Жизнь после

             Пахло свежими деревянными панелями и до жути пыльными, грязно-зелёными гардинами, что наконец повесили сегодня. А на утренней улице возле двухэтажного, небольшого дома были слышны радостные возгласы Фалько и Габи. Взглянув в кристально чистое окно, даже с высоты второго этажа он смог увидеть их глаза, что сияли ярче новорождённых звёзд, и легкий румянец, что выдавал с потрохами все их неконтролируемые эмоции. Он хмыкнул, сложив руки на груди. Дети, что с них взять. Нет, он не относился к ним, как к несерьезной и нестабильной ребятне. Он уважал этих двоих и всегда прислушивался к их словам. Но они отличаются от него только тем, что всё ещё могут радоваться простому леденцу с любимым малиновым вкусом.       Он перевёл взгляд на прохожих и работающих строителей, что были без ненавистных повязок на плечах. Все чем-то заняты, даже не обращая внимание на грозовые облака, что собираются полить дождём с минуты на минуту. Удивительно, совсем недавно светило до прищура в глазах жаркое солнце, но вот внезапно всё поменялось.       Было куча недостроенных домов и посаженных деревьев, что тянулись в одну сторону от сильного ветра, а большую часть улицы занимала свежо проложенная, каменная дорога. Везде бегали туда-сюда люди — смеялись, кушали мороженое, беззаботно общались, словно забыли, что было до всего этого.       Забыли, конечно, забыли.       Он лицезрел сейчас то, что у него никогда не было, нет и, скорее всего, не будет. Спустя полтора года в Марли наконец можно было обеспечивать более-менее спокойное проживание. Жить нормальной жизнью.        Его брови почти соединились у переносицы, а нос шумно выдохнул тёплый воздух.       Что наступает после войны?       Долгожданный мир? Долгожданная свобода? Долгожданное счастье?       Или, может, наступает жизнь?       Вся жизнь была сплошной войной. От самого рождения до той самой секунды, когда сила титанов пропала. Вся блядская жизнь состояла из трёх стен, отрубленных затылков титанов и стеклянных глаз товарищей. Будто его жизнь просто уже не существует без поля боя. И когда всё закончилось, он словно потерял самого себя. Но всё же, что должно тогда наступить после всего этого? Что после войны? Радость? Счастье? Благодать?       Как-то даже смешно. Такое правда возможно?       Это как пытаться зажечь уже догоревшую свечу, где совсем не осталось воска. Такое же бесполезное дело — стремиться опять «воспылать» новым, ярким огнём.       Хотя, однозначно, есть одно приятное чувство, которое он смог понять только сейчас — спустя полтора года пребывания в Марли. Удовлетворение. Осознание того, что не зря он выбрался из Подземного города. Не зря стал капитаном. Он придал смысл всем смертям. Смог. Ради всего Разведкорпуса он доказал, что они наконец отдали свои сердца во благо. И всё закончилось. Вот конец, что все ждали и ради которого все сражались.       Но что теперь?       Что осталось? Что ещё не успело уйти? Единственное, что есть — это его жизнь. Просто жизнь без ничего. Такое называют просто «существовать», ведь так? О чём вообще идёт речь, если он почти год пролежал на больничной койке, пытаясь оклематься и научиться хоть как-то передвигаться на своих двоих. У него стало получаться, но совсем ненадолго. Левая нога начинает отдавать адской болью спустя каких-то ничтожных пять минут.       Цели? Мечты? Упиться чем-то?       Он всю жизнь был оружием в руках элдийцев, а ведь поначалу просто хотел выбраться на свет со своими друзьями. Что у него вообще получается лучше всего? Уж точно не вязание или пение. Убивать? Да, скорее всего. Ему в голову ничего другого не приходит, кроме одного слова из семи букв, что пропитаны отчаянием и смыслом жизнью. Иронично. Да, убивать для него равно его жизнь. Сначала вонзал нож в сердце для выживания внизу, а потом отрубал затылки для спасения наверху. Сейчас это делать нет никакого смысла. Войны то уже нет, значит он уже не нужен.       Блять. Бесполезен.       Гильза давно уже втоптана в грязь. Непригодна.       Он никогда не задумывался, что будет дальше. Просто следовал своим инстинктам и сражался. Но сейчас-то что? И кому он сейчас понадобится? Такой потрёпанный сражениями и болью. Он даже ходить нормально не может, о чём вообще речь идёт? На службу к королеве Хистории его не возьмут. Даже на сельскохозяйственную работу не примут. А куда ему вообще дорога открыта? Дорога в блядский Ад? Скорее всего.       Леви Аккерман.       Одно его имя показывало всю силу и заставляло пойти мурашкам страха по телу.       А сейчас что?       Что он теперь может?       Кресло.       Нога.       Срок годности окончен?       Так ведь?       Но в глубине высушенной души он понимал всю необходимость. Он готов был отдать свою жизнь за такой финал. И он отдал бы, если б это было необходимо. Но, оказалось, необходимы были другие смерти, а не его. Заслужил ли он это? Почему повезло ему больше, чем другим? Блять, а повезло ли ему на самом-то деле? Из всего Разведкорпуса, в который он пришёл в восемьсот сорок четвёртом году, именно ему была предоставлена чёртова честь выжить. Выжить, чтобы помнить.       Говорят, что песни мертвых — это плач живых.       Но как же жалко он себя чувствует. Без цели. Без здорового тела. Без никого. Уже не тот, что раньше. И из-за этого он будто сходит с ума. А ещё хуже со всеми воспоминаниями за прошлую жизнь. Да, он теперь делит свою жизнь на «до» и «после». И это «после» обнадеживает, а «до» угнетает. Леви сожалеет, что только он видит свет без стен и титанов. Они ведь сражались бок о бок, плечо к плечу, спина к спине. Чёрт, они каждый раз делили последнюю крошку хлеба и столовую ложку питьевой воды. А грёбанная честь выжить выпала только ему.       Головорез Леви.       Разведчик Леви.       Сильнейший воин человечества Леви.       И наконец капитан Леви Аккерман из Разведкорпуса.       А сейчас? Просто Леви?       Он когда-то вообще жил, будучи Леви без навязанных должностей? Без нужды быть героем, взваленным надеждами других? Будучи просто обычным мужчиной без горького прошлого и особенной крови? Кажется, нет. А сможет ли? Скорее нет, чем да. Не получается. У него такое ощущение, что это невозможно — вот так забыть весь свой пройденный путь и стать просто Леви. И все его попытки выглядят до боли жалко.       Вина.       Смог бы он поступить иначе?       Смог бы изменить?       Закончилось бы всё по-другому, поступив бы он по-другому?       Жгучий ком вины разъедает лёгкие из-за того, что он сейчас живёт в мире, о котором мечтали все его товарищи. Чёрт возьми, он помнит каждую мечту и каждое слово об их фантазиях про будущее. Про их совместное счастливое будущее, где у каждого уже есть, как минимум, два ребёночка и свой честно заработанный дом с огромным садом, где выращивается картошка и помидоры.       Но выжил, мать твою, только он.       Разведкорпус, в который он только вступил, выбравшись из Подземелья, погиб. Эрвин, Ханджи, Майк, весь его элитный отряд… А есть ли смысл перечислять дальше?       Леви не хотел привязываться к людям, но они смогли стать для него ещё одной большой семьей. Такие разные и назойливые. Так раздражали. Но всегда были рядом. В любые моменты. Сражение с сущим кошмаром не могло не сблизить их. У них был общий путь, по которому шли вместе. Но они сошли с него, исчезнув, а он остановился на этом пути, не имея сил продолжать идти. Остался один. И некому его теперь раздражать. Ему, конечно, не впервые чувствовать одиночество. Он давно свыкся с этим чувством. Но сейчас всё было по-другому.       Вместе с друзьями ушел и смысл быть сильнейшим. Смысл быть Леви, который жил в «до».       Он сильно выдохся. Ощущает, что внутри что-то угасает. Словно слабеет с каждым долбанным днём в мире, где появилась свобода. Опять иронично. Ведь в жизни «до» он наоборот — становился сильней, не имея тех прелестей, которые есть сейчас.       Правильно ли сейчас жить так просто? Заслужил? Да, однозначно заслужил. Но Леви же не один такого достоин. Не один он должен смотреть на солнце, что появляется не из высоких, потрепанных стен, а из горизонта, который кажется бесконечностью. Что не один он должен сейчас замечать блеск глаз солдат из сто четвёртого кадетского выпуска, который принёс им сплошную мороку и шанс на освобождение. Что не один он должен был получить грёбанное почётное звание спасителя.       Не один он должен быть тут.       Они тоже должны были.       Но получилось так, что только их смерть должна была стать важным шагом к такому финалу.              Из его напряженных мыслей вывел маленький мальчик, что упал прямо в грязь из-за своей гиперактивности. Леви поджал губы, увидев лицо мальца, с которого обильно стекала слякоть на когда-то белоснежную футболку и когда-то бежевые шорты. Вот он уже начинает плакать на всю улицу, заставляя всех обернуться на него. Вот уже судорожно подбежала пожилая женщина с грозным видом, показывая перед собой указательный палец.       Каждый день Леви видит такое. Видит, как родители гуляют со своими детьми, что совсем не вызывает зависти. Слышит, как звонкий плач младенцев звучит, отдавая эхом в ушах, почти на каждом уголке улиц, что не вызывает жалости. Чувствует задорность подростков, которые играют в «салочки», что не вызывает ответной улыбки. Он видит зарождение жизни и процесс её. Так непривычно.       Обычно он видел зарождение смерти и процесс её.       Внезапный громкий стук двери об стену заставил Леви оторваться от окна и повернуться в сторону вошедшего.       — Ни за что не поверите! Мы сможем вылечить Ваши ноги! — радостно крикнул Фалько, разводя руки по сторонам от предвкушения.       За ним сразу послышался громкий топот сапог об пол. Казалось, что это уже какое-то землетрясение. Габи забежала и сразу прыгнула на спину Фалько, обхватывая ногами его поясницу, а руками чуть ли не душила парня. Он, прокричав что-то невнятное, начал шататься и размахивать руками, чтобы удержать равновесие. Но под весом своей подруги всё-таки с грохотом упал лицом прямо на деревянные панели пола.       — Мистер Леви, скоро Вы сможете танцевать танго вместе с нами! — всё ещё сидя на Фалько и сильно виляя руками вверх-вниз, воодушевленно прокричала Габи. Её щёки были покрасневшими, словно вишня летом; волосы растрепаны, будто она только проснулась, а глаза горели, как у выжившего из ума человека.