог, считая секунды до того, как либо тут все сгорит вместе с ними, либо как лифт приедет, и тогда он сможет толкнуть брата внутрь. Лифт остановился, а двери начали открываться, но полетели пули, а одна из них задела Рафа и тот упал на колено тяжелым грузом. Двери открылись, и Донни увидел внутри молодого парня, что так нелепо не вписывался в обстановку, но кто был так весьма к стати. Он его знает. Он знает этого человека. Это… это не самый худший вариант, подумал Донни и толкнул Майка в лифт, говоря: — Убери его отсюда! Только Майк оказался внутри, как Донни нажал кнопку верхнего этажа изнутри и быстро ретировался в коридор, где было непонятно что. Майк закричал: «Но Донни!», а двери лифта закрылись, и он взмыл обратно наверх. Майк часто задышал, пытаясь нажать кнопку нижнего этажа, но та не работала. Что-то взорвалось внизу, а лифт тревожно покачнулся. Майк ударил по дверям лифта: «Нет!». — Не надо, — спокойный голос донеся до его ушей, а потом стало все черно. Майк моргнул, оказавшись уже в совсем другом месте, которое было ему чуждо: на поверхности, на заднем сидении машины. Машины, которая со всей скоростью врезалась в столб. После удара и мига страха, чувства полета, не было снова ничего… Лишь темнота, откуда родом его друзья-тени. Вскоре к месту аварии приехала скорая, а парня, который был за рулем и ребенка, что был на заднем сидении, отправили в одной белой машине на разных каталках в больницу. В теперь уже нормальную больницу. Мча с мигалками, пристегнутый ремешками к каталке, Майк не мог открыть глаз. Было так больно и тяжело дышать. Но потом он вдруг смог разомкнуть их, упорно пытаясь и желая сделать это, а вся боль прошла. Но вокруг все было черно, словно в черно-белом фильме. Потолок, словно ночное небо, а кожа этого парня серая, как грифели карандашей, которыми Майк рисовал на листах бумаги, что изредка ему дарили. Повернув голову, которая казалась невесомой, вбок и смотря на мирное, словно спящее молодое лицо, Майк скользнул взглядом ниже и увидел на груди парня бейдж с именем: «Лео». Потом странное место, в котором он оказался, и в котором было так спокойно, выплюнуло его обратно в его тело. Тело, которое было без сознания. Которое было с травмой головы и двумя переломами. Лежащий на другой каталке Лео приоткрыл глаза и попытался сказать что-то, но говорить было слишком больно, и кто-то сказал ему не делать этого, и тогда Лео сделал хотя бы то, что мог, уронил с уголка носилки руку, чтобы дотянуться до руки этого светлого ребенка с непослушными волосами, ребенка, которого ему подсунули, и которого он и так хотел спасти. Кажется, все это должно было произойти именно так…